Какое оно необъятное. Как могуче оно дышит. А на ощупь мокрое и холодное. Солёное… Никакое. Как растворяются в нём чувства. Остается только звук. Шелест прибоя. Мерный, спокойный, зовущий. Он зовет тебя, приглашает: иди, не бойся, иди ко мне, иди в меня, будь со мной, будь мною. Сколькие пропадали в море, не возвращаясь. Без следа, без памяти о себе. Нет, меня так просто не возьмёшь. Мне есть, что терять на суше! Большая собака встала, отвернулась от моря к Хозяину, сидящему на скамейке, и положила свою лобастую голову ему на колено.
Какое оно необъятное. Как могуче оно дышит. Как успокаивает! Спокойный безветренный прибой растворяет всю печаль, всю тоску, уносит все проблемы и тревоги. А потом, если продолжаешь его слушать, начинает растворять радость и другие чувства. Ты сам растворяешься и паришь над морем, все дальше улетая от пустой ночной набережной. Море и луна. Луна и море. Я лечу между ними. Сколько раз я хотел раствориться до конца, сколько раз оно звало меня… Мой верный пёс первым очнулся от гипноза прибоя. Не бойся, мой друг, не волнуйся. Я не пойду туда, и ты не пойдёшь. Мы оба любим играть в эту игру. Мы оба знаем грань. Наше место на Земле, наше место в земле. И не нам решать, когда. Пойдем, дружок.
Хозяин и Пёс шли от моря прочь по ухоженной дорожке (туристерия – других здесь не бывает). Шли медленно. Поздняя осень в этих краях никогда не принесёт снег, но ветер и дождь частые гости местного побережья. Моросило. Позади медленно вздыхало море. Идите, идите. Приходите завтра, через неделю, месяц… идите. Приходите, когда солнце сядет… Приходите, когда поймёте, что готовы… Я буду здесь. Я всегда здесь…
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.