Дрожа рукой, но артистично
Расправив (угадали!) бант,
На сцену вывалилась личность.
Предположу, что музыкант.
Мотаясь по расейским весям,
Поистрепался он слегка,
Хотел сюртук на стул повесить,
Но вспомнил, что без сюртука.
Когда-то мэтр в элитном клубе,
Теперь заштатный гастролёр
Сквозь зубы выдавил: "Франц Шуберт.
Соната си-бемоль мажор."
И тишину вспороли звуки:
Из-под маэстровой руки
Австрийца творческие муки,
Как озорные ручейки,
Впадали в molto moderato
(Сё темп умеренный такой),
И упаси вас бог фарватер
Покинуть — грозный часовой,
Залёгший в басовом регистре,
Молниеносно выдаст трель:
— Стоять! Не подходить на выстрел:
Тут справа омут — слева мель.
МузЫка с рыси сбилась (ибо
Туман скрывал к финалу путь),
Ушам предоставляя выбор:
Одним взгрустнуть, другим вздремнуть.
Последних разбудило скерцо —
Из клавиш искры понеслись,
И всяк поверил, млея сердцем,
Что по плечу любая высь,
Что по карману всем Вальгалла
Не как туристам, а навек...
Вдруг хохот прогремел из зала,
Прервав проворных пальцев бег,
А следом — голос грубоватый:
— Чувак, ты с понтом или без?
На кой сдались моим ребятам
Твои ля-ля-фуфло-диез?
Рамсы решил попутать или
За быдло держишь, пустозвон?
Мы даже стрелку пропустили,
Хотя могли срубить лимон.
Мужик, ты тронулся умишком.
Короче, сраный рубинштейн,
Мы будем слушать Круга Мишку,
А ты играть его, ферштейн?
Чуть не обделавшись с испугу,
Слуга Эвтерпы духом пал
И целый час потом по кругу
Гонял "Владимирский централ".
В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты, где выглядят смешно и жалко сирень и прочие цветы, есть дом шестнадцатиэтажный, у дома тополь или клен стоит ненужный и усталый, в пустое небо устремлен; стоит под тополем скамейка, и, лбом уткнувшийся в ладонь, на ней уснул и видит море писатель Дима Рябоконь.
Он развязал и выпил водки, он на хер из дому ушел, он захотел уехать к морю, но до вокзала не дошел. Он захотел уехать к морю, оно — страдания предел. Проматерился, проревелся и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое, оно само к нему пришло и, утреннее и родное, заулыбалося светло. И Дима тоже улыбнулся. И, хоть недвижимый лежал, худой, и лысый, и беззубый, он прямо к морю побежал. Бежит и видит человека на золотом на берегу.
А это я никак до моря доехать тоже не могу — уснул, качаясь на качели, вокруг какие-то кусты. В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.