Каждый год он ближе, ближе.
И ступает на порог,
в дверь стуча - и вижу, вижу
у серпа железный рог.
Плащ его чернее ночи,
серп взрыхляет темноту.
Смотрят тыквенные очи,
разгораясь там и тут.
Рвутся тонкие границы:
зацепил их острый рог -
и спешат к нам вереницы
невесомых быстрых ног.
Их шаги как дуновенье
ветра осенью сырой,
И дыханье на мгновенье
заморозит летний зной.
В их глазницах листьев ворох,
пожелтевших под дождём,
А в ушах тоскливый шорох
пепла под живым огнём.
Припев:
Древний праздник в полнолуние.
Наливается луна
синим соком накануне дня...
Будет ночью не до сна.
Не до сна!
Голубой туман, цикутой
пропитав трухлявый крест,
мир земной собой укутал -
мир подземный вдруг воскрес.
Пляшут мертвенные тени
распевают голоса,
что грозой ночной осенней
отдаются в небесах.
Закряхтел часовни остов:
ветер с ног чуть не свалил.
Устоять ему непросто,
накренившись до земли.
И метла по небу мчится,
оставляя за собой
сажи тлеющей частицы
и унылый волчий вой.
Блёкнет лунная лампада,
истончается фитиль.
Ты теням дана в награду -
До рассвета досвети.
Припев:
Старый праздник в полнолуние.
Наливается луна
Синим соком накануне дня...
Этой ночью не до сна.
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
