Настя издалека увидела белый листок, приколотый кнопкой к косяку ее входной двери.
«Ну, конечно, почерк Эммы Марковны, ни с чьим не спутаешь — широко и размашисто, да красным фломастером, да с тремя восклицательными знаками, — девушка недовольно пробежалась по строкам глазами. — Все, как обычно: «срочно сдать деньги и т.д.», а до дырок от кнопок в чужих косяках этой общественной мымре дела нет, и на состояние человека наплевать. Зато ее дела всегда самые важные, самые срочные: то на одно сбор денег, то на другое требует на пару с комендантом — все благоустраивают быт жильцов. Тут болеешь, а соседке неймется вогнать ближнего в краску да опозорить при всем честном народе. Как же тетя визгливо орет на весь подъезд о том, что «опять эта лохудра не хочет участвовать в жизни дома… денег на общие нужды не сдает… отказывается мыть полы в общем «кармане…». И кто только додумался обозвать межквартирный холл деталью одежды?!»
Обычно тихая Настя, на этот раз не на шутку разозлилась и решительно нажала на кнопку звонка соседней квартиры. Эмма Марковна, словно ждала у двери — так быстро она появилась на своем пороге перед разъяренной девушкой, грозно подпирая пухлыми руками мощные бока. Увидев у Насти свою записку, женщина тут же набросилась на молодую соседку с привычными упреками, не дав той вымолвить и слова. Девушка от неожиданности поперхнулась набранным в легкие воздухом (хотела на одном дыхании высказать общественнице все, что думает о ней) и закашлялась — да так, что никак не могла остановиться.
Эмма Марковна среагировала молниеносно, хлопнув Настю по спине своим мясистым кулаком. Ударила и, увидев, что девушка закашлялась еще сильнее, сразу сбавила обороты. Жалобно как-то по-птичьи заверещала, заскулила по-собачьи, запричитала по-бабьи:
— Что ж ты такая хрупкая-то, хлипкая, тощенькая… как же так… тебя ж одним ударом можно переломить… ты ведь от прикосновенья рассыпаешься…
— Да болею я просто, ОРЗ у меня, простуда, пройдет… — кое-как справившись с приступом и испугом, объяснила Настя и…
Уже через несколько минут, сама того не ожидая, она сидела с чашкой горячего чая на соседской кухне, уютно укутанная теплым, шерстяным пледом, окруженная заботой и убаюкивающим, веселым щебетом Эммы Марковны, за секунду превратившейся из склочной ведьмы в милейшую фею.
— Ты пей, пей, доченька, плохого не посоветую. Малина — лучшее лекарство для простуженных… Это я тебе, как медсестра со стажем, говорю… Отлежишься сейчас у меня, потом мы еще баночки поставим, горчичников налепим, ингаляцию с эвкалиптом сделаем, затем поужинаем горячей картошечкой с котлетками — как рукой, снимет твою простуду… — доносилось до Насти сквозь дрёму, в которую она мгновенно и с превеликим удовольствием окунулась, целиком и полностью доверившись бывшей мымре.
Осыпаются алые клёны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны —
это я открываю глаза.
Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.
Парк осенний стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огарёв.
Это в той допотопной манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по крайней мере
в первых строчках, припомни без зла.
Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну —
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.