Проскачет чудо-конница
И скроется вдали.
Гори, моя шелковица,
Рубашка, не боли.
Была рубаха новая,
Да было тех рубах!
А белая, шелковая,
И пятнышко, и ах…
Из ноября переведя две трети
брату
………
Из ноября переведя две трети,
Свалилась осень беспробудным сном…
Ты помнишь – переводчикам не верьте,
До строчки «перлюстрировано смертью»
Мы в книге никогда не доживем.
Рука взмахнет и листьями укроет.
И мы любимых прячем в рукавах
И выпускаем подышать луною…
Что делать с этой памятью земною,
С горячим сном на тающих губах? –
Они прозрачней с каждым поцелуем.
«Какие сны приснятся нам потом?»
Еще зима метет напропалую,
А мы на белых окнах их рисуем
Дыхания простым карандашом.
………
…Стоял январь, мело, и печь дымила,
За обе щеки треская дрова,
Труба пыхтела, надрывая жилы,
И на антенны задранные вилы
Катилась ватной тучи голова.
В снегу до плеч сараи увязали,
Хрустело простынями и халвой,
И дни, сбиваясь снегирями в стаи,
Неслись с горы и всякий вздор болтали
И сладко врали нам наперебой.
Список
Классики, карты, пиратские шхуны.
Месяц в просыпанном сладко кунжуте.
Только бы северный ветер не дунул –
Доброю будет Жар-птица…
Не будет.
Сердце в ладони, перчатка оленья.
Бремя побед и вина безоружных.
Классиков присное время старенья.
Зависть. Синяя птица…
Не нужно.
Дождь. Купола под дождем воскресенья.
Голуби, голуби в небе бесхозном.
Реки как слезы. Дорога. Служенье.
Утро спокойного выдоха…
Поздно.
Ситцевый полдень в тени винограда.
Спицы, пинетки, рыбацкая лодка.
Две сигареты бессонные рядом,
Верные други…
Давайте водкой.
С вишней на память
Все памяти притворство,
Как заговорена,
Стоит с ватрушкой черствой
И кружкою без дна.
А тебя уже, вишня, нет,
И от дома – скошенный пень.
Вот и ясно как белый день.
А ночами стоишь в окне.
И скребется лапой щенок,
И стучит по стеклу клюкой
То ли та, что к тебе за мной,
То ли этот слепой стишок.
А подсолнух горит-горит
И на ветке, и в садике.
А на карточке года три
Мне и Вадику.
Город
Как, город мой, не любим мы друг друга –
Как друг на друга смотрим дотемна.
Но отчего вся мировая скука
В мое окно глядеть обречена?
Мы столько лет друг друга не выносим,
Что рукава без рук не оторви…
Ну, может, море. Море, берег, осень.
И то, что безнадежней нелюбви.
Утро
Утро в лестничную клетку,
Утро, пахнущее дурно.
Соберешь его в газетку,
Завернешь и бросишь в урну.
Кто-то вытащит на свет,
У кого другого нет.
Мельницы
Где мельницы руками машут,
Весенний ветер призывая,
Где ничего не пропадает,
На поле молодости нашей
Растет великая немая
И дольше века зреет слово.
Проходит человечий век,
Как разрывает листья голос –
Кричит весна на поле голом.
…И слово падает на снег.
А колокольчики звенят…
Зачем ты, мельник, звал меня?
На север музыки морозной,
Где мельницы молотят воздух,
Взбивая вьюгу лопастями,
И Вагнер властвует над чувством.
Где белый демон за плечами,
Застывшими неосторожно,
И край лежит нехлебосольный
В дыханье чистого искусства.
Одна, что на меня похожа,
Стоит с пустыми рукавами,
С нее давно всего довольно,
Но ветер властвует над чувством…
Есть что-то общее меж нами –
И черный год неурожайный,
И черствый хлеб белее соли,
Кирпич, от холода хрустальный.
Что плакать музыке впопад
Печальной повести словами,
Да будет долгий снегопад
По доброй и последней воле...
Зима сидит на снежном троне,
Державных зерен не считая,
Скользит улыбка ледяная.
Поднимет веко, взгляд обронит –
И пропадает имярек.
И мельник, снежный человек,
Муку с ладоней отрясает.
Над чистым полем снег и снег…
Край
Белая, уставшая от сна,
С пряником зима в окне стоит.
Дождались. А сердце не стучит,
И сама от счастья не пьяна.
Здесь в забытом Господом краю
От гостей хорошего не ждут.
Постоят, посмотрят и уйдут
В жизнь свою и в пряничность свою.
Спросит братец старшую сестру:
– Кто к тебе сегодня приходил?
– Это ангел снился поутру.
– Белый?
– Белый.
– Значит, Гавриил.
ёооо-гурт без даты! ))
"из ноября" да, очень хорошее получилось... да и вся подборка
чего это без даты, у него теперь есть дата март 2020!)
хотя этот ноябрь каждый ноябрь лет двадцать писался
а дописался два года назад, когда брат умер
и я в ноябрь захотела...
ну потерпи, сколько того лета...))
спасибо, Тебур!
Выбрала себе "из ноября" и "утро".
Да все отличные.
Если б у меня спросили, то я рекомендовала бы назвать всю подборку "пустые рукава".
каааждый выбирает для себяяя... )))
дочка, кстати, выбрала шелковицу и город)
ясное дело, сидит в Китаях закрыто, а у нас скоро созреет...
я ей фотографию пришлю))
ммм, люблю шелковицу, мягкую, сочную, сладкую... а тут хрен достанешь((
шелковица — веток спицы
вьётся лёгкий ветерок
шелкопряд узорит листья
завивается в шнурок
крутит куколка глазами
и плетёт из шёлка дом
вон и небо бирюзами
на подносе золотом
посреди стоит тутовник
держит землю - небеса
мировое древо-кровник
вышивает образа ))
Спасибо, и что странно, я бы список с Гавриилом выбрала - а все равно те же пустые рукава получатся.
Сама подборка просто безымянной шла, это у меня слабость к красному цвету и шелковице - они тут и "победили по красоте названия")
Из ноября переведя две трети - !!!
Спасибо!
Стихотворение, выпущенное в мир, уже не принадлежит автору. Каждый, кто прочёл, пропустил его через себя. В результате имеем отпечаток уже не похожий на оригинал. Так живут стихи в нашей душе. В "Красной шелковице" почувствовал "простоту смерти". Вот жил себе человек, а потом прилетело, и пятнышко красное, и ах... Тонко всё.
Ваш отпечаток почему-то очень на оригинал похож)
Просто шелковица так же неожиданно падает, идешь себе по дороге, а они растут... лучше, чем у Волчи.
Но убить может только белую рубашку, зато сразу насмерть!
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Когда мне будет восемьдесят лет,
то есть когда я не смогу подняться
без посторонней помощи с того
сооруженья наподобье стула,
а говоря иначе, туалет
когда в моем сознанье превратится
в мучительное место для прогулок
вдвоем с сиделкой, внуком или с тем,
кто забредет случайно, спутав номер
квартиры, ибо восемьдесят лет —
приличный срок, чтоб медленно, как мухи,
твои друзья былые передохли,
тем более что смерть — не только факт
простой биологической кончины,
так вот, когда, угрюмый и больной,
с отвисшей нижнею губой
(да, непременно нижней и отвисшей),
в легчайших завитках из-под рубанка
на хлипком кривошипе головы
(хоть обработка этого устройства
приема информации в моем
опять же в этом тягостном устройстве
всегда ассоциировалась с
махательным движеньем дровосека),
я так смогу на циферблат часов,
густеющих под наведенным взглядом,
смотреть, что каждый зреющий щелчок
в старательном и твердом механизме
корпускулярных, чистых шестеренок
способен будет в углубленьях меж
старательно покусывающих
травинку бледной временной оси
зубцов и зубчиков
предполагать наличье,
о, сколь угодно длинного пути
в пространстве между двух отвесных пиков
по наугад провисшему шпагату
для акробата или для канате..
канатопроходимца с длинной палкой,
в легчайших завитках из-под рубанка
на хлипком кривошипе головы,
вот уж тогда смогу я, дребезжа
безвольной чайной ложечкой в стакане,
как будто иллюстрируя процесс
рождения галактик или же
развития по некоей спирали,
хотя она не будет восходить,
но медленно завинчиваться в
темнеющее донышко сосуда
с насильно выдавленным солнышком на нем,
если, конечно, к этим временам
не осенят стеклянного сеченья
блаженным знаком качества, тогда
займусь я самым пошлым и почетным
занятием, и медленная дробь
в сознании моем зашевелится
(так в школе мы старательно сливали
нагревшуюся жидкость из сосуда
и вычисляли коэффициент,
и действие вершилось на глазах,
полезность и тепло отождествлялись).
И, проведя неровную черту,
я ужаснусь той пыли на предметах
в числителе, когда душевный пыл
так широко и длинно растечется,
заполнив основанье отношенья
последнего к тому, что быть должно
и по другим соображеньям первым.
2
Итак, я буду думать о весах,
то задирая голову, как мальчик,
пустивший змея, то взирая вниз,
облокотись на край, как на карниз,
вернее, эта чаша, что внизу,
и будет, в общем, старческим балконом,
где буду я не то чтоб заключенным,
но все-таки как в стойло заключен,
и как она, вернее, о, как он
прямолинейно, с небольшим наклоном,
растущим сообразно приближенью
громадного и злого коромысла,
как будто к смыслу этого движенья,
к отвесной линии, опять же для того (!)
и предусмотренной,'чтобы весы не лгали,
а говоря по-нашему, чтоб чаша
и пролетала без задержки вверх,
так он и будет, как какой-то перст,
взлетать все выше, выше
до тех пор,
пока совсем внизу не очутится
и превратится в полюс или как
в знак противоположного заряда
все то, что где-то и могло случиться,
но для чего уже совсем не надо
подкладывать ни жару, ни души,
ни дергать змея за пустую нитку,
поскольку нитка совпадет с отвесом,
как мы договорились, и, конечно,
все это будет называться смертью…
3
Но прежде чем…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.