|
Скепсис — ржавчина души, он не способен к созиданию, его удел — разъедать (Борис Васильев)
Проза
Все произведения Избранное - Серебро Избранное - ЗолотоК списку произведений
Сбыча мечт | | Мой знакомый регулярно присылал мне репортажи из Мозамбика, где работал учителем в посольской школе- мы познакомились после публикации моего стиха "Мозамбик" в ЛГ.Теперь он написал мне из такой же школы из Кувейта.))))Пару дней я переводила дух | Телевизор бубнил, сковородка шкворчала, ножик чикал молодую зелень, а я бегала среди итога воплощенного равноправия полов от стола к печке и обратно, стараясь не задеть собаку, проводившую лежачую демонстрацию своих собачьих прав.
Дети занимались каждый своим делом: опечаленный старший не играл в «Тетрис» на своём компьютере, а чертил свои замысловатые программные схемы, а малой, пристроившись рядышком, тоже тихо рисовал каракули.
Муж классически читал газету.
И никто мне не виноват: сама пообещала приготовить что-нибудь вкусненькое, вот теперь и вожусь в третьей половине дня, отдав педагогическому труду первую половину дня, а пейзанскому – вторую…
Дяденька в милицейской форме с лицом во весь экран о чём-то назидательно вещал, и потом пошли фотографии – мимоходом я сделала погромче.
Мальчик. Молодой мужик. Девочка. Пропавшие…
Пробегая мимо экрана, я честно вглядывалась в их ничего не выражающие лица, пытаясь запомнить их черты – а, вдруг, попадутся? А я их узнаю! И спрошу при встрече: а ты зачем ушел из дома и до сих пор не вернулся? Тебя ищут.
Волнуются… А он и вернётся – благодаря мне.
И буду я причастна к доброму делу…
Ага, как же. А зачем он уходил? Жена, наверное, достала, вот и запил до потери памяти. Ну, со взрослыми понятно. А дети?
Нет… Тут не всё просто…
Родителей жалко – ни минуты покоя.
Нынче, в девяностых, трудно растить детей.
Старшего мне было растить полегче, хоть и одна тянула. Была в СССР стабильность. А сейчас зарплаты не платят вовсе, всё чаще возникают судебные разбирательства по поводу банкротства предприятий.
Но простым работникам от этого легче не становится, так как денег им никто не отдаёт. Вот и я ращу обоих сыновей на пособие для младшенького и свою пенсию по ивалидности, так как мужу зарплату не платят уже три месяца. Выкручиваюсь, как все: пеку хлеб, закатываю на зиму банки, перешиваю вещи, сажаю «картоху» в огороде – соседка надоумила… Да уж, «кому щи жидки, кому жемчуг мелкий»…
Теперь показали лицо пожилого мужчины – лоб высокий, волосы назад, правильные черты лица. Фотка расплывчатая, увеличенная с документа… Ах, вон оно что! Объявился аферист! Входит в доверие к гражданам, предлагающим свои услуги, и выманивает у них деньги.
"Граждане, кто знает о его местонахождении?"…
Неа, я не видела его, козла.
«…он входит в доверие к гражданам, предлагающим свои услуги…»
Не сразу понятно, о каких услугах идет речь? Ну, если порассуждать, наверное, если человек предлагает слесарные работы или, например, перекрыть крышу. А лицензии или патента на такую работу у него нет… Эти бумаги ведь тоже денег стоят и времени, справок.
Да и не в этом дело…
А в том, что налоговая замучает отчетами и зачтёт расходы тебе в прибыль.
Вот и приходится скрываться от налоговой инспекции и брать меньшие деньги за услугу, чтоб добрые клиенты не заявили куда следует.
А мужик этот, аферист, стало быть, входит в доверие?… И- что?
Ничего не поняла! Зачем это ему?
Но, на всякий случай, я заметила и этого мужика.
Вообще-то, память на лица у меня хорошая.
Одна проблема: потом не могу вспомнить, где я этого человека видела.
Хожу и мучаюсь.
И от этого все лица в людской толпе кажутся знакомыми, что я всех знаю, и мне со всеми хочется поздороваться - и, бывает, здороваюсь, но я с удивлением вижу, что они проходят мимо, даже на секунду не остановившись на мне глазами, мимо, и только тогда я делаю вывод: наверное, они не знакомы мне.
Показалось…
Но иногда, всё равно не оставляет и мучает мысль о том, что эти знакомые специально делают вид, что не знают меня, а сами-то знают.
Обиделись на меня за что-то.
За что?...И я начинаю вспоминать, кого и как я обидела.
Пусть даже просто похожего.
И даже плачу от раскаяния.
Я и теперь, тихонько всхлипнув, незаметно вытерла щёки, мокрые от слёз.
От обиды на них.И на себя...
Да… о чем это я? А?
…Предприятия в «перестройку» развалились…работ нет…
А мы ведь из-за этих трудностей уехали из Ростова в другой городок, Батайск, больше похожий на деревню, в старинный бабушкин домик, оставленный в наследство. Всё бросили и уехали.
Теперь ни связей, ни времени, ни денег за душой.
Моё вынужденное репетиторство сейчас находится на заре расцвета, здесь меня никто не знает, поэтому и учеников так мало, что даже плата за дорогу оказывается обременительной. От этого моё предпринимательство не выгодно, а, скорее, безвыходно – иначе я потеряю свои знания и всё забуду.
Всё-таки дефектологический факультет Московского педипнститута и законченный биофак Университета, а также опыт работы в средней школе и школе глухих давали мне возможность быть неплохим репетитором.
О потраченном времени я, конечно, не сожалела.
Кроме того я всегда любила общаться с детьми – от них исходит такой незамутнённый свет, который безвозвратно утрачивается взрослыми.
А вот финансы "пели романсы"…
Ученики у меня все "трудные", с дефектами произношения и поведения, а значит, читать они не могут, общаться тоже, а я готовлю их к школе или восстанавливаю пропущенные ими знания в школе.
Но в этом есть сравнительный плюс: свои сыновья теперь кажутся умными и послушными.
Всё познается в сравнении, факт… Денег от уроков иногда хватает, чтобы купить на обратном пути пару килограммов сушек, бублички такие мелкие.
Сыночкам поточить зубы.
Неделю назад, в безденежном отчаянии, я развесила объявления на столбах:
«Опытный педагог. Подготовка к школе. Чистка программы по математике и русскому языку. Восстановление звукопроизношения. Телефон…».
Пока никто не позвонил.Увы...
Конечно, лучше, когда тебя рекомендуют, и ты, как «переходящее красное знамя» идёшь из дома в дом, уже заранее уважаемая, облечённая доверием, с гарантированным родительским вниманием к твоим советам и человеческим причудам в виде обязательной чашки чая или привычки немного опоздать.
Ведь если прийти в дом « с улицы», то можно ожидать множества неприятностей, включая приказной тон к «нанятому» учителю, проверки на честность, в виде «оставленного» хозяевами золота, или еще чего-нибудь, порождающего желание покинуть этих людей вместе с их несчастным потомком. Уйти прочь, не смотря на довлеющий страх, что у тебя катастрофически нет денег или что тебя сдадут в налоговую инспекцию…
Наскоро накормив семейство «вкусненьким», я рухнула, честно уронив на грудь томик с «Игрой в бисер».
В эту ночь мне снилось солнечное белопесчаное побережье с таким голубым и тёплым морем, что кромка грозового горизонта показалась черной. А я всё шла, шла по влажному песку, оставляя следы, и никого вокруг…
Ни младшего сына, ни старшего…
Муж мне не снился никогда.
И такое одиночество на меня накатило, такой страх потери сыновей, что я проснулась от собственного крика. Надо мной стоял супруг и тряс меня за плечо.
– Что с тобой? – Моё лицо было мокрым от слёз. Я едва узнала его.
За окном едва брезжил рассвет. Спать не хотелось – и зачем мне такие ужастики во сне?
Начатый день не предвещал ничего хорошего.
Оставалось верить в чудеса.
Чудеса явились в виде звонка.
–Доброго дня, это вы давали объявление? – Мужской голос.
Господи, неужели Ты есть?
–Я…добрый день…– Ну, говори, говори же!
– Ядиректоршколы. Мне нужен многопрофильный специалист… – Да ладно!… Вот свезло, так свезло – ему нужен специалист!
– А вы...кто, простите? – я почти не дышала.
–Я?... – В трубке дышали. – А… да, повторю… Я...директор… частной школы… – В трубке затрещало, но я вся напряглась и расслышала, –– Скворцов.
– И что вы предлагаете? – Говори, говори, говори, директор, милый!
– Понимаете… наша школа… она создана для детей, отъезжающих в Израиль. Дети разные по возрасту… программы… всё такое…
– Учитель-многостаночник?
– Ну да… Конечно, для начала, нам с вами нужно встретиться. Сегодня! Непременно сегодня. – Требовательный мужской голос почти сразу добавил, – попозже, можно?
–Позже?... Да, конечно.
– Ну, таки договорились? – Голос Директора не прерывался. – К восьми вечера я буду на остановке. Придёте?
–Я поняла. Буду в восемь.
–До встречи. Прошу не опаздывать. – Последние слова Директор произнёс особенно твёрдо.
Да… хозяин голоса был очень озабочен.
Этот Скворцов, директор частной школы, реально предложил мне работу в школе. Работу в частной школе!
Ну... ясно, что оплата, режим работы, маршрут – всё требовало обсуждения!
Немедленно встретиться- сегодня же!
Я не верила своим ушам. Это было попадание в самое яблочко!
Индивидуальная программа, подход, личная ответственность, работа на результат, доверие – это всё было по мне, невероятно!
Поверить в практическое осуществление такого лестного предложения на фоне абсолютного безденежья и творческой безнадёги было делом, скорее, терапевтическим, чем наивным.
Даже пожухший и бесконечный осенний бурьян, который я весь день безнадёжно выдёргивала, показался не таким уж колючим и цепким.
Его можно было, присев на корточки или став на коленки, ухватить за стебли и вырвать, отряхивая землю с корней, каждый раз не разгибая спину, а ползком, ползком. Вот тебе и фитнес, вот тебе и средство для похудения, а не деревенский кромешный ад…
Правда, ногти и руки, которые я в этом случае, называла «рукти», как основное рабочее средство, сохли и темнели, ногти слоились, а перчатки оказывались непозволительной роскошью. Помышлять о вечерних ванночках и маникюре не приходилось – ручная стирка белья с лихвой эту функцию выполняла, не вспоминая о том, что к вечеру я, иногда, замертво падала, не дойдя до постели.
Понятно, что я просто не могла дождаться встречи с Директором, уже подсчитывая, что смогу купить на первые выплаты: и новые карандаши для своего младшенького сынишки, и сгоревший системный блок старшему, а еще…смогу отдать стремительно растущий долг соседке…
Да и вообще, мне почувствовалось, что с этого момента, жизнь повернулась ко мне лицом, как избушка на курьих ножках.
Даже новая купюра размером в пятьдесят тысяч, выпущенная совсем недавно, меня уже так не пугала. Ведь теперь я тоже могла смело зайти к стоматологу, ожидавшему моего визита уже 15 лет, зная, что за каждого ребенка я жертвую двумя-тремя зубами… Болят ведь…
Или сделать педикюр – я пошевелила пальцами в галошах, прислушиваясь к их существованию на ступнях.
Можно было… Да мало ли чего было можно, когда есть деньги?
Практически всё! Я спрятала руки в карманы, подальше от своих же осуждающих глаз.
Огляделась…
В уличном цветнике еще оставалась мелкая трава. А, ну её!
Бросив эту изнурительную работу на душевном подъёме и, с трудом разгибая поясницу, я, наконец, пошла отмывать свои интеллигентские руки в горячей ванночке.
Что ж, замечено не мной, что сочетание преподавания наук и частнособственнического ведения хозяйства в виде капустно-картофельных грядок с десятком деревьев, а также двора с прилегающими ко двору палисадниками, дома с мужем, детьми, собаками и кошками, не подразумевает чистых рук.
И ног.
Наверняка, доктору Живаго было не легче.
Художники-передвижники страдали за народ немало. Уже не говоря о первой волне эмигрантов, оказавшихся на чужбине без средств к существованию.
Вытерплю и я.
Наконец, собравшись и с надеждой оглядев себя в зеркале прихожей, я в сентябрьских сумерках выдвинулась на эту судьбоносную встречу к обговоренной остановке автобуса, чувствуя, как под ступнями живо хрустит белый песок пляжа, увиденный во сне.
На светофоре замелькала разноцветная морось, посыпавшаяся с небес, как конфетти.
Зонта,конечно, я не взяла, черт… Никак не куплю...
Навстречу, как зомби, из темноты выныривали люди, вышедшие из автобуса, и тут же растворялись в бархатном сумраке тёплой осени.
Остановка обезлюдела.
Я оглядывалась, прикидывая, сколько же буду ожидать следующего непредсказуемого автобуса на моросящем просторе?
Пустая остановка надежды не оставляла.
Но Директор сам подошёл ко мне из-за спины, внезапно выплыв из светлого фонарного круга в мою темноту, удивительным образом догадавшись, что я – это я.
– Добрый вечер, Галина!– Директор склонил голову в полупоклоне, – Скворцов Пал Макарыч.
Невысокий, пожилой, голос мягкий.
Его лицо показалось мне удивительно знакомым, но я не стала напрягать свою коллекторную память, даже не пытаясь вспомнить, где я могла его видеть.
Свет фонаря бил мне прямо в лицо, отчего я щурилась, безнадёжно всматриваясь, но толком ничего не видела.
– А давайте присядем? – Директор слегка подтолкнул меня к лавочке, тут же, на тихой остановке.
От света, бившего откуда-то сверху и сзади, его высокий лоб светился, а седые волосы, отброшенные назад, создавали подобие нимба.
–Я директор частной школы «Ор менахем», вы слышали о такой?
– Слышала…
Ну да, нынче в Ростове образовались несколько еврейских школ с приглашенными преподавателями.
– Так наша, – продолжил Директор, – это дочерняя школа, для отъезжающих.
– Ааа?…Ну да. Вы говорили...
Я пыталась поддержать разговор и, одновременно, продемонстрировать свою осведомленность.
– Вы еврейка?
Я мотнула головой,что-то мыкнув.
– Нннееет…–эхом повторил Пал Макарыч.–Ну, это не важно. Нам нужен не просто педагог для разновозрастных детей, а опытный, понимаете, о-пыт-ный? - Он внимательно вгляделся в мое лицо. – Кратенько… расскажите о себе!…
Я протараторила о своих двух ВУЗах, о своих наработках в формировании математического мышления и основ грамматики, о работе с плохо говорящими детьми и преподавании биологии и химии.
– А за географию вы бы взялись? – Он откинулся на спинку скамейки, по-детски положив руки на колени, и осторожно поглядывал на меня, больше прислушиваясь к моему голосу, как курица, которая знает, что может быть изловлена.
– Конечно!– я уже прикинула, что на уровне средней школы, я и географию знаю неплохо.
– И за математику?
– Да, до девятого класса включительно!
Я честно прошла этот курс со своим старшим сыном заново.
Директор мягким голосом стал задавать мне разные вопросы и по поводу возраста детей, с которыми я работала раньше, и особенностей предметов, и программ, согласно качая головой – по-моему, его вполне устраивало, что возраста учеников я почти не ограничивала и легко могла вести несколько предметов.
– Это очень хорошо! – Он облегченно свёл руки и повернулся ко мне всем корпусом.
Фонарь бил мне прямо в глаза, и я снова видела корпус Скворцова в контражуре. – Наши дети такие разные…– Понимаете, – он постучал сомкнутыми руками по коленке, – их семьи уже забрали документы из школ, и со дня на день ожидают разрешения на выезд. Представляете? – он снова доверительно приблизил лицо и понизил голос, – оборваны все связи! Назад дороги нет! - Он горестно вздохнул. - Все наши семьи теперь находятся в снятом Доме отдыха, там, –– Скворцов повел подбородок в сторону Азовского направления трассы, – в скромном селе Кулешовка…
У меня, вероятно, широко раскрылись глаза, так как Директор в ответ поторопился объяснить, почему семьи отъезжающих евреев живут в селе Кулешовка. -Это для того, чтобы не было провокаций, чтобы меньше о них знали. Вы понимаете меня?
Теперь, показалось, что Директор увидел во мне сотрудника. - Как сделать, чтобы дети не пропустили знаний? – Его руки разлетелись в стороны, и ладони взлетели к небу , – мы просто нуж-да-ем-ся в разностороннем учителе… Вот… я ищу по объявлениям…–– Он обессилено уронил голову на руку и искоса снова с надеждой взглянул на меня – Вы сможете вести наших детей?... Не бросите?...
Ему так хотелось посочувствовать, разделить его трудности…Помочь детишкам…
– Смогу, смогу, Пал Макарыч!... –Горячо ответила я. Ну конечно, я понимала сложность задачи. Была готова с утра и до ночи учить, учить и учить.
Он снова выпрямился, как бы раскрылся, а потом откинулся на спинку лавочки, как будто очень устал, и неожиданно спросил меня хитроватым голосом, грассируя, – а как вы объясните, к примеру, тему эволюции человека маленькому еврею?
– Ой… этот вопрос далек от истины в наших учебниках. Учитывая последние мировые открытия, колыбель человечества уходит вглубь веков… Творец… по образу и подобию…
– Креативненько , да, – прервал меня Скворцов и мягко тронул за руку, – ну, что ж, я вполне доволен вашей осведомлённостью. – Он поднялся.
– Предварительная аттестация закончена. Как хорошо, что мы нашли друг друга! – Скворцов сказал последнюю фразу особенно сердечно и протянул мне руку.
Я пожала.
– Идемте, вы отдадите мне свои документы, и – приступайте к работе!
– Куда, домой? – я не сразу сообразила, что мы идём ко мне в гости.
– Ну да!... Школа не ждёт. Нам срочно.
Я, как на волнах, совершенно не чуя ног, поднялась с лавки и молча указала направление движения, туда, в темноту улицы с молочными полторашками фонарей над головой, прикидывая степень бардака в моём неустроенном жилище и заранее обливаясь краской стыда.
К полдесятого вечера мы с директором заявились без предупреждения, введя моего супруга в ступор. Скворцов на пороге веранды без церемоний сбросил свои белые кроссовки и с удовольствием потопал усталыми ногами. Теперь он казался мне еще более пожилым и от этого еще более милым и беззащитным. Даже небольшой синяк под левым глазом показался вполне естественным – оступился, упал…
От кроссовок пошел тяжелый запах.
Я метнулась на кухню, оставив директора одного. Мужу бросила:
Займи гостя! – а сама включала, наливала, резала, заваривала – собирала поднос, попутно организовав ужин сыновьям и отправляя их спать…
Пока я выкладывала на стол угощение и разливала чай, директор с нежностью вспоминал Пасхальные праздничные посылочки из Израиля, присланные нуждающимся евреям: пачка риса, рыбные консервы, маца, баночка оливок, пакет муки, оливковое масло, твёрдая колбаса…
– Когда и вы будете получать, Галина, не делитесь этими продуктами ни с кем, кроме своей семьи. Обещаете?
Я пообещала.
Помолчали. Неожиданно директор спросил:
– А диплом у вас есть?
Я немедленно метнулась к шкатулке с документами.
Не отрываясь от трапезы, Скворцов его изучил, держа корочку одной рукой, потом вздохнул о потерянном вкладыше и вернул.
– Все в порядке. Настоящий.
Обсуждая моё новое назначение, мы пили чай с сырными бутербродами и ели нашу последнюю твёрдую колбасу – это было в доме самое лучшее. Ах, гулять, так гулять! Скоро вся жизнь наладится…
Муж за стол не сел и ходил по заднему плану, как туча над горизонтом голубого моря с белым пляжем и метал очами молнии.
Глядя на него, я затребовала и записала все телефоны гостя: и школы, и кабинета самого директора, и его сына – на случай, если Директора будет трудно найти, и его домашний телефон (там жена поднимет трубку).
А в обмен я напомнила свой – единственный и мобильный, обозначенный в объявлении. Директор спросил невзначай:
– А что у нас с медкнижкой?
– Есть!…– Я уже метнулась к шкатулке с документами. – Принести?
– А анализы там свежие? – он даже не поднял глаза, изучавшие крепость заварки.
Анализы??? – Я опешила. Зачем они были мне?!
– Как?– Директор отставил чашку и строго посмотрел на меня.– У вас нет анализов для санитарной книжки???
Боже мой!… Работа уплывала у меня из рук.
– Я рассчитывал начать занятия уже в пятницу. – Директор, очевидно, был искренне огорчен.Его лицо окаменело.
– Ну... так через две недели все анализы будут… А пока… без анализов… – Я цеплялась за соломинку.
–– Без анализов??? Я, директор школы, это допущу??? – он озадаченно поднялся из-за стола. –Нет-нет-нет! Я не имею права брать на работу без анализов. Меня не поймут родители. Карантин…понимаете ли… и всё такое…– Директор был явно удручен такой моей оплошностью и, мне показалось, даже намеревался выйти прочь, но на секунду остановился в своём устремлении. – А есть ли у вас знакомый врач?
– По такому вопросу? – нет… Я всегда… честно… – Я в недоумении развела руками. Всё рушилось. И карандашики…И системный блок… И душистое мыло для рук… И крем для лица…– Так что же делать?
– Ну… я, конечно, могу обратиться… к своим знакомым врачам…– Директор, как бы извиняясь за своё непристойное предложение, поднял плечи, и выдохнул,– но этот стоит денег. Вы… меня понимаете?
– Сколько? – Ещё бы я не понимала.
– Три тысячи! – твёрдо произнёс Скворцов.
Я ахнула! Этих денег хватило бы на хлеб и молоко прожить всей семьёй из четырех человек неделю, но поставленная задача требовала немедленного положительного решения. Кроме того, я не болела никакой заразой, не пила, не курила, и не могла представлять угрозы для деток, следовательно, даже «левый анализ» был бы истинным.
Я бросилась в другую комнату, скрытую сомкнутой шторой, и вынула из двадцати тысяч, с трудом поменянных в сберкассе в результате денежной реформы и отложенных на непредвиденный случай, эти драгоценные три тысячи рублей.
Директора я обнаружила уже надевающим кроссовки. Я протянула купюры.
– Если хватит, завтра я вам позвоню и сообщу результат. – Он, не разгибая спину, равнодушно сунул деньги в карман белой трикотажной рубашки, пахнувшей потом, и продолжал надевать башмак. – Таки в пятницу, не забудьте – с утра на Азовской трассе сядете в наш автобус и- работать!
Сегодня заканчивалась среда.
Мы с мужем проводили гостя до ворот.
– А как вы доберётесь? Автобусы плохо ходят… – Я всё еще немного сомневалась и краем ума анализировала ответы Директора, пытаясь развеять все подступающие к горлу сомнения.
– Не волнуйтесь! Я телефоном вызову шофёра. До Встречи! – И растворился в сырости ночной улицы, уверенно держа направление.
«Проводила друга до передней, постояла в золотой пыли…»
Все попытки мужа сверкающими глазами выразить свое отношение к этому внезапному, но судьбоносному знакомству и внезапной замечательной работе я пресекла.
Денег бы заработал, надиванный советчик в чужих делах…
Завидует, вот и всё.
Спать разошлись по разным комнатам.
Наутро, пожухший нескончаемый бурьян, напоминавший шкуру поверженного тигра, просто сам исчезал из моих цветников. Адреналин бурлил и кипел в моих жилах.
Представить себе свалившееся на меня счастье было трудно, даже невозможно.
Постоянная работа – ррраз.
Интересная – два!
И математика, и биология, и логопедия, и география, и литература, и русский… Я снова буду блистать эрудицией, а не корячиться на картофельных латифундиях. Высокая зарплата…ммм…после смены денег считать тысячами было непривычно, но я знала, что это было оооочень прилично!
Это три. Потом остается возможность как-то съездить в этот Израиль.
Не потому, что это именно Израиль, а просто я нигде никогда не была.
Ну, хоть куда-то…
Пройти по раскалённым улицам Иерусалима или Тель-Авива, прикоснуться к вечным камням, впитавшим века, вдохнуть в себя этот пустынный воздух, не имеющий запаха, глотнуть водички из озера Кинерет, где Иисус встретил рыбаков…
Это четыре…
Я рвала эту вросшую в родную землю сорную траву, оставляя многолетние культурные растения, и понимала, что вся страна зарастает таким же бурьяном, и всё, что может уехать – уезжает или борется насмерть, выживая, а все, что не может – погибает в бурьяне. Страна уже развалилась на куски, сменилась власть и – о, Боже! – запретили коммунистическую партию. Всё стремительно дорожает и ничего не работает.
Время бурьяна.
И слова поэта «бездарности пробьются сами» были как раз из этой оперы: вот какой толстый стебель вымахал у лебеды, будто это не трава, а дерево какое, и остается таких мутантов лебединых только вырубать.
А ведь съедобная была трава – лебеда… Ан, нет, бурьян…
А капризная роза в тени этого дикороса так и не выросла – как она теперь перезимует? Вымерзнет ведь…
Я была на пике культивационного процесса, когда увидела на дороге сначала неровно мелькающую белую рубашку, а потом рассмотрела в ней прихрамывающего Директора, почти бегущим навстречу мне. Наскоро поздоровавшись, он сообщил, что моих трёх тысяч рублей оказалось мало и нужно еще две тысячи рэ.
И замер в ожидании.
Ну, что ж, я пошла за деньгами, вскользь размышляя не о том, что директор был в прежней рубашке, а о том, что он такой заботливый – сам пришел, не позвонил, видимо волнуется о школе и обо мне.
Ведь моя рабочая пятница наступала завтра. Да, завтра уже начнется совершенно другая моя жизнь, открывающая новые горизонты, с коралловым песком и чистым морем снов, с людьми, прорвавшими собственную рутину и устремленными к бесстрашным изменениям…
Я отдала деньги, и директор, озабоченный оформлением моих медицинских документов, немедленно ускакал, бросив через плечо:
– Не провожайте.
Я снова приступила к борьбе за чистоту собственной территории, теперь мечтая о велосипеде для старшего, умницы и отличника, лучшего юного программиста области.
…не сменил рубашку…
…наверное, у него старая больная жена… Директор не сменил рубашку.
…и кроссовки те же…
… нужно быть на Азовской трассе!... Ой, он же не сказал, в каком часу мне быть на трассе!
Я схватилась за телефон – уточнить время встречи на завтрашний день.
Но там были длинные гудки.Он не отвечал.
В чём была - в рабочих штанах и галошах - я метнулась на автобусную остановку – догнать, спросить… Да и вообще, подкатилось вчерашнее предчувствие, похожее на лёгкую тошноту, и теперь не отпускало.
На остановке не было ни души, видно, автобус только-только ушел, и одинокая собака хмуро смотрела на меня, укладываясь калачиком в ожидании хозяина.
Или директора Скворцова увезла машина?...
Но почему же эта машина его не привезла, он ведь пришел пешком?
В прежней рубашке, пахнувшей потом, и вонючих кроссовках...
Я растерянно возвращалась домой, отряхивая от земли руки, всё еще не веря в крах почти реализованных мечтаний, и надеясь, надеясь, надеясь на какую-то собственную ошибку.
Я ведь такая рассеянная…
Но – запах пота от вчерашней рубашки…
А… синяк под глазом?
Не сразу отыскав список его телефонов и адресов, я сначала позвонила его сыну.
Трубку взяла женщина. Невестка, наверное?
Она попросила сюда не звонить, так как «задрали звонками».
Странно, неужели у сына Директора, удачливого бизнесмена, могла быть такая невоспитанная жена?
Я позвонила Директору домой – предупредить о моём волнении по поводу завтрашнего дня. Трубку взяла женщина(жена?) и пояснила, что никакой Скворцов здесь не проживает, не проживал, и я не первая, кто ей звонит от Скворцова.
Она не знает такого человека.
Я ей не верила.
Я не верила ей.
Директок ведь такой немолодой и, возможно, что-то напутал с телефонами?...
Оставалось одно – самой поехать по адресу школы.
Это осложнялось тем, что наш Батайск в начале перестройки потерял прямое постоянное сообщение с городом Азовом и только пару раз в день туда ездили автобусы. Время отправления неизвестно – можно было бессмысленно простоять несколько часов.
Теперь мне предстояло доехать до самого конца Батайска, а потом топать до трассы и стопить автобус на Азов.
Я перепоручила младшего сына торжествующему супругу, и отправилась на поиски еврейской частной школы, по словам Скворцова, разместившейся в селе Кулешовка, через которое проходила Азовская трасса, разрезая село на две половины.
Пересаживаясь с местного автобуса на «свои двои», я еще с километр прошагала по обочине дороги до места голосования нужной маршрутки на Азов, долго махала руками – автобусов оказалось много, но все переполненные.
Конечно, ведь конец рабочего дня!...
Наконец, одна притормозила, и я-таки влезла с трудом, и всё всматривалась в номера домов, непристойно изгибаясь в низеньком салоне.
Сотые, двухсотые…
Путь пролегал как раз по центральной улице Ленина.
Господи, до меня только дошло!
Да во всех городах и селах страны есть улица Ленина – как я сразу не дотумкала? Где-то там, по улице Ленина 210, как записано в адресе, и располагался снятый дом, занятый школой.
Вот…нет…вот-вот… ну… ну… Вот он!
Боже!...
Ну, что и требовалось доказать!
В такой шалеванной завалюхе не то, что школа с несколькими семьями, одна семья – и та не уместится…
Всё.
Шансов моей светлой мечте уже не оставалось никаких.
Зато стала очевидной причина синяка под глазом Директора.
Боже, мои терпеливые дети, лишенные последней колбасы, им снова придется подтачивать крошечные огрызки карандашей…
Мой несчастный безработный муж – он всё понял сразу, а я…
И вот тут я вспомнила, кого мне напомнил директор! – Мужика с увеличенной фотки в милицейской передаче про афериста.
Лоб высокий, волосы зачесанные назад, черты лица правильные.
«Он входит в доверие к гражданам, предлагающим свои услуги»…
Все-таки у меня хорошая память на лица, факт. Но всего ведь не запомнишь…
Когда я вернулась домой, молчаливый муж со старшим сыном дорвали всю траву. Маленький возил песочек на грузовичке.
Ужин был подан мужем. Все молчали.
Потом я рассказывала историю своего обмана всем знакомым, предостерегая их и стращая последствиями. И вот тогда я, впервые, услышала о ростовском «герое» середины восьмидесятых по фамилии Пришебеко .
Он, оказывается, был популярен и в качестве издателя, собравшего немалые деньги с ростовских доморощенных писателей и ничего им не издавшего. Он был известен и как честный милиционер, «решающий» дела, и как «входящий» в высокие кабинеты человек, через которого можно было передать конвертик с деньгами.
Пришебеко снимал дорогие номера в гостиницах, кормился в ресторанах, приглашал дорогих женщин, оплачивая все это великолепие авансами доверчивых горожан. Ростовчане его ловили, били, но посадить не смогли.
Лоб высокий, волосы зачесанные назад, черты лица правильные.
Прирожденный психолог.
Что ж, теперь Пришебеко постарел и по-тихому работал в провинции.
Нет, мне не жаль было своих тяжелых денег.
Я была готова поверить, что они были больше нужны ему, чем нам.
Мне было жаль рухнувшей веры в свою нужность.
Нестерпимо жаль.
Но горизонты, которые открылись его посулами, были так очевидны, настолько досягаемы, что показались мне завтрашним днём.
Вот проснусь, и – оно, счастье!...
Как теплое море. Как белый песочек под ногами.
Значит, есть такие разумные школы!
Есть тихие директора и милые детки!
Есть высокие зарплаты и я – я, вдумчивый и терпеливый учитель – нужна им позарез.
«Как хорошо, что мы нашли друг друга!»
И я могу быть востребована, смогу сама исправить трудности семьи, и могу быть счастливой от этого.
Может быть, благодаря этому авансу счастья мне хватило сил пережить трудности. | |
Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться |
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
 Авторизация |
|
