Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся.
Ф.И. Тютчев
Весна! Земля дышала талым
И пахло влажною землёй,
А солнце - вымытым опалом -
Светилось в лужах. Мы толпой
Немногочисленной, кучкуясь,
Из школы топали домой.
Уже носами чутко чуя
Каникул близких летний зной,
Рыбалку в утренних туманах,
Вечерних игр кутерьму
И лес - грибов и ягод тьму;
Без дом. заданий постоянных,
Без арифметик окаянных
И изложений про Муму.
Раскисшей сельскою дорогой,
Мы доблестно месили грязь.
И не по злОбе, а, резвясь, -
Толкали Любку-недотрогу.
Всем было весело и сыро
В промокшей обуви дрянной.
В желудках тоже пусто было
И голод подгонял домой.
Но солнце грело и светило!
Кричали чибисы в лугах.
И в наших маленьких сердцах
Буянил светлый дух свободы.
И "двоек" школьные невзгоды
Витали где-то в облаках.
Дорога поднялась на взгорок
И стало видно поля склон
Оттаявшего, на котором
Росла картошка в годе том -
Предшествовавшем, 45-ом, -
Колхозом убранное в срок.
На нем, в мундире долгопятом,
Босой топтался патцанок.
Чего-то ковырял лопатой
И шарил взглядом возле ног...
Он вздрогнул наш услышав свист.
И тут-то мы его узнали,
И сорвались, и побежали,
Крича: "Там Женька наш - "фашист"!
"Фашистом" мы его дразнили
За то, что "щеголял" в мундире,
В немецком в прозелень сукне
С зашитой дыркой на спине...
И в кирзачах на босу ногу,
Вмещавших две его ноги,
( сенцом их набивал из стога ),
Но это ж были САПОГИ!
...Отец - "без вЕсти". Мать - больная.
И две сестрёнки - мал-мала.
Коровы нет. Оголодали.
Недавно мать совсем слегла...
Дней десять, как в последний раз,
Он посещал свой 3-й класс.
Мы, выбежав, остановились.
И было видно по всему:
Ему здесь лучше одному.
А мы - не вовремя явились.
Он тут картошины искал,
Что при уборке затерялись,
Под снегом перезимовали,
Когда поля мороз сковал.
У женькиных замёрзших ног
Стоял солдатский котелок.
И в нем картошек штучек шесть,
Которых ещё можно съесть,
мороженных, полу-гнилых...
И тут,- едва взглянув на них,
Я заорал ( тупой дурак ):
" Ура! Жратва для доходяг!"
И Костик - лучший "кореш" мой,
Всегда старавшийся помочь,
Мне, молча, "врезал между глаз"
Впервые... И - в последний раз.
И, отвернувшись, отошел.
И стало всем нехорошо...
А я стоял, краснел ушами,
Не ведая предположить,
Что тощий кулачок свой в память
Мне Костик накрепко вложил...
"На всю оставшуюся жизнь".
Чёрное небо стоит над Москвой.
Тянется дым из трубы.
Мне ли, как фабрике полуживой,
плату просить за труды?
Сам себе жертвенник, сам себе жрец
перлами речи родной
заворожённый ныряльщик и жнец
плевел, посеянных мной, —
я воскурю, воскурю фимиам,
я принесу-вознесу
жертву-хвалу, как валам, временам
в море, как соснам в лесу.
Залпы утиных и прочих охот
не повредят соловью.
Сам себе поп, сумасшедший приход
времени благословлю...
Это из детства прилив дурноты,
дяденек пьяных галдёж,
тётенек глупых расспросы — кем ты
станешь, когда подрастёшь?
Дымом обратным из неба Москвы,
снегом на Крымском мосту,
влажным клубком табака и травы
стану, когда подрасту.
За ухом зверя из моря треплю,
зверь мой, кровиночка, век;
мнимою близостью хвастать люблю,
маленький я человек.
Дымом до ветхозаветных ноздрей,
новозаветных ушей
словом дойти, заостриться острей
смерти при жизни умей.
(6 января 1997)
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
