Ирина умирала и
доктора онкоцентра выписали её домой -
на попечение родных и Бога...
Но перед этим лечащий врач намекнула,
что существует новое лекарство,
которое способно помочь
(для меня уточнили - временно),
но стоит очень-очень дорого,
и добыть его можно только в Москве...
...До сих пор помню,как жена смотрела
на меня умоляющими глазами,
и я собрал последние семейные деньги,
уговорил знакомого москвича купить
и привезти лекарство в Братск...
(Сложные детали передачи денег
и доставки чудодейственной ампулы
в сибирский город упускаю.
Немало людей было задействовано
в этой семейной операции,
не все проявили себя достойно,но я их не виню...)
И действительно - одна единственная ампула,
лекарство из которой закачали в вены Ирины,
вернули ей на щеки румянец
и активную способность двигаться без боли...
Но только через месяц понадобилась еще одна ампула -
я метался по городу в поисках денег...
Мы купили это дорогостоящее лекарство
и снова поставили Ирине капельницу,
которая подняла жену на ноги и
облегчила дни жизни...
Так было и в следующий раз...
Но чуда теперь не произошло.
Третьей дорогостоящей ампулы
едва хватило для сносной жизни на две недели...
Мы хоронили Ирину в лютые январские морозы 2004...
Годы спустя поинтересовался у лечащего врача -
какова судьба препарата,которое продлило
Ирине жизнь без боли?
Теперь это лекарство поступает в клиники в изобилии
и его вводят больным бесплатно...
Но даже это не спасает,
всё равно смертность от онкологии
растёт в городе,стране и мире...
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.