Здесь растут мои города
На затопленных солнцем песках,
На подставленных ливню руках,
На сиреневых облаках –
Иногда, сеньор, иногда.
Караваны идут гостей,
Великаны ведут слепцов,
Дромадеры везут купцов –
Ворота всегда на засов.
От людей, сеньор, от людей.
Пролетит мотылек-мираж,
Да поднимется ветерок,
Да ударится о порог
Покатившийся перстенек –
Или ваш, сеньор, или ваш.
БАРАХОЛКА ЧУДЕСНЫХ ВЕЩЕЙ
Как объявят финальное слово,
Я не встану и так не скажу:
«Вы знавали кого-то другого,
Этот кто-то порядочный шут».
Так одна неслучайность случится
С барахолкой чудесных вещей.
Где ж вы, ключницы, дверцы, ключицы
И замки-язычки без ключей?
КОРОЛЕВСКАЯ СМЕРТЬ
Долго ли, коротко ли,
Отрубили голову
Пете красивому,
Незаменимому,
Пете хорошему,
С важною должностью,
Вот такому петуху
Запросто снесли башку.
Значит, все можно.
CIVILIZATION V
Октябрь месяц пятого числа,
Я убиваю пять цивилизаций.
Некровожадно – карта подвела,
Нам, персам, нужно сутки продержаться.
Бузит народ, так он всегда готов,
Мешает жить во счастье, как умеет.
Снесем десяток пламенных голов,
Добавим к счастью пару Колизеев –
Плебс, оцени! И здравствуй, но без слов,
И не мешай торжествовать идее.
Сейчас я демократию введу,
Так ты не очень вздумай удивиться –
Империя не темная девица.
Вот просвещайся. Но имей в виду.
И оцени попутно заодно –
Жизнь хороша и в Персии, и в цифре.
История останется Юдифью.
Эй, Олоферн, тащи свое вино!
КЕЛЬНЕР
Ночной кабак раскатывает губы
И слезы льет на этих и на тех.
Играют в карты пьяные суккубы
У пьяницы на крепком животе.
Эй, кельнер, эй, чувак с косичкой, где мы?
Ты плачешь, значит, ангел, а не демон,
Тем более когда один на всех.
А как я отличаю тех от тех?
Ну, молодец, ты знаешь все ответы –
И льешь в стакан заляпанного цвета,
И продолжаешь в воздухе висеть,
Зеленый ангел с перьями в косе,
И шлешь огонь потухшей сигарете,
И слезы льешь на разных тех и этих.
SPIRITUS FLAT...
Так между ними, не дыша,
Не вняв ни одному из двух,
Лежит голодная душа,
И черт-те где витает дух.
………
Склонилась вишня над порогом –
А ей листка не шелохнуть,
Ей между дьяволом и Богом
Бесплодная осталась жуть.
Не голубь с вороном, не птица
Поют при сумерках ее.
И берег голубю не мнится,
И мрак не сеет воронье.
Краснеет небо, зреют вишни,
Закат проходит по окну.
И говорит она: «Всевышний,
Сорви хоть вишенку одну…»
ЗЕЛЕНОЕ ДЕРЕВО
Куда бежать? За ветром, мотыльки! –
Так шелестят над миром наши листья,
Что все уродство каменной ноги
Должно железной волей отделиться.
Так говорят и птичьи языки,
И звездочки подмигивают в полночь.
Ну, дровосек, не мешкай, помоги,
Руби ее, убей же эту сволочь!
ГОЛОС
Поймаешь ли сороку на лету,
Ужалит ли цветок садовый руку,
Но эти дни-могильщики войдут –
Земных гостей определишь по стуку.
Так по-хозяйски сядут за столом,
Так поцелуют в губы домочадцев,
Что заразят безмолвием весь дом,
Оставив голос по миру скитаться,
Искать подруг среди ночных сестер,
Делить с бродягой тощий разговор,
Кому угодно словом откликаться,
И песни жечь, и снег бросать в костер.
СНЕГИРИ
Горькие птицы ноябрь с декабрем,
Вам пировать на карнизе моем.
Когда журавли улетели,
Плевать вы на снеги хотели.
Мы станем друг другу милей и родней,
За то, что не будет страшней снегирей,
За белый пожар на деревьях,
За наши холодные перья,
За те, что вернее любви во сто крат,
За то, что они под рукой не болят
И точатся злей и острее,
Давно никого не жалея.
НА ЗАРЕ
Стоишь вот так на утренней заре
В дыму и в тапочках на босу ногу,
И день какой-то спит в календаре,
И хорошо, что спит, и слава богу.
Еще, качаясь с пяток на носки,
Дописываешь млечную картину,
И тишину, и женщину реки,
Допустим, Иванову Катерину.
Река стоит, и женщина стоит,
Слепой туман в ладони набирая, –
Все недоговоренные мои,
Все утра дней, все сонники окраин
Ивановой росою напоить…
………
Не допишу, усну, не расплескаю.
SUNDAY
Солнце в небе, ветер в ивах –
Кто еще на одного?
Просыпаешься счастливым
И не знаешь отчего.
Пробибикала машина,
Разгоняя голубей.
Сарафан из крепдешина,
Хоть завязочки пришей.
Трали-вали, тили-тили,
Точно – сяду и уеду.
И колеса не спустили
Моему велосипеду!
ТЕТРАДКА В КЛЕТОЧКУ
Была тетрадка в клеточку,
В полосочку, в линеечку,
Вот так она и стоила
Каких-то две копеечки.
Вся с промокашкой розовой,
Как раз на две копеечки.
Висит весна на веточке,
Качается, качается,
И белые кораблики
На свете получаются.
И все, что только сложится,
А может, не слагается,
А может, и не сможется.
И что с нее возьмете вы,
В ней перьями по белому
Написано, подчеркнуто,
И ничего не сделаешь.
Пятерочка поставлена,
И клякса расплывается:
Отмеряно линеечкой,
И веточка качается.
ПЯТАК
Мелочь вывалишь наружу,
А проветрить на сквозняк
Поведет больную душу
Разве гений и дурак.
Выдашь, выдашь медь полушек
За серебряный пятак.
Как построишь по линейке,
Как рассыплешь на тетрадь –
Николаевской копейке
Только дела, что сиять.
Оттого что в ней на равных
На одной строке живет
Бог, написанный с заглавной,
И блошиный счетовод.
И звенит она, копейка,
И катается рублем.
Просто ровная линейка,
Просто рубль нипочем.
ТЕТРАДЬ
Когда и я тебя открою,
Моя последняя тетрадь,
Не смертью стань передо мною –
Оставь могильщикам копать
Неотвратимую землянку,
Чернилам – плакальщиц и пьянку.
Лежи, как скатерть на снегу,
Как облако на берегу
У неба, моря и могилы,
Где я бы слова не просила
И не лгала гробовщику.
ТЫ ПОДОЙДЕШЬ
Ты подойдешь и тронешь за плечо,
Я попрошу последнюю минуту
На пару слов, на что-нибудь еще.
Взгляну в лицо и обо всем забуду.
Таким простым окажется ответ,
Так поглядит бескрайнее забвенье,
Как будто бы тебя и вправду нет,
Как будто тень идет под руку с тенью
От одного ночного заведенья
В другой кабак, участок или свет…
………
Пройдет вблизи, заденет рукавом
И скроется из вида моментально.
И не поймешь, заплачется о ком
Прохожему в душе сентиментальной.
ВОЛШЕБНАЯ ФЛЕЙТА
Скажите же, флейта, волшебная, милая,
Что станут играть над моею могилою?
Он бросит цветок? Будет южная слякоть
И кто-то из вас не сумеет заплакать?
Я знаю все то же, не более многих,
Я с вами ходила по этой дороге.
Как скоро – под вечер, минут через тридцать,
Скорее, чем время придет расходиться,
И он заведет разговор о погоде?
А флейта волшебная слов не находит.
И я не впервой на земле умираю,
И я воробьев по дороге считаю,
Чирикает глупость дворовая птица.
Она прилетит – и отпеть, и проститься.
СЛИВОВЫЙ ГОД
В этом году уродились сливы,
Так, что дерево не дышало.
Думаю, было оно счастливым?
Вдоволь, досыта, до отвала?
Трижды думаю. Как рожала.
В этом году все сады морило.
…А варения не варилось.
ФРАУ
– До нас, фрау, слухи дошли, будто сын ваш попал в неприятность.
– Ну что вы, герр доктор, каким только сплетням не верит народ.
Ах, дети, проблемы и нервы, а, что предпринять, непонятно...
– Поменьше вниманья и нервов, фрау Замза, – проблема пройдет.
МА МАЙСКАЯ
Мама, я улыбаюсь как надо
И, вообще, сохраняю лицо,
Демонстрируя полный порядок.
Все равно и в конце-то концов
Каждый мертвый, вернувшись с парада,
Сам хоронит своих мертвецов.
Это, мама, твои камарады,
Отбывавшие сроки отцов.
Что ж так девочек, Рая и Ада,
Вы назвали своих близнецов…
ДЕЛО
Смотришь в небо на снегу –
Бездна, бездна – не могу!
Разрывается по шву
И цепляется за тело
Жизни маленькое дело,
Бестолковое на белом
Умирает наяву
В воскресенье поутру.
Так и знал, да не привык.
Что теперь до остальных,
Пробегающих красиво:
«Ах, простудитесь!» – «Спасибо». –
«И умрете». – «И умру».
ЧЕРЕШНЯ
Вот-вот и свалится черешня
С вишневой ветки прямо в рот.
Пора об ангельском и грешном,
А морда косточки плюет.
И вид ее отображает
Печальной мысли поворот:
Вот грач черешню обрывает,
Вот-вот и душу оборвет.
Как майский гром на небе чистом –
Стоишь и с места не сойдешь
И с белой рожей коммуниста
Спокойно косточки плюешь.
NEGRU DE PURCARI
Налейте в кувшины вина
И пьяниц зовите к нему,
Зовите любого, кому
Луженая глотка дана.
Пусть будет черно от гостей,
Пусть до неба гости кричат
И по столу кружки стучат –
Чтоб Гостю пилось веселей,
Пилось от темна до темна
И черное в море моем,
И красное в сердце твоем,
Хватило бы только вина
Да бражников в городе всем.
PINOT GRIGIO
А эти мертвые цветы,
Что красоту изображают,
И воду пьют, и открывают
Бутонов маленькие рты,
Что рассказали бы они
С покрытой лепестками сцены –
Как перерезали им вены
В саду железные клешни?
Как подавали их к столу
Стоять в гробу хрустальном рядом
С фужерами и шоколадом?
Но, слава богу, сытый глух,
А красоту читают взглядом.
СТАРАЯ САГА
Лучшие фильмы приморских бульваров
Ходит смотреть неразлучная пара.
Добрая классика мирного года,
Кино состоится в любую погоду.
Поздний сеанс на сегодняшний вечер
Про скучное, вечное и человечье.
Самые верные друг и подруга
Смотрят «Над морем закат» близоруко.
Крутится-вертится старая сага.
По пирсу идут человек и собака.
ШЛА ПО УЛИЦЕ СОБАКА
Он купил батон и сахар,
Две газеты наугад.
Предсказанье Зодиака
Предсказало листопад.
Небесплатное, однако.
Но счастливое зато.
Затянулся: «Это ж надо…»
И подумал: «Нет, не то».
Желтый лист счастливо падал,
Куцый дождик затрусил.
Он подумал: «Значит, надо».
Или просто докурил.
Шла гулящая собака
За сиреневым плащом,
Или плащ гулял с собакой,
Или что-нибудь еще.
Он подумал: – «Ветер будет.
Надо чайник вскипятить.
Голова болит к простуде.
Обойдется, может быть».
Ветер думал: «Я к простуде».
И отказывался дуть.
Нет, наверное, не будет,
Обойдемся как-нибудь.
Посмотрел, как с тучей рядом
Новый месяц в небе плыл.
Он подумал, так и надо.
Он смотрел – и месяц плыл.
Он подумал, будет ветер,
Кто бы что ни говорил,
Как еще на голом свете
Будет много разных «был».
Как в пальто демисезонном
Под окном она пройдет.
И колечко сальтисона
Положил на бутерброд.
КРЕЙСЛЕРОВА СОНАТА
Домик кирпичный,
Ключик скрипичный –
Так начинались
Муки музычки.
Так рифмовалось
Витя с Наташей,
Улица с нашей,
Так с не бывало.
Скрипка сломалась,
Скрипка играет,
В «Муки» и «Радость»
Не попадая.
Не попадая
Снова и снова,
Все начиная
С первого слова.
Снова рифмуя
Снега с навалом,
Вальс с поцелуем,
Смерть с не бывало.
Ну, с шарманкой и Августином всё понятно - чем/кем навеяно, о чём и кому. Их и правда надо публиковать парами, тройками, четвёрками, как будто она большая книга пишется.
Здóрово.
видишь, как я тебе внимаю!
теперь это тройка
(бабочку костюму добавлять уже не буду))
Вот теперь ДА!
И вновь пиру(э)т точен, и скала минует с честью...
он подрос слегка
чего-то не хватало
если стало хуже, можно убрать снегирей
Ничего убирать не надо.
Снегири. Грачи. Одна кровь - крылатая.
А семнадцать потому, что теперь уже ни гроша. Совсем ни. Теперь буду приходить без подарка, но ещё ниже кланяясь.:))))
а вот нинада!
после летних японцев я понимаю, что план по поклонам на эту жизнь перевыполнен)))
буду пониже-попроще вешать
кому нужны ваши радикулиты))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Царь Дакии,
Господень бич,
Аттила, -
Предшественник Железного Хромца,
Рождённого седым,
С кровавым сгустком
В ладони детской, -
Поводырь убийц,
Кормивший смертью с острия меча
Растерзанный и падший мир,
Работник,
Оравший твердь копьём,
Дикарь,
С петель сорвавший дверь Европы, -
Был уродец.
Большеголовый,
Щуплый, как дитя,
Он походил на карлика –
И копоть
Изрубленной мечами смуглоты
На шишковатом лбу его лежала.
Жёг взгляд его, как греческий огонь,
Рыжели волосы его, как ворох
Изломанных орлиных перьев.
Мир
В его ладони детской был, как птица,
Как воробей,
Которого вольна,
Играя, задушить рука ребёнка.
Водоворот его орды крутил
Тьму человечьих щеп,
Всю сволочь мира:
Германец – увалень,
Проныра – беглый раб,
Грек-ренегат, порочный и лукавый,
Косой монгол и вороватый скиф
Кладь громоздили на его телеги.
Костры шипели.
Женщины бранились.
В навозе дети пачкали зады.
Ослы рыдали.
На горбах верблюжьих,
Бродя, скикасало в бурдюках вино.
Косматые лошадки в тороках
Едва тащили, оступаясь, всю
Монастырей разграбленную святость.
Вонючий мул в очёсках гривы нёс
Бесценные закладки папских библий,
И по пути колол ему бока
Украденным клейнодом –
Царским скиптром
Хромой дикарь,
Свою дурную хворь
Одетым в рубища патрицианкам
Даривший снисходительно...
Орда
Шла в золоте,
На кладах почивала!
Один Аттила – голову во сне
Покоил на простой луке сидельной,
Был целомудр,
Пил только воду,
Ел
Отвар ячменный в деревянной чаше.
Он лишь один – диковинный урод –
Не понимал, как хмель врачует сердце,
Как мучит женская любовь,
Как страсть
Сухим морозом тело сотрясает.
Косматый волхв славянский говорил,
Что глядя в зеркало меча, -
Аттила
Провидит будущее,
Тайный смысл
Безмерного течения на Запад
Азийских толп...
И впрямь, Аттила знал
Свою судьбу – водителя народов.
Зажавший плоть в железном кулаке,
В поту ходивший с лейкою кровавой
Над пажитью костей и черепов,
Садовник бед, он жил для урожая,
Собрать который внукам суждено!
Кто знает – где Аттила повстречал
Прелестную парфянскую царевну?
Неведомо!
Кто знает – какова
Она была?
Бог весть.
Но посетило
Аттилу чувство,
И свила любовь
Своё гнездо в его дремучем сердце.
В бревенчатом дубовом терему
Играли свадьбу.
На столах дубовых
Дымилась снедь.
Дубовых скамей ряд
Под грузом ляжек каменных ломился.
Пыланьем факелов,
Мерцаньем плошек
Был озарён тот сумрачный чертог.
Свет ударял в сарматские щиты,
Блуждал в мечах, перекрестивших стены,
Лизал ножи...
Кабанья голова,
На пир ощерясь мёртвыми клыками,
Венчала стол,
И голуби в меду
Дразнили нежностью неизречённой!
Уже скамейки рушились,
Уже
Ребрастый пёс,
Пинаемый ногами,
Лизал блевоту с деревянных ртов
Давно бесчувственных, как брёвна, пьяниц.
Сброд пировал.
Тут колотил шута
Воловьей костью варвар низколобый,
Там хохотал, зажмурив очи, гунн,
Багроволикий и рыжебородый,
Блаженно запустивший пятерню
В копну волос свалявшихся и вшивых.
Звучала брань.
Гудели днища бубнов,
Стонали домбры.
Детским альтом пел
Седой кастрат, бежавший из капеллы.
И длился пир...
А над бесчинством пира,
Над дикой свадьбой,
Очумев в дыму,
Меж закопчённых стен чертога
Летал, на цепь посаженный, орёл –
Полуслепой, встревоженный, тяжёлый.
Он факелы горящие сшибал
Отяжелевшими в плену крылами,
И в лужах гасли уголья, шипя,
И бражников огарки обжигали,
И сброд рычал,
И тень орлиных крыл,
Как тень беды, носилась по чертогу!..
Средь буйства сборища
На грубом троне
Звездой сиял чудовищный жених.
Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий
С широких плеч солдата, - он надел
И бронзовые серьги и железный
Венец царя.
Впервые в жизни он
У смуглой кисти застегнул широкий
Серебряный браслет
И в первый раз
Застёжек золочённые жуки
Его хитон пурпуровый пятнали.
Он кубками вливал в себя вино
И мясо жирное терзал руками.
Был потен лоб его.
С блестящих губ
Вдоль подбородка жир бараний стылый,
Белея, тёк на бороду его.
Как у совы полночной,
Округлились
Его, вином налитые глаза.
Его икота била.
Молотками
Гвоздил его железные виски
Всесильный хмель.
В текучих смерчах – чёрных
И пламенных –
Плыл перед ним чертог.
Сквозь черноту и пламя проступали
В глазах подобья шаткие вещей
И рушились в бездонные провалы.
Хмель клал его плашмя,
Хмель наливал
Железом руки,
Темнотой – глазницы,
Но с каменным упрямством дикаря,
Которым он создал себя,
Которым
В долгих битвах изводил врагов,
Дикарь борол и в этом ратоборстве:
Поверженный,
Он поднимался вновь,
Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!
Так веселился он.
Казалось, весь
Он хочет выплеснуть себя, как чашу.
Казалось, что единым духом – всю
Он хочет выпить жизнь свою.
Казалось,
Всю мощь души,
Всю тела чистоту
Аттила хочет расточить в разгуле!
Когда ж, шатаясь,
Весь побагровев,
Весь потрясаем диким вожделеньем,
Ступил Аттила на ночной порог
Невесты сокровенного покоя, -
Не кончив песни, замолчал кастрат,
Утихли домбры,
Смолкли крики пира,
И тот порог посыпали пшеном...
Любовь!
Ты дверь, куда мы все стучим,
Путь в то гнездо, где девять кратких лун
Мы, прислонив колени к подбородку,
Блаженно ощущаем бытие,
Ещё не отягчённое сознаньем!..
Ночь шла.
Как вдруг
Из брачного чертога
К пирующим донёсся женский вопль...
Валя столы,
Гудя пчелиным роем,
Толпою свадьба ринулась туда,
Взломала дверь и замерла у входа:
Мерцал ночник.
У ложа на ковре,
Закинув голову, лежал Аттила.
Он умирал.
Икая и хрипя,
Он скрёб ковёр и поводил ногами,
Как бы отталкивая смерть.
Зрачки
Остеклкневшие свои уставя
На ком-то зримом одному ему,
Он коченел,
Мертвел и ужасался.
И если бы все полчища его,
Звеня мечами, кинулись на помощь
К нему,
И плотно б сдвинули щиты,
И копьями б его загородили, -
Раздвинув копья,
Разведя щиты,
Прошёл бы среди них его противник,
За шиворот поднял бы дикаря,
Поставил бы на страшный поединок
И поборол бы вновь...
Так он лежал,
Весь расточённый,
Весь опустошённый
И двигал шеей,
Как бы удивлён,
Что руки смерти
Крепче рук Аттилы.
Так сердца взрывчатая полнота
Разорвала воловью оболочку –
И он погиб,
И женщина была
В его пути тем камнем, о который
Споткнулась жизнь его на всём скаку!
Мерцал ночник,
И девушка в углу,
Стуча зубами,
Молча содрогалась.
Как спирт и сахар, тёк в окно рассвет,
Кричал петух.
И выпитая чаша
У ног вождя валялась на полу,
И сам он был – как выпитая чаша.
Тогда была отведена река,
Кремнистое и гальчатое русло
Обнажено лопатами, -
И в нём
Была рабами вырыта могила.
Волы в ярмах, украшенных цветами,
Торжественно везли один в другом –
Гроб золотой, серебряный и медный.
И в третьем –
Самом маленьком гробу –
Уродливый,
Немой,
Большеголовый
Покоился невиданный мертвец.
Сыграли тризну, и вождя зарыли.
Разравнивая холм,
Над ним прошли
Бесчисленные полчища азийцев,
Реку вернули в прежнее русло,
Рабов зарезали
И скрылись в степи.
И чёрная
Властительная ночь,
В оправе грубых северных созвездий,
Осела крепким
Угольным пластом,
Крылом совы простёрлась над могилой.
1933, 1940
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.