Павел Сергеевич жил одной мыслью, а мысль жила с ним, и когда-то оба решили, что прекрасно смотрятся как семейная пара, овладевая друг другом. Чтобы мысль совершенно не заняла всё мысленное пространство, Павел Сергеевич иногда мысль поколачивал ей же во благо, ибо, как говорят в народе – бьёт, значит любит.
И в некоторое время Сергеевич решился установить в своей безликой комнате качели. Люстры никогда не было, поэтому мужчина лихо зацепил стыренный с детской площадки мини-аттракцион на крюк под потолком. Жилище засияло от вторжения чуждого, но почему-то экстравагантного, по мнению хозяина, элемента.
Элемент хоть и скрипел ржавыми цепями и едва умещал в себе порядком раскормленный зад Сергеевича, но потрясающе справлялся с героическими обязанностями. Павел Сергеевич, взгромоздясь после тяжкой изнурительной работы дворника на качели, выколачивал из головы мысль. А мысль была нехорошая – не давала ему уснуть, заставляла облепливаться толстыми лепёшками страха, отжимала из дряблой Павлушиной кожи литры пота и пыталась затаиться вместе с душой в пятках.
Павел Сергеевич среди протяжной придушенной ночи садился в качели, начинал медленно раскачиваться, сгибался пополам, чтобы головой пробить стену и парализовать мысль. Сначала он разбивал голову в кровь, волосы в местах удара клочьями облезли, но выход, откуда мысль могла быть депортирована, не проявлялся.
Тогда Павлуша постепенно увеличил скорость качелей, череп через полгода имел продавленный вид, а скальп стал излучать оттенок прокисшего сливового повидла. И как-то в начале марта лёд, в очередной раз столкнувшийся с атомоходом «Ленин», получил обширную пробоину. Через пробоину потекла вспенившаяся жидкость сероватых отблесков, и Павел Сергеевич свалился с качелей на пол бестелесым пальто стандартного кроя.
Эксперт-криминалист Василий Мыслежоров аккуратно обмакнул язык в клейкие разводы, плывшие по обоям, и ощутил покалывание сначала в пятках, потом в незаросшем темечке. «Как она грациозна, молниеносна, гениальна» - шевельнулась мысль в голове Василия, и он с интересом и роковым влечением посмотрел на качели, которые потолок беззвучно раскачивал, постепенно увеличивая скорость.
...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор - и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я - но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор еще бродил
Я в этих рощах.
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет - уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжелых,
Ни кропотливого ее дозора.
Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим - и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны...
Меж нив златых и пажитей зеленых
Оно синея стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывет рыбак и тянет за собой
Убогой невод. По брегам отлогим
Рассеяны деревни - там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре...
На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят - одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко,- здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я, и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Всё тот же их, знакомый уху шорох -
Но около корней их устарелых
(Где некогда всё было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зеленая семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему всё пусто.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон,
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.