я закуриваю, толкаю три гигабайта долларов,
все смотрят друг на друга, один самоубийца и пять коллеров.
мы так любим слова, что готовы поверить скорее в повара,
или в кнопку «power», чем в толкование,
в игру с девами на раздевание
на диване.
- телеграфная романтика умерла, утверждает подросток,
и мы не выдерживали пост. Условились, что это - постик.
мы жили на улице и к нам приходили в гости
после – все было, как в тумане, наверно
я снова нюхал цветы и фен,
не переживал измен.
завтра нам будут угрожать – лезвием и визами,
я куплю тебя в лизинг, чтобы облизывать,
герои оперы погибнут в старости. За кулисами
откроют казино, в котором я проиграю
все свои деньги и ты вытирая
глаза, скажешь:
я вторая
* * *
ты пугаешься белых листов и черных квадратов,
как ребенок министра и адмирала – администратор,
как тот, подававший мячи надежды
дерзкий, но сдержанный
мальчик. Уже холостыми давно не стреляет в горле
и глаз расставаясь, врастает квадратным корнем
в предметы, лишенные тени и формы, я
помню тебя, человек-амфобия.
они будут болеть, обмотавшись шарфами, за этот сборник
и если останется дом для меня, то пускай игорный,
и если останется воля, то даже нелепый
намерения слепок.
а там – как получится. Скажем, подробно
любое движение – есть плагиат на Броуна,
а так как от нас остаются слова, замечу:
ты – имя-неосуществимое для речи
* * *
почему дальтоники не видят мир в розовом,
а после наших встреч остаются замки пивных банок,
почему "палки о двух концах" волнуют философов,
но чаще - лесбиянок?
почему, говоря "в целом", она не задумывается и о сотом,
а у меня нет ни одного друга по имени Толик,
почему я, осиливший "Маятник Фуко" буду полным идиотом,
когда она подсядет за мой столик?
почему гений и крокодил Гена образованы от одного сл́ова,
а жещинам не свойственна душа, скорее - запах,
почему отсутствие рук - невозможность обнять, но повод
пить из горла и залпом?
По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда — из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
1959
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
