День, едва родившись, катится к забвению,
Солнце в этих фистулах щедрое на прятки,
Еле-еле движется мысь по древу помыслов,
Значит, у других не у тебя в порядке.
То ли шутка бога, то ли электронные
По аксонам бегают вороги да черти
Уровнем за уровень, нет конца страданиям
И, конечно, чешут против шерсти.
Всё, к чему привяжешься — как собака поводком —
Глупые хозяева не дают свободы,
Больно будет — предадут так или иначе,
Сладостей лишат или компота.
Сладко-сладко, невозможно манит одиночество,
Но сверяешь житиё не по себе, по святцам,
Хочется среди своих и чтобы быть прощённому.
Остаётся взять да разорваться.
***
А хотелось по-хорошему,
А желалось — как вначале:
Молока — хоть ложками,
Небеса качали,
Усыпляли песнями,
Мягкими руками
Гладили и пестовали,
Назывались мами.
***
Спускаешься, пускаешься по склону
Всё дальше от желанной высоты,
Ты анти-альпинист, ужасно склонный
К потере изначальной красоты.
Стервозная неровная тропинка
Бросает каменюки да борец,
И кажется, что это было (бинго!)
И это, но и это не конец.
За каждым незнакомым поворотом
Всё больше узнавания окрест:
Лощины и террасы, и торосы, —
Всё менее прекрасны, иже крест
Распутий всё похожее на поле,
Где нолики и крестики, и всё.
И беззаботных дней не сыщешь боле,
И это уж совсем нехолёсё.
И где-то там разбитые коленки,
И там же — в изначальной высоте —
Наивные до юности нетленки
И первые дострасти в темноте.
Хотелось бы вернуться, да не можешь —
«Осмотр музея» — направленье вниз,
А лица чаще маски всё да рожи,
Здоровье — бесконечный эпикриз.
— Лети, — попросишь маленькую птичку, —
К вершине, словно ядерный болид.
И ранку ковыряешь по привычке,
И сладко боль несильная саднит.
Голова моя - темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: "Не поэзия - шваль!"
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял - невежда. К нечистому! Накося - выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
1909
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.