И музыка и философия рождаются из тьмы, из мрака. Не из тени, нет, из темноты, из непроглядности, из мрака. А человеку нужен свет. Человек должен жить на ярком, постоянном, беспощадном свету, так,
История белорусской Хатыни не уникальна.
Во время Второй мировой войны были сожжены заживо жители 628 белорусских деревень.
186 из них так и не были восстановлены.
На ўскраю поля ў пшаніцы,
Трымцела ў жаху маладзіца,
Да сэрца клунак прыжымала,
І ў непрытомнасці шаптала:
“Ні плач, дзіцятка, ціха...ціха,
Пачуе нехрысць- будзе ліха.”
Гарэла вёска,
полымя да неба
смаліла,
мабыць апаліла
анёлам крылы.
Смуродны пах,
i лямант згвалтаваных,
i гыргытанне нелюдзей паганых-
Усё змяшалася тут
з чорным дымам,
Запаланіўшы свет
пакутаю адзінай.
Гарэла вёска,
полымя да неба
смаліла,
мабыць апаліла
анёлам крылы.
Сціскалі рукі немаўлятка,
Ёй закрычаць бы без аглядкі:
Там засталіся маці, бацька,
І Кастусёк - малодшы брацік!
“Ні плач, дачушка, святы Божа
Нас не пакіне, дапаможа!”
Заціхлі крыкі, трэск гашэтак,
Злавесны гул матацыклетак
Усё аддаляўся, аддаляўся.
І бусел, кружачы, здзіўляўся,
А дзе ж бусліха, птушаняткі,
I што з ягонай роднай хаткай?
Гарэла вёска,
полымя да неба
смаліла,
мабыць апаліла
анёлам крылы.
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
