Сколько себя помню, у нас в семье всегда были собаки или кошки. И когда мы переехали на Север, тут же обзавелись прекраснейшим псом неизвестной породы по кличке Рэм. Это был замечательный, умный пес с блестящей и шелковистой черно-белой шерстью. Зимой мы с братом впрягали Рэма в санки, и он добросовестно исполнял роль ездовой собаки. Летом это был самый лучший, не знающий усталости попутчик. И всегда – преданный друг. Выйти из дома без Рэма не представлялось возможным – он сидел на крыльце и сторожил меня или брата. Приходилось брать его с собой повсюду: и к друзьям, где Рэм лежал под дверью и терпеливо ждал, и в школу, куда его соответственно не пускали. В таких случаях Рэм обосновывался поблизости от окна класса, где, по его собачьему разумению, была я или брат на уроках, и тихо скулил.
На выпускных школьных экзаменах мне пришлось очень туго из-за чрезмерной привязанности моей собаки. Брат в тот момент был отправлен к бабушке, и Рэм сопровождал меня даже до двери туалета. Это дома. А тут экзамены, школа, грозный вахтёр, стоящий на страже порядка. Рэм устроил настоящий дебош. Он носился вокруг школы, лаял, выл, подпрыгивал, заглядывая в окна. Первой не выдержала директор и разрешила впустить хулигана в школу. Пока я была в коридоре вместе с остальными выпускниками, Рэм мирно лежал под стульями. Но стоило нам зайти в класс, тут же началась вторая серия Рэмкиной оперы. Теперь директриса уже горько сожалела о содеянном, но выгнать пса не решилась, и его впустили в класс вместе с учениками. Я не додумалась тогда, а ведь в его знаменитой пушистой шерсти легко было прятать шпаргалки. Так и сдавала все экзамены вместе с Рэмом.
А потом его не стало. Какой-то подвыпивший кретин позарился на густую и красивую шерсть пса, в то время в моде были шапки-ушанки именно из собачьей шкуры. Он попросту застрелил нашу собаку. Мне об этом сообщила мама. Я тогда уже училась в институте и жила отдельно от родителей в большом городе. Не знаю, как пережили смерть четвероного члена семьи мама с папой, я же горевала долго, Рэм всё время стоял перед глазами. Приближались летние каникулы, я собралась в гости к родителям на Север.
Вот тогда мне и пришла в голову мысль: а не сделать ли родителям сюрприз? И я приступила к поискам хорошего породистого щенка. Так как путь предстоял не близкий, двумя самолетами, с пересадкой, выбор пал на миниатюрного щеночка породы Ши-тцу. Когда я приехала выбирать щенка, хозяйка как раз собиралась кормить новорожденных:
– Шурики, Шурики, Шурики, – позвала она.
Малюсенькие комочки в количестве восьми голов обступили её со всех сторон, визжа, скуля и наступая друг на друга. Зрелище не для слабонервных. Забрать хотелось всех восьмерых. Но я выбрала одного, самого упитанного и сильного.
В первый же вечер встала проблема с именем. Хотелось назвать его как-то особенно, ни каким-нибудь там Шариком или Мухтаром. Решили с друзьями: породистой собаке – породистое имя. Весь вечер ломали голову. У нас в компании был один парень, Женька – большой приколист. Это сейчас он стал известным музыкантом из любимейшей группы всех времен и народов, а тогда у него было страстное увлечение – коллекционирование всякого рода объявлений и вывесок. Мы даже специально по ночам ходили отвинчивать для него в подъезде таблички типа «Уходя, гасите свет!» или «Не забудьте выключить газ!» Женик всю свою квартиру подобными художествами завесил. Из-за него не получалось подобрать имя собаке. Мы только придумаем что-нибудь стоящее, а Женька обязательно вспомнит какое-нибудь высказывание из своей коллекции, рифму к придуманному имени подберет, и всё – нет имени, только хохот. Потому временно пёська был наречен Шуриком. Мы ещё пару дней напрягали мозги в поисках подходящей клички. Потом надоело. Вот таким образом Шурик и остался Шуриком. Не зря же говорят, что всё временное – постоянно.
Перед поездкой домой я отправила родителям телеграмму: «Встречайте, вылетаю такого-то числа с Шуриком». Причём, про Шурика я написала не умышленно, скорее, по инерции, так как о нем все время приходилось заботиться и постоянно таскать его с собой в дамской сумке.
А родители, получив телеграмму такого неопределенного содержания, перестали спать ночами. Кого везет с собой их дочь? Ребеночка ли она родила и теперь решила подбросить дедушке с бабушкой, замуж ли вышла и решила представить мужа тёще с тестем... Что за Шурик? Кто такой?
Я в полном неведении о смуте, которую посеяла в душах своих
родителей, преспокойно держала долгий путь в родительский дом. Шурик за ту неделю, что я его забрала у заводчицы, уже прочно обосновался в моей сумочке из двух отделений: в одном находился он сам, во втором отделении – его еда.
Прилетев в Норильск и перебравшись в другой, малюсенький аэропорт, из которого мне предстояло добираться уже непосредственно до городка, где жили родители, я узнала, что погода нелётная из-за туманов, что ждать в аэропорту придётся долго. И действительно – так и случилось, мы с Шуриком мужественно высидели три дня. Но когда аэропорт открыли, в первую очередь стали отправлять семьи с детьми, пенсионеров. До нас очередь должна была дойти последней. Шурика за ребенка выдать не удалось. И опять пришлось смириться.
Но не смирились мои родители. Так же как и я, они просидели в аэропорту три дня, встречая меня. Когда самолеты начали прилетать, а их дочки с таинственным Шуриком всё не было и не было, мой отец, используя свои начальственные связи, договорился напрямую с одним из лётчиков.
Уж не знаю, что тому лётчику наговорил отец, но когда по радио объявили о том, чтобы я подошла к справочному окну, когда лётчик пошёл вместе со мной за вещами, которые я оставила на случайных попутчиков, когда он увидел Шурика, его смех заглушил объявления диктора по радио.
Веселился и хохотал лётчик до самого самолёта. В самолёте, а мы летели на «Аннушке», где кабина пилотов просматривается как на ладони, ржал дружно уже весь экипаж на протяжении всего полёта.
Как оказалось впоследствии, мой папа забрался в аэропорту к радисту и весь полёт пытал лётчиков на предмет описания того, кто скрывается под загадочным именем Шурик. Но летчики оказались ребятами стойкими и инкогнито пса не выдали.
Самолет приземлился, первыми у трапа оказались мои родители. Бегло осмотрев дочь с ног до головы и, не увидев в руках каких-либо сверточков, хотя бы отдаленно смахивающих на спеленатого младенца, они стали смотреть сквозь меня и за меня. Я сама, как дочь, была игнорирована. Их интересовал только неизвестный Шурик. Но из самолета один за другим выходили лишь знакомые люди (городок небольшой, все друг друга знают). Когда все вышли, папа заглянул в салон самолета. Увидев, что салон опустел, родители наконец-то обратили взоры на меня.
Вот тут я и предъявила им собаку, не ожидая, что такое милое создание может кого-то ввергнуть в состояние столбняка. А именно это и произошло. Слава Богу, ненадолго.
Как того и следовало ожидать, Шурик стал всеобщим любимцем. Не только в семье родителей, но и всего небольшого городка с поэтическим названием Снежногорск. А я продолжала шутить, отбивая четвероногому именные телеграммы ко дню рождения, который знала точно, документы имелись, пёся-то породистый был. Так и писала: Шурику Ириновичу.
Весенним утром кухонные двери
Раскрыты настежь, и тяжелый чад
Плывет из них. А в кухне толкотня:
Разгоряченный повар отирает
Дырявым фартуком свое лицо,
Заглядывает в чашки и кастрюли,
Приподымая медные покрышки,
Зевает и подбрасывает уголь
В горячую и без того плиту.
А поваренок в колпаке бумажном,
Еще неловкий в трудном ремесле,
По лестнице карабкается к полкам,
Толчет в ступе корицу и мускат,
Неопытными путает руками
Коренья в банках, кашляет от чада,
Вползающего в ноздри и глаза
Слезящего...
А день весенний ясен,
Свист ласточек сливается с ворчаньем
Кастрюль и чашек на плите; мурлычет,
Облизываясь, кошка, осторожно
Под стульями подкрадываясь к месту,
Где незамеченным лежит кусок
Говядины, покрытый легким жиром.
О царство кухни! Кто не восхвалял
Твой синий чад над жарящимся мясом,
Твой легкий пар над супом золотым?
Петух, которого, быть может, завтра
Зарежет повар, распевает хрипло
Веселый гимн прекрасному искусству,
Труднейшему и благодатному...
Я в этот день по улице иду,
На крыши глядя и стихи читая,-
В глазах рябит от солнца, и кружится
Беспутная, хмельная голова.
И, синий чад вдыхая, вспоминаю
О том бродяге, что, как я, быть может,
По улицам Антверпена бродил...
Умевший все и ничего не знавший,
Без шпаги - рыцарь, пахарь - без сохи,
Быть может, он, как я, вдыхал умильно
Веселый чад, плывущий из корчмы;
Быть может, и его, как и меня,
Дразнил копченый окорок,- и жадно
Густую он проглатывал слюну.
А день весенний сладок был и ясен,
И ветер материнскою ладонью
Растрепанные кудри развевал.
И, прислонясь к дверному косяку,
Веселый странник, он, как я, быть может,
Невнятно напевая, сочинял
Слова еще не выдуманной песни...
Что из того? Пускай моим уделом
Бродяжничество будет и беспутство,
Пускай голодным я стою у кухонь,
Вдыхая запах пиршества чужого,
Пускай истреплется моя одежда,
И сапоги о камни разобьются,
И песни разучусь я сочинять...
Что из того? Мне хочется иного...
Пусть, как и тот бродяга, я пройду
По всей стране, и пусть у двери каждой
Я жаворонком засвищу - и тотчас
В ответ услышу песню петуха!
Певец без лютни, воин без оружья,
Я встречу дни, как чаши, до краев
Наполненные молоком и медом.
Когда ж усталость овладеет мною
И я засну крепчайшим смертным сном,
Пусть на могильном камне нарисуют
Мой герб: тяжелый, ясеневый посох -
Над птицей и широкополой шляпой.
И пусть напишут: "Здесь лежит спокойно
Веселый странник, плакать не умевший."
Прохожий! Если дороги тебе
Природа, ветер, песни и свобода,-
Скажи ему: "Спокойно спи, товарищ,
Довольно пел ты, выспаться пора!"
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
