*Мудрец будет скорее избегать болезней, чем выбирать средства против них.
Томас Мор. Сегодня – день его рождения
О смерть моя,не думай обо мне!
Из раннего произведения
__________________________________
1.
Мой отец умер в мае 1959 года.
Василию Тимофеевичу было всего 26 лет.
Рабочего Изюмского завода долго мучил туберкулёз,свирепствовавший тогда в мире.
И сегодня около 2 млн человек на Земле умирает ежегодно от туберкулеза,
почти треть жителей планеты являются носителями туберкулезной инфекции,-
прочитал я в газетах.
2.
Моя мама умерла от инсульта 6 июня 1976 года.
Инженеру с ИПЗ имени Ф.Дзержинского Любови Андреевне тогда не исполнилось даже 40 лет.
Статистика утверждает,что ежегодно умирают от сердечно-сосудистых заболеваний более 8 млн.человек.
3.
16 января 2004 года от рака умерла моя жена, музыкант и преподаватель Ирина Парфьевна Монахова,в девичестве Масленникова.
Супруга не дожила до пятидесяти лет и боролась с коварной болезнью десять лет.
Хотя прежде только и болела,что ангиной...В наши дни на 100 тысяч населения Иркутской области ежегодно фиксируется 461 случай онкологических заболеваний.
Промышленный Братск самый онкообразующий город Сибири.
Каждый день в мире умирает 27 тыс. человек от рака. Каждый день. Это Малая спортивная арена стадиона «Лужники»,- пишут газеты.
4.
1 мая в этом году мне исполнится 63 года - страшно сказать: идёт седьмой десяток.
Никогда не представлял себя в таком возрасте.
Теперь я стою на учете в ГБ № 2 с различными возрастными хроническими заболеваниями.
Нынче мне предстоит пройти очередную бесплатную диспансеризацию,
которая зафиксирует,чем цветёт и как пахнет мой букет заболеваний.
И тем не менее, я стал долгожителем в семье Монаховых...
А в молодые годы старательно выводил в дневниках "О смерть моя,не думай обо мне!"
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.