Кошек, собачек, цветы, детей
и ещё всякое, всякое разное
вышивает прилежная вышивальщица.
Стежок за стежком, крестик за крестиком.
Украшает жильё поделками.
То подушку - хитрой кошачьей мордой,
то рушник - петухами.
То морской пейзажик - на стенку.
То белую-белую с золотыми куполами вышьет,
а то и портрет цыганки с гитарой.
Кто или что велит ей?
Напрягать тугое полотно на пяльцах,
продевать в ушко цветную нить,
протыкать раз за разом
тысячи тысяч раз
бесцветное плоское, банальное пространство,
превращать его, превращать..
Спроси - не ответит.
Ибо не её это дело - понимать истоки и говорить о них
и о том чудесном, что творится её руками.
А кто скажет, кто может сказать?
И кто смог хотя бы попытаться?
Разве что какой-нибудь горемычный..
Ганс-Христиан?
Или, может, какой-нибудь просто Колька..
Яновский?
Да, да!
Вот они смогли бы.
Ибо речью владели искусно
и сродни работе вышивальщицы было их занятие.
Не иглой и нитью, но пером и словом
превращали убогость приземлённого быта
в трогательное, волнующее отражение
на простой белой бумаге,
испещрённой чернильными знаками и значками.
Пройдут годы.
Побледнеют, осыпятся нити и буквы,
постепенно умалятся они, исчезнут -
подобно крупицам соли растворятся во времени.
И станет время солёным, как океан-море,
как слёзы радости и отчаяния..
В начале декабря, когда природе снится
Осенний ледоход, кунсткамера зимы,
Мне в голову пришло немного полечиться
В больнице # 3, что около тюрьмы.
Больные всех сортов - нас было девяносто, -
Канканом вещих снов изрядно смущены,
Бродили парами в пижамах не по росту
Овальным двориком Матросской Тишины.
И день-деньской этаж толкался, точно рынок.
Подъем, прогулка, сон, мытье полов, отбой.
Я помню тихий холл, аквариум без рыбок -
Сор памяти моей не вымести метлой.
Больничный ветеран учил меня, невежду,
Железкой отворять запоры изнутри.
С тех пор я уходил в бега, добыв одежду,
Но возвращался спать в больницу # 3.
Вот повод для стихов с туманной подоплекой.
О жизни взаперти, шлифующей ключи
От собственной тюрьмы. О жизни, одинокой
Вне собственной тюрьмы... Учитель, не учи.
Бог с этой мудростью, мой призрачный читатель!
Скорбь тайную мою вовеки не сведу
За здорово живешь под общий знаменатель
Игривый общих мест. Я прыгал на ходу
В трамвай. Шел мокрый снег. Сограждане качали
Трамвайные права. Вверху на все лады
Невидимый тапер на дедовском рояле
Озвучивал кино надежды и нужды.
Так что же: звукоряд, который еле слышу,
Традиционный бред поэтов и калек
Или аттракцион - бегут ручные мыши
В игрушечный вагон - и валит серый снег?
Печальный был декабрь. Куда я ни стучался
С предчувствием моим, мне верили с трудом.
Да будет ли конец - роптала кровь. Кончался
Мой бедный карнавал. Пора и в желтый дом.
Когда я засыпал, больничная палата
Впускала снегопад, оцепенелый лес,
Вокзал в провинции, окружность циферблата -
Смеркается. Мне ждать, а времени в обрез.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.