Может, ты и жулик. Я не знаю.
Я вообще не знаю ничего.
Я вообще отсюда отбываю.
Но поёт над крышами щегол.
Но поёт щегол в зелёной кроне.
Коронует жуликов и проч.
И уходит Минотавр в короне
в бычью окровавленную ночь.
Но матросик, лезущий под юбку
пальцами, пропахшими вином,
там находит белую голубку,
думая, конечно, о другом.
За двадцатый век нам всем досталось
крови из артерий - лей в кувшин.
И пускай нам всем сияет фаллос
ярче всех заснеженных вершин, -
пальцы и голубка вместе снова.
И крылами бьёт она. Лови!
И она одна - опять основа
плоской и возвышенной любви.
Напиши голубку на крови мне,
напиши голубку на судьбе.
Пусть она летит, воркует, гибнет.
Но она одна кричит в тебе,
потому что жулик ты и гений,
и матрос, блюющий на крыльцо,
потому что на твои колени
положила красота лицо.
Потому что многое ты пишешь,
разводя колени красоты.
Но, в конце концов, голубке дышишь
прямо в клюв кабацкой пастью ты.
Ну, давай же, мажь! Имеешь право,
пальцы запуская и блюя.
И голубкою взлетает слава -
шкура беззащитная твоя.
-2-
Пабло де Сарасате
Ем сливы, пью вино, смотрю в окно.
И лунный свет на стенке и кровати.
Давай, всё это снимем как кино,
озвученное скрипкой Сарасате.
Вот слива - сколько ночи в ней.
..................................................
Окстись!
Причём здесь ночь? Лишь слива есть - под кожей
пахучая оливковая слизь.
...................................................
Нет, ночь она, доведшая до дрожи!
Нет, ночь она и робкий поцелуй,
скрип сапогов, и шёпот донны Анны
у белых, словно семя, тёплых струй
ночного заговорщика - фонтана.
Вкушаю сливу. Ночь её темна.
Во сне по-детски плачет инквизитор.
Его пронзил - до донышка, до дна -
сияющей звезды горячий клитор.
И я пронзён, бородку взворошив,
другой рукою достаю из ножен
ночной кинжал, опять - прекрасен, вшив,
мертвецки пьян и ангельски тревожен.
Отказом от скорбного перечня - жест
большой широты в крохоборе! -
сжимая пространство до образа мест,
где я пресмыкался от боли,
как спившийся кравец в предсмертном бреду,
заплатой на барское платье
с изнанки твоих горизонтов кладу
на движимость эту заклятье!
Проулки, предместья, задворки - любой
твой адрес - пустырь, палисадник, -
что избрано будет для жизни тобой,
давно, как трагедии задник,
настолько я обжил, что где бы любви
своей не воздвигла ты ложе,
все будет не краше, чем храм на крови,
и общим бесплодием схоже.
Прими ж мой процент, разменяв чистоган
разлуки на брачных голубок!
За лучшие дни поднимаю стакан,
как пьет инвалид за обрубок.
На разницу в жизни свернув костыли,
будь с ней до конца солидарной:
не мягче на сплетне себе постели,
чем мне - на листве календарной.
И мертвым я буду существенней для
тебя, чем холмы и озера:
не большую правду скрывает земля,
чем та, что открыта для взора!
В тылу твоем каждый растоптанный злак
воспрянет, как петел ледащий.
И будут круги расширятся, как зрак -
вдогонку тебе, уходящей.
Глушеною рыбой всплывая со дна,
кочуя, как призрак - по требам,
как тело, истлевшее прежде рядна,
как тень моя, взапуски с небом,
повсюду начнет возвещать обо мне
тебе, как заправский мессия,
и корчится будут на каждой стене
в том доме, чья крыша - Россия.
июнь 1967
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.