Нежно-серое небо тревожно, как взгляд:
Улыбается, плачет, становится грустным.
Этот блеклый, давно устаревший наряд,
Примеряет оно почти каждое утро.
Сеть морщинок на вольном просторе Невы,
Петропавловский шпиль, минареты мечети,
Сфинксы Фив, из Гирина сбежавшие львы,
Как подарок, ждут с призрачным будущим встречи.
За чугунной оградой роскошный дворец,
Где интригу замыслил петровский соратник.
Этот город задумал великий кузнец,
На дыбы Русь поставивший, царственный Всадник.
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.