***
вот они мы —
церебральный шут,
висцеральная обезьяна.
но королева бросает свиту,
уплывает в гипофизарную даль —
и нет в ней изъяна.
кажется, только она была тут —
и нет её. очень жаль, очень жаль.
сбросив корону, распустив прозрачные косы,
королева плывёт по узкому руслу,
над медовой её головой кружатся осы,
ей бы решать государственные вопросы,
но она плывёт и плывёт без устали.
ах, королева! смотри, какая восходит луна!
если вчера лун было четыре,
то сегодня одна,
но какая! одна в целом мире
луна — не луна — луна — не луна — не
гигантский шар, застрявший в овальном окне.
на его манящий холодный свет
спешат головастики, ждавшие целых сто лет —
кто успеет. успеют, конечно, все,
и луна, раскаленная, будет висеть
и казаться не белой холодной луной,
а горячим солнцем, обрамлённым лучами, и мы с тобой —
церебральный шут,
висцеральная обезьяна иже с ним,
замолчим, а будем думать, что говорим.
дел у нас, церебральный, согласный мой брат, невпроворот.
висцеральные лепестки живота моего уносит водоворот.
мы с тобой обрываем у нового солнца лучи,
мы с тобой друг друга этому будем учить
всю подсобную нашу жизнь, уходя в коронарную смерть.
ни корону надеть, ни королеву спасти не успеть.
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.