Исчезли те, с кем раньше у меня
не то чтобы душа сливалась в хоре,
не то чтобы сердца стучали в такт,
но те, кого не нужно догонять,
кого не нужно дожидаться в холле,
а с кем шагаешь рядом просто так.
Аля Кудряшева
Вы, как сказал поэт, могли бы на флейте водосточных труб сыграть ноктюрн?.. А были ж глыбы, но времена уже - тю-тю. Иных уже нет, а те – далече: инфаркт, инсульт, саркома, СПИД… И бродски не хватает речи, когда нутро заголосит.
Лежу, смотрю себе на дыры в говеной выцветшей стене. Осталось что? Писать лытдыбры, но данью мудрой старине хотелось бы, чтоб было безо всего халтурного вранья, и смысл выкладывать в поэзы…
Вот, зябкой ночью вышел я, поскольку мне дружище Бахус дыханьем трубы обогрел… А если так, отбросив пафос: хотелось выпивки и герл, какие ж ноне развлеченья подвластны тощим кошелькам?.. Я шел, и чувствовал влеченье к ночным курящимся ларькам, где в круге освещенной терры, стоят, закутаны в пальто, чешуекрылые гетеры, и бог еще там знает кто…
Читатель, мысли про чешуйки не приходили мне - не в счет. Я так, для мистики - но хуй ты чего придумаешь еще, когда смурные дни настали, ты, неухожен и небрит, идешь… В душе коты насрали - не колобродит, не горит, не рвется. Ты - в моральной яме, повсюду сплин и западня. (Прошу тебя - за стих с хуями не осуждай, прости меня.) Бреду, ползу уж еле-еле, ни вдохновения, ни сил… Я помню - пимпочки на теле, как дождик мерзкий моросил, как фонари вливали мряку в зловещий жидкий фиолет: судьба достала забияку, поймала влет в расцвете лет. Тут русский дух уже невзмози, а мой – тем более опал. И ни в стихах тебе, ни в прозе, тут alles, все, окончен бал, хотя еще, похоже, жив, и смотрю на черные дома… Но все ж уму непостижимо, как столько горя от ума и в настоящем, и в минулом. Тут, хоть кричи, хоть не кричи - бутылка тюкнет в бошку дулом, и выстрел слышится в ночи...
Такая вот мораль у басни, хотя какая тут мораль… Я по глаза залил бы страсти - ноябрь, декабрь, январь, февраль – чтобы не знать, не зреть упадка, на букву гов мешок добра... Слезинка выползет украдкой, и не засохнет до утра, а будет течь себе, печалясь, по бересте замерзших щек… И я домой пойду, качаясь, хотя поэт бы мог еще...
Той ночью позвонили невпопад.
Я спал, как ствол, а сын, как малый веник,
И только сердце разом – на попа,
Как пред войной или утерей денег.
Мы с сыном живы, как на небесах.
Не знаем дней, не помним о часах,
Не водим баб, не осуждаем власти,
Беседуем неспешно, по мужски,
Включаем телевизор от тоски,
Гостей не ждем и уплетаем сласти.
Глухая ночь, невнятные дела.
Темно дышать, хоть лампочка цела,
Душа блажит, и томно ей, и тошно.
Смотрю в глазок, а там белым-бела
Стоит она, кого там нету точно,
Поскольку третий год, как умерла.
Глядит – не вижу. Говорит – а я
Оглох, не разбираю ничего –
Сам хоронил! Сам провожал до ямы!
Хотел и сам остаться в яме той,
Сам бросил горсть, сам укрывал плитой,
Сам резал вены, сам заштопал шрамы.
И вот она пришла к себе домой.
Ночь нежная, как сыр в слезах и дырах,
И знаю, что жена – в земле сырой,
А все-таки дивлюсь, как на подарок.
Припомнил все, что бабки говорят:
Мол, впустишь, – и с когтями налетят,
Перекрестись – рассыплется, как пудра.
Дрожу, как лес, шарахаюсь, как зверь,
Но – что ж теперь? – нашариваю дверь,
И открываю, и за дверью утро.
В чужой обувке, в мамином платке,
Чуть волосы длинней, чуть щеки впали,
Без зонтика, без сумки, налегке,
Да помнится, без них и отпевали.
И улыбается, как Божий день.
А руки-то замерзли, ну надень,
И куртку ей сую, какая ближе,
Наш сын бормочет, думая во сне,
А тут – она: то к двери, то к стене,
То вижу я ее, а то не вижу,
То вижу: вот. Тихонечко, как встарь,
Сидим на кухне, чайник выкипает,
А сердце озирается, как тварь,
Когда ее на рынке покупают.
Туда-сюда, на край и на краю,
Сперва "она", потом – "не узнаю",
Сперва "оно", потом – "сейчас завою".
Она-оно и впрямь, как не своя,
Попросишь: "ты?", – ответит глухо: "я",
И вновь сидит, как ватник с головою.
Я плед принес, я переставил стул.
(– Как там, темно? Тепло? Неволя? Воля?)
Я к сыну заглянул и подоткнул.
(– Спроси о нем, о мне, о тяжело ли?)
Она молчит, и волосы в пыли,
Как будто под землей на край земли
Все шла и шла, и вышла, где попало.
И сидя спит, дыша и не дыша.
И я при ней, реша и не реша,
Хочу ли я, чтобы она пропала.
И – не пропала, хоть перекрестил.
Слегка осела. Малость потемнела.
Чуть простонала от утраты сил.
А может, просто руку потянула.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где она за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Она ему намажет бутерброд.
И это – счастье, мы его и чаем.
А я ведь помню, как оно – оно,
Когда полгода, как похоронили,
И как себя положишь под окно
И там лежишь обмылком карамели.
Как учишься вставать топ-топ без тапок.
Как регулировать сердечный топот.
Как ставить суп. Как – видишь? – не курить.
Как замечать, что на рубашке пятна,
И обращать рыдания обратно,
К источнику, и воду перекрыть.
Как засыпать душой, как порошком,
Недавнее безоблачное фото, –
УмнУю куклу с розовым брюшком,
Улыбку без отчетливого фона,
Два глаза, уверяющие: "друг".
Смешное платье. Очертанья рук.
Грядущее – последнюю надежду,
Ту, будущую женщину, в раю
Ходящую, твою и не твою,
В посмертную одетую одежду.
– Как добиралась? Долго ли ждала?
Как дом нашла? Как вспоминала номер?
Замерзла? Где очнулась? Как дела?
(Весь свет включен, как будто кто-то помер.)
Поспи еще немного, полчаса.
Напра-нале шаги и голоса,
Соседи, как под радио, проснулись,
И странно мне – еще совсем темно,
Но чудно знать: как выглянешь в окно –
Весь двор в огнях, как будто в с е вернулись.
Все мамы-папы, жены-дочеря,
Пугая новым, радуя знакомым,
Воскресли и вернулись вечерять,
И засветло являются знакомым.
Из крематорской пыли номерной,
Со всех погостов памяти земной,
Из мглы пустынь, из сердцевины вьюги, –
Одолевают внешнюю тюрьму,
Переплывают внутреннюю тьму
И заново нуждаются друг в друге.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где сидим за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Жена ему намажет бутерброд.
И это – счастье, а его и чаем.
– Бежала шла бежала впереди
Качнулся свет как лезвие в груди
Еще сильней бежала шла устала
Лежала на земле обратно шла
На нет сошла бы и совсем ушла
Да утро наступило и настало.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
