по небу
караванами белых верблюдов
шествуют облака,
и немного похожи они
на блюда
из замёрзшего молока.
ветер расположился надолго,
прогнал тепло,
сохнут в ветре
листья, как вобла,
прямо на ветках,
не повезло.
и старик кипарис
шишек булавы
сыплет вниз,
не держат ветки
порыва ветра,
прощайте, детки,
простите, детки.
а вишнёвник под окнами,
что бабки в церкви -
бьёт и бьёт поклоны,
то серебрист, то зелёный,
то в одну летит,
то в другую сторону,
всем образам поровну.
а ветер панует,
а ветер балует,
и в блюдечке бухты
кругами рисует,
и морщится бухта
дрожит неохотно,
и что тут поделаешь -
бухте щекотно...
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.