Классный Днепр при клёвой погоде, когда, кочевряжась и выпендриваясь, пилит сквозь леса и горы клёвые волны свои...
Лион Измайлов
В "Пионерской эстраде" я была всего полгода. Владимир Петрович Трощенко каждое лето вёл кружок в пионерском лагере "Огонёк". В свой первый заезд в лагерь, когда я только собиралась в школу, я вместе со всей младшей девчоночей малышнёй попёрлась в танцы и мягкую игрушку. Но уже через год разобралась что к чему и примкнула к "Пионерской эстраде". Таких взрослых, как Владимир Петрович, я до той поры не встречала. Как будто бы он не заниматься с нами и воспитывать через творчество был поставлен, а сам записался в наш кружок и ходил на репетиции с азартом ребёнка, дорвавшегося до сцены. Сцены, где важны не столько аплодисменты по окончании выступления, сколько смех на протяжении его. Честный укакатывательский детский смех.
Владимир Петрович привозил с собой пухлые общие тетради, куда были вклеены вырезанные из разных журналов смешные сценки, юмористические монологи и маленькие пьески. Верхом мастерства считалось читать очень популярный тогда "Классный Днепр при клёвой погоде.." Я читала его лет в двенадцать. А во Дворец пионеров Владимир Петрович меня пригласил, когда мне было десять. Никуда я не ходила с таким удовольствием. Дома столь легкомысленное моё увлечение не приветствовалось, но у меня как раз родилась сестра и временно мне попустительствовали. Главное, чтоб вечернее было перестирано, идеально отжато и на балконе повешено. За остальное в эти полгода спрашивали нестрого.
"Твой дефект речи - твоё преимущество! Не стесняйся, говори громче, выразительнее" - говорил Владимир Петрович сильно картавящей девочке Белле. Мне это понравилось, такого я ещё не слышала, в этом было какое-то открытие иных сторон мира.
"Делаем что хотим и даже чего не хотим, всё можно брать, куда угодно залезать, по свистку замираем!"
И мы замираем, кто где, а Владимир Петрович спрашивает каждого:
- Что ты сейчас делаешь?
- Лезу в окно - отвечает девочка Таня, стоя одной ногой на крутом под уклон подоконнике подвального помещения.
- А мне кажется, ты альпинист и взбираешься на вершину горы!
Девочка Таня смеётся и машет с окна всем, как настоящий альпинист с вершины.
- А вы? - спрашивает он двух девчонок, сцепившихся двумя растопыренными руками.
- Танцуем! - отвечает одна.
- Дерёмся! - выкрикивает другая.
Ещё я научилась выходить на сцену приставным шагом - то носки вместе, то пятки. Не у всех так получается, некоторым в конце концов разрешали выходить, поворачивая то носки, то пятки по ходу движения, не соединяя их между собой. А я до сих пор умею, только выходить некуда.
Как-то бабушка спросила: "Что вы там делаете в этой твоей эстраде?" "Бегаем, прыгаем" - ответила я. Потому что сомневалась, что бабушка поймёт про клёвый Днепр и прочие "выли- не вы ли". Она вообще думает, что мне до сих пор мульти-пульти интересны.
Однажды Владимир Петрович посадил меня, дал сценарий и сказал переписывать себе слова ведущего I. И я начала читать сценарий новогоднего представления. Их обычно показывали на маленькой сцене для первых пришедших перед главным спектаклем на основной ёлке.
- Ой, а я знаю, знаю, такое, я видела по телевизору в одной передаче! - закричала я, прочитав самое начало.
- Да? Очень хорошо - отозвался Владимир Петрович.
Когда я закончила переписывать свои слова, то в конце машинописного текста увидела - автор сценария В. П. Трощенко. И я испытала чувство, похожее на то, когда поздороваешься с мамой мальчишки из соседнего двора, а моя собственная интересуется - это кто, с кем ты здороваешься? Но тут оказывается при ближайшем рассмотрении, что та женщина - чужая незнакомая тётенька, просто в такой же шапке. И тогда приходится придуриваться, внезапно начинать прыгать на одной ножке вперёд-назад и припевать, будто внезапно приспичило поиграть в секретики - "никто, никто, не скажу". А тут мне показалось даже ещё хуже, так, что никакими прыжками промаха не заболтать.
А теперь лирическое отступление. В городском Дворце пионеров на большой сцене занимался театр Натальи Иосифовны Сухостав, наставницы Олега Табакова. Меня в школе спрашивали - а почему ты к Сухостав не пошла? Я тогда и не знала, кто это. Поняла уже на месте. Мне всегда хотелось попасть на большую сцену в главный спектакль. Но маленькая сухая старушка, внушала мне парализующий трепет. Я пробиралась после своих репетиций в тёмный большой зал и смотрела репетиции детского театра. Посередине сцены стоял стул, Наталья Иосифовна сидела ко мне спиной и громко командовала своей труппой. Я страшно хотела подойти и попросить, чтобы она меня взяла к себе, но так и не решилась. Может, если бы решилась и мне повезло, дома бы я могла предъявить не какую-то эстраду, а настоящий театр, и мне бы на запретили туда ходить.
И вот эти полгода логично завершались новогодними ёлками. Нас распределили в две смены и расписали график. Первая ёлка, конечно, самая волнительная, досталась моей смене. Мы собрались пораньше, прогнали последний раз нашу смешную пьеску в костюмах, оставалось минут пятнадцать до того как уже начнут подтягиваться зрители... И тут пацанов дёрнуло устроить дружескую потасовку. И надо же было им повалиться всей кучей на шкаф. Такой, знаете, неустойчивый полированный шкаф на круглых ножках, с открытыми полками сверху и ящиками с дверцами внизу, какие стояли тогда повсюду с учебными пособиями. Шкаф покачнулся. И с него упал внушительный бюст не кого-нибудь, а генерала Панфилова, пробив голову Димке, который играл у нас главную роль Витьки-Винта. Димку положили на стулья, Владимир Петрович побежал вызывать скорую, а мне велел идти к девчонкам-скоморохам, которые уже пошли зазывать к нам публику, и сказать, чтоб никого наверх не вели, а читали, читали, читали все стихи, которые знают прямо в вестибюле.
Блин, Димка мне нравился. Он был на год старше меня, жил поблизости и учился в соседней школе и очень смешно читал "Классный Днепр при клёвой погоде..." Однажды он забыл свою кофту на пустых стульях в кинотеатре "Пионер", где мы выступали, я её взяла, побежала догонять, а они с другом уже уехали на троллейбусе. И когда я приехала на следующем, то забежала в его двор, вдруг они ещё стоят на улице. Но там никого не было, а подъезд и квартиру я не знала, так и принесла Димкину кофту к себе домой. А потом то он болел, то у меня тренировки не совпадали с кружком и я ходила в другую смену. В общем, не помню сколько прошло, но наконец мы встретились. Я подошла, держа его кофту за спиной и спросила:
- А где твоя синяя кофта?
- Какая? А-а, потерял.
- А вот она! - протянула я кофту торжественно, - ты её в "Пионере" забыл!
- Ух ты! Спасибо!
С этого дня мы ездили домой втроём - я, Димка и Лёшка. Это было лучше, чем сидеть в другом конце троллейбуса в одиночестве, когда тут же едут знакомые люди. Так становятся друзьями.
А теперь Димке перевязали голову и увезли на скорой, а наше первое представление оказывалось под угрозой. Но тут нашёлся мальчик из другой смены, не с той же роли, но, как и все, кто задействован, он её почти наизусть знал. Его срочно переодели и нам пришлось начинать безо всяких репетиций, потому что зрители в вестибюле уже столпились. Я пошла и сказала скоморохам, что можно запускать.
Спектакль мы отработали. Не спрашивайте как. Новый Витька-Винт часто сбивался, забывал слова, ему подсказывали из разных углов. Когда из-за занавеса должен был вывалиться наколдованный им по ошибке веник, то веник вывалился, а Витька-Винт продолжал искать его под портьерами в другом конце сцены. Но главное, чему мы были научены - что бы ни происходило, каких бы форс-мажоров ни случалось, делай это смешно. В общем, многие в зале скорее всего подумали, что так и было задумано.
У Димки оказалось сотрясение мозга, но не самое серьёзное и он успел выступить в своей роли в последнем представлении на исходе каникул. Я на тех каникулах была у бабушки. И хотя у меня день рождение в середине января, бабушка на каникулах всегда устраивала мне день рождения у себя, собирала татарских родственников. Ближе к реальной дате у неё просто такой возможности не было по семейным обстоятельствам. В этот день как раз было назначен мой день рождения. А утром - последняя ёлка. У меня такое хорошее настроение! Ну, правда же, хорошо, когда дня рождения как бы ещё нет, но вроде бы уже и есть, и ещё будет. Я пришла на утреннюю ёлку и сказала Владимиру Петровичу - "А у меня сегодня день рождения!"
Блин, знаете, что он сделал? Поставил всех на сцену перед ёлкой и заставил в честь меня спеть и хором поздравить. А сам подарил мне маленькую игрушку, гномика вроде. Точно было что-то в шляпе и с волосами. Мне стало стыдно, что я так всех обманула и... опять было поздно прыгать на одной ножке. И я незаметно оставила гномика на дальнем стуле. Но после спектакля, Владимир Петрович принёс мне его вторично, потому что я его забыла. Тогда я залезла за сцену и бросила его под табуретку, накрытую тканью. Так ненамного, но всё-таки стало легче. Потом я вспомнила про бабушкин торт Наполеон и предстоящие подарки от родственников и неприятное чувство по дороге домой почти забылось.
Оставался ещё новогодний бал для самих кружковцев Дворца пионеров. Можно было приходить в своих костюмах, но у меня не было и я пришла в костюме ведущей - тёмно-розовой шерстяной жилетке и такой же юбке в складку. Сейчас это называется корпоратив. Было круто, круче всех ёлок, на которых я была до и после. И мне неимоверно хотелось на большую сцену. Или прикоснуться к тем, кто там играет... В каком-нибудь конкурсе, например.
Домой мы ехали с Димкой и Лёшкой. Димка что-то спросил на прощание, а я что-то ответила. Неважно что, потому что я знала, что больше не пойду в "Пионерскую эстраду". С новой четверти мне запретили ходить во Дворец пионеров из-за четвёрки по математике. И вообще из-за того, что нечего там делать. А я никому ничего не сказала - ни Владимиру Петровичу, ни друзьям.
Но я попала во Дворец пионеров через несколько лет, когда прорезались поэтические, будь они неладны, способности. И завуч Евгения Анатольевна привезла меня на первый конкурс. Но перепутала время и мы приехали на час раньше. И я увидела Владимира Петровича в помещении рядом с раздевалкой. Он вёл кружок. Я зашла и спросила: "Вы меня не помните?" Мне показалось, он меня так и не вспомнил. "А можно я у вас посижу?" Он разрешил. И я час сидела и смотрела, как они бегают, прыгают, шумят, картавят, ходят смешными шагами. Все, включая Владимира Петровича. Мне было шестнадцать и я приехала читать патриотические стихи собственного сочинения. В том зале, где когда-то выступала вместе с Витькой-Винтом и где бросила лохматого гномика, полученного обманным путём.
Ни сика, ни бура, ни сочинская пуля —
иная, лучшая мне грезилась игра
средь пляжной немочи короткого июля.
Эй, Клязьма, оглянись, поворотись, Пахра!
Исчадье трепетное пекла пубертата
ничком на толпами истоптанной траве
уже навряд ли я, кто здесь лежал когда-то
с либидо и обидой в голове.
Твердил внеклассное, не заданное на дом,
мечтал и поутру, и отходя ко сну
вертеть туда-сюда — то передом, то задом
одну красавицу, красавицу одну.
Вот, думал, вырасту, заделаюсь поэтом —
мерзавцем форменным в цилиндре и плаще,
вздохну о кисло-сладком лете этом,
хлебну того-сего — и вообще.
Потом дрались в кустах, ещё пускали змея,
и реки детские катились на авось.
Но, знать, меж дачных баб, урча, слонялась фея —
ты не поверишь: всё сбылось.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.