кто ты теперь, издавший последний вздох,
маленький принц с цветущей в зрачках гвоздикой,
вовремя неизученный парадокс,
ветреный, неприрученный, злой и дикий…
кто ты теперь? я выйду тебя смотреть,
выйду искать того, кто остался в прошлом.
белую площадь пусть заливает медь
солнца. мы будем стойкими, мой хороший.
небо в тебя влетело товарняком,
земли захвачены, флаг как улика воткнут.
кто ты, поющий ласково ни о ком,
пьяница, променявший себя на водку…
кто ты теперь? ты, тот, что вечно прав,
тот, что мне вытряс душу и сделал слепок,
мой одинокий, мой сумасшедший граф,
верящий в искупление напоследок…
нам открывались лица, дороги, бог,
нам было шесть, и десять, и двадцать с лишним,
ты подставлял мне теплый уютный бок
и позволял не думать, не знать, не слышать.
кто ты теперь…заливший водой очаг,
бросивший всех, и правых, и виноватых,
несший мою вселенную на плечах,
кто ты, мой обезумевший гладиатор…
ты, получивший право идти вперед,
вызубривший законы еще в плаценте…
кто-то тебя обнимет и заберет
из моего центра.
часто не нахожу слов, и молча добавляю в избранное...
тогда просто ставьте точки
спасибо
понравилось
кто ты! отпирающий двери тюрем,
где железо поёт о похоти, да грехах?
кто ты теперь, из последнего слова урок,
много ль прошёл уже в каменных сапогах?
много ль сирени в уши твои набито,
много ль звенело, тыкалось на плечо?
много ли дней поломано, да разбито.
много ль там перебитых новых ещё?
сердце твоё состоит из брезента в водке.
нет. мешковина. мочалка у позвонков!
тело твоё похоже, в целом, на лодку:
так же качается где-то у облаков.
я вспоминаю: макушек ведь нет виноватых.
люди скучают, случается, ни отчего.
полною ночью в худой и костлявой кровати,
ты был умерен, держался стыда своего.
порванный ранец, разбитая дверь, перед снегом
жёлтые листья около медных ворот.
ты мне казался таким непростым человеком,
лодкой, попавшей в какой-то водоворот.
это, как книга, где автор и сам в ожидании:
как там событья закрутят себя на верха.
в громкой пучине земного большого страдания,
как ты живёшь на железных дровах без греха?
жестко)
да, жесткач..)
ну вот.
а я не умею сбивать с ног энергетикой)
аналогично)
а нужно в данном конкретном случае что-либо доказывать было?
данному конкретному
Вы видите что-то свое
маленький принц с цветущей в зрачках гвоздикой,-
неожиданно интересно
спасибо
Ярко,выпукло,красиво!!! РЕСПЕКТ
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.