Воды жёлтого Меконга помнят белый лёд Тибета,
пробираясь через джунгли –
размывают берега и несут в себе дельфинов,
лодки, рыбу, брёвна, ветки…
дельтой Девяти Драконов – выливаются в моря.
Липкая жара Сайгона, влажным потом обливает,
закипают перекрёстки,
мотороллеры гудят, что на них – «всего два места!»,
а сайгонцам не помеха:
словно кисти винограда, дружно семьями висят.
Подпирают крылья пагод, лупоглазые драконы,
малахитовые жабы –
просят небо о дожде. Щепки сладких благовоний
сетью дыма славят Будду,
золотые черепахи – размышляют о судьбе.
Вдаль бредут шафранной цепью босоногие монахи,
бритостью голов мелькают,
как бильярдные шары. Солнце – длинными лучами,
словно кием, подгоняет,
загоняя в лузы келий, для спасенья от жары.
Время движется к обеду – углями чадят жаровни,
солнце сушит на верёвках,
неизвестных глазу рыб. Обнажённые моллюски,
на ладонях перламутра
раздражают взор голодный – так и хочется слизнуть!
Музыка вьетнамской речи льётся в уши иноземца,
искушает плоть, на вздохе –
непонятная еда. На серебряных подносах,
фрукты поедают осы,
из дырявого кокоса льётся вкусная слеза.
Ночь внезапно накрывает и скользит летучей мышью,
шелестит травою пряной,
дышит скудною росой, а Меконг течёт привычно,
и, сливаясь с темнотою
в сутки изменяет дважды, тьме... то с солнцем, то с луной.
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв.
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
1836
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.