Ага, ага, явление твоему Феомиду было. Узрел он и прозрел, в рот ему ноги. Да если бы было, то... Это ещё кто как отреагирует. Вот жил у нас во дворе Пашка. Хотя почему жил-то? Сейчас тоже есть. Ну, Паша, ну - истопником в котельной работал раньше. Будьте Любезны кличка. Чернявый такой, мордатый. Теперь седой и тощий как шпала. Он, да. То есть, я хочу сказать, что по двору-то Паша ходит регулярно: в магазин там, за хлебушком, или за кефиром, например, а живет он или не живет - непонятно. Разговаривает еще теперь как-то “из-под глыб”, что ль, как братец Иванушка с сестрицей Аленушкой со дна реки. Редко, правда. Живой или нет? То-то! Вот если бы лежал себе смирно под забором, как раньше - то точно живой. Хотя конечно не абонент ни разу, зато на месте своем природном. Так слушай: сидит себе Паша как-то в октябре, в прошлом году, у своей котельной на лавочке... Под банкой, естественно, отдыхает. Природой любуется, небо чистое-чистое, а из трубы дымок, значит, валит. Уж не знаю каким-таким гудроном он топил, но дымок всегда паршивый - копоть одна да вонь. Но Паше-то что, чего привезли - тем и топит. И в кожаную трубку мира не дует. Даже красиво: небо синее-синее и дымок такой, что мама-не горюй. Гармония - не гармония, но единство и борьба противоположностей налицо, в рот ей ноги. А какого улья еще кочегару надо? Пленер, солнышко, огурчик в пупырушку. Кайф-кайфович, короче. И слетел тут к Паше ангел. Какой, какой? Натуральный, как на иконах зафиксировано: весь в белом, с крыльями и сверкает над головой дуга высоковольтная. Паша так говорит. Ну под банкой, я же говорил. Повезло ещё, что не чёрт с копытами или навуходоносор какой зеленоватый прибыл. И говорит ему что-то ангел, улыбается. То есть рот открывает, а не слышно ни шиша. Далеко потому что. Подлетел поближе, чтобы на ушко может быть, а тут, в рот тебе ноги, ветерок переменился, он в дымок-то этот витаминный и угодил. Весь парадный вид тю-тю, естественно. Негр вылитый, а не ангел. Прокашлялся ангел, себя оглядел и говорит уже не шепотом, а по-настоящему так: "Что же ты, Павел, а?" Ну, типа, в рот тебе ноги, раскоптился тут непотребным, что ангела от черта не отличишь теперь. Кулаком погрозил и растворился, растаял типа. Паша с лавки сполз, тут же поседел, и сходил, и протрезвел одновременно. Да никуда не пошел, а по-маленькому сходил. От неожиданности. Я на тебя посмотрю в такой ситуёвине. Тут не то что по-маленькому, а и увезти могут на белой карете с синими бубенцами запросто. Ну, протрезвел, просох и сильно-сильно загрустил человек. Ведь что-то хотел сказать ему ангел-то, что-то важное, может даже судьбоносное, коль сам прилетел. Ну, ведь не за тем же, чтобы объявить Пашке Будьте Любезны, что он придурок полный по жизни, он это и сам знал. Да и все знали, что не сложилось у него планида. Экая невидаль-то? Зачем из-за этой пустяковины целого-то ангела гонять? Нет, тут что-то поболее надо было донести, а может не Пашке вовсе, а целому миру, например? Или всему человечеству, в пашкином лице? Человек же он, хоть и чухло запойное? Ведь как не крути, а хомо, в рот ему ноги, сапиенс. В глубине души, конечно. А тут этот дым злочихучий всё торжество момента испортил. И кирдык - загрустил Пашенька, так ему паскудно и муторно стало, что ни капли с того дня. Ходит только туда-сюда, как бестолковина деревянная и иногда в небо пялится. Ждет всё. Из котельной уволился, в дворники перешел. Чтобы небо, говорит, всегда над головой ощущать. Понял? А котельная теперь на газу. Аккуратно теперь. Экологию блюдут. А то кто его знает, что в следующий раз прилетит и что скажет. А ты говоришь "явление"...
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко... Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет... Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединеньи!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданая семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы),-
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шопот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
