И будешь спать протяжно, зло, полгода,
да будет ночь длиной сто тёмных дней.
Шахерезада столько не расскажет,
насколько цвет у совести черней,
чем аллотропия простого углерода.
Без переходов на цвета и личность —
обычный и понятный человек,
следы горячей юности миражно
и — шляпа на плешивой голове.
Потеряный, рассеянный, комичный.
Графит в гранёных деревянных ножнах,
граффити на пластмассовых глазах,
один-другой — слепой и косоглаз,
в груди дыра, в кармане бирюза
абака для расчётов односложных.
В мешках снегов, дорожной ниткой шитых,
себя схоронишь меж другого сброда,
так без остатка выгорит алмаз
в струе незамутнённой кислорода,
по-человечески отдав последний выдох.
А здесь жила Петрова. Не могу
припомнить даже имени. Ей-Богу.
Покажется, наверное, что лгу,
а я – не помню. К этому порогу
я часто приближался на бегу,
но только дважды... Нет, не берегу
как память, ибо если бы помногу,
то вспомнил бы... А так вот – ни гу-гу.
Верней, не так. Скорей, наоборот
все было бы. Но нет и разговору
о чем-то ярком... Дьявол разберет!
Лишь помню, как в полуночную пору,
когда ворвался муж, я – сумасброд -
подобно удирающему вору,
с балкона на асфальт по светофору
сползал по-рачьи, задом наперед.
Теперь она в милиции. Стучит
машинкою. Отжившие матроны
глядят в окно. Там дерево торчит.
На дереве беснуются вороны.
И опись над кареткою кричит:
«Расстрелянные в августе патроны».
Из сумки вылезают макароны.
И за стеной уборная журчит.
Трагедия? О если бы.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.