На главнуюОбратная связьКарта сайта
Сегодня
29 марта 2024 г.

Мы часто видим, что мужчина – кое-какой, а женщина – превосходная. Это значит, мы не знаем скрытого достоинства этого мужчины, оцененного женщиной

(Михаил Пришвин)

Проза

Все произведения   Избранное - Серебро   Избранное - Золото

К списку произведений

парадокс Рубинштейна 5. Вавырик

В тот вечер он занимался кошками.
Надо было им провести полную ушную профилактику от клещей. И коту Моисею заодно. Не любил Мойзик это дело страшно. Но раз надо, так надо. И ещё поменять всем антиблошиные ошейники. Но это уже проще.

Он боролся с Мозесом, когда постучали в окно. Звонка у него не было.

На дворе стоял век кибернетики, атомной энергии, а заодно и глобальной цифровизации. А у него, радиоинженера по образованию, входного звонка не было. Ему он был не нужен. Потому, что к нему никто не приходил.
Нет, приходить-то к нему, конечно, приходили. К нему не приходил никто без предварительной договорённости. То есть когда он никого не ждал. Когда он ждал, к нему заходили просто так, без звонка. Он не был римским сенатором, но двери его были всегда открыты, когда он был дома.

Насчёт воров он не беспокоился. Красть у него было нечего. И это в селе все знали.

Пару раз за несколько лет к нему заходили соседи по общим коммунальным вопросам. Просто так заходили, без звонка.

Короче, звонка у него не было. За ненадобностью.

А в тот вечер к нему постучался в окно кто-то, очевидно непредвиденный.

В этот момент от неожиданности он расслабил руку, державшую кота за шиворот. Мойзик, поганец, резко выскользнул и поцарапал ему запястье.
Дело житейское, подумал он, лизнул царапину и пошёл открывать незапертую дверь.
Незапертая дверь уже была открыта непредвиденным визитёром.
Это был пожилой дядька в цивильной городской одежде – лёгком пальтеце поверх, видимо, парадного серого пиджака, в таких же серых, наглаженных, но кой-где помятых брюках и запачканных сельской грязью когда-то до блеска начищенных туфлях. При галстуке. И в шляпе, которая дядьке никак не шла. Это даже он заметил.

– Чем обязан, товарищ? – мягко спросил хозяин, стоя на розовой лесенке. Его бывшая жена так не любила эту лестницу за розовый цвет, что прямо выходила из себя, когда, бывало, приходилось по ней подниматься.

– Лёва, у вас кровь течёт. Добрый вечер.

Откуда он меня знает, мелькнуло у него. Странно.

Кровь из царапины разошлась не на шутку и закапывала потихоньку нежный розовый колёр ступенек.

– Вы нездешний? Проходите, не обращайте внимания. Дело житейское.

Он ещё полизал царапину. Не шибко культурно, но хрен с ним. Не до приличий. Надо бы смазать перекисью.

Нездешний однако, стоял у порога. Он посчитал нужным сначала представиться по форме.

– Вы, Лёва, меня знаете лишь заочно. Я Петрович. Хоть и не Петрович. Владимир Иванович Кузнецов.

Лихо, подумал он. Это как – Петрович, но не Петрович, а Иванович? Но это он только подумал. На деле же только двинул челюстью, выражая недоумение. Владимиров Ивановичей Кузнецовых он что-то и заочно не смог припомнить.

– Я муж Марины, – добавил Петрович-Иванович, поняв, что не шибко узнан.

Марин он знавал много. У него только в ансамбле народной песни “Жаворонок” их было три. Даже одна из его двоюродных сестёр была Марина.

– Простите великодушно… – начал он осторожно беседу, дав понять, что этой инфы явно недостаточно.

– Хорошо. Тогда так – я Вавырик.

От этой искры у хозяина гостеприимной избы начал робко тлеть подгнивший стог уже немолодой памяти, и так уже забитый до отказа чёрт знает чем. Это чудное имечко он явно где-то слышал.

– Лёва, а Таню Янкель вы знаете? Это она меня так называла.

Таню Янкель он, конечно, знал. И всё встало на свои места.

Сёстры-близняшки Таня и Марина Гольцевич были ему не только хорошо знакомы. В его отношениях с женщинами Марина была целой эпохой. Когда-то она любила его без памяти. Как пел Чиж, он отвечал ей постелью. Хоть, в общем-то, тоже не без искренней привязанности и глубокой симпатии к этой неординарной девушке. Проявляющейся, правда, с его стороны эпизодически.

Они познакомились давно, в годы его пламенной юности. Он тогда учился заочно в политехническом институте в родном городе, крупном областном центре Средней России. А жил по разным местам на обширных просторах русского, тогда ещё советского, Севера. Отчий дом посещая лишь на времена сдачи сессий.

Марина работала в библиотеке этого самого вуза. Как-то случайно судьба их свела на свадьбе его родственника. Пошло-поехало. Взаимного притяжения особо не случилось, зато Марина любила по-настоящему, искренне и первозданно.

Он это чувствовал, но то и дело тормозил. Не надышавшись свободой, он никаких серьёзных намерений не высказывал. Уезжал на свои севера, где у него был тогда ещё один роман, более романтичный, приезжал и заводил романы с однокурсницами, менее романтичные. Был занят учёбой, рок-музыкой и ещё чёрте чем. С Мариной романтизма ему малость не хватало.

Марина терпела и принимала его всегда, когда он, нагулявшись, к ней возвращался. Она была очень с ним толерантна.

Она любила по-настоящему.

Потом он уехал, окончив свой политех. Совсем. К мурманской, как тогда казалось, невесте.

Потом эта невеста его послала. И он послался. В деревню, точнее, в нынешнее его село. К другой женщине. Это был такой в его судьбине вариант Б.

Сельская невеста его сделала примерным семьянином и отцом двоих детей. Семьянином, правда, ненадолго.

А Марина вышла замуж. За Владимира Ивановича Кузнецова. Лаборанта этого вуза. Которого не любила, ни по-настоящему, ни как. Он об этом узнал много позже.


*****************************************************


– Петрович… Владимир… Иванович… а как там Марина? – спросил он аккуратно, боясь ляпнуть что-нибудь не то.

– Марины… нет больше. Разбилась… насмерть… ДТП. Вчера… ехала за какой-то дешёвой мануфактурой в Ярославль с компаньоншей. В Костромской области улетели с обледеневшей трассы в дерево. Обе… совсем. Еду её забирать из волгореченского морга.

Перед тем, как сползти по стенке на розовую лесенку, он заметил, что лицо у Петровича не заветренное на лёгком морозце, а реально заплаканное, как у ребёнка.

Потом провал в памяти.

Видимо Вавырик, всё уже переживший и переплакавший, подхватил его на лесенке и перенёс в кухню. Дальнейшую мизансцену он помнил так. Сидят они оба-два за столом и поминают Марину самодельным смородиновым вином. Он, видимо, сумел за ним слазать в подполье. Начало осознания действительности знаменовалось такой примерно фразой Вавырика:

– … вас, евреев, конечно, так и тянет друг к другу. Что мне, исконно русскому человеку, этому противопоставить?

Что ты несёшь, Вавырик, думал он. Никакую национальность не противопоставишь любви. Она, любовь, в них не разбирается. Что его тянуло со страшной силой к татарке Гале Чебурашке? Ответь, мудрый Вавырик. А по сию пору тянет к дочери одного маленького, но гордого кавказского народа Соне Джабраиловой? Я б тебе возразил красиво, да слов по пьянке не подберу нужных…

– Петрович, да при чём тут?... Он слегка покачивался… – ты здесь вот неправ. Я… мы… да когда мы с ней… даже фамилий друг друга не знали… Дело не в этом…

Он уже заметно набрался. Вавырик напротив, был нордически стоек, рассудителен и холоден. Он хотел выложить ему всё обо всём и боялся не успеть, пока оба ещё держатся на ногах.


*****************************************************


Вавыриком мужа Марины действительно звала Таня. Таня сама пережила трёх мужей, которые все почему-то рано ушли в лучший мир. Родила трёх детей, старшего из которых тоже на этом свете уже не было. Погиб в ДТП года два назад. Таня до его ухода была очень весёлой вдовой, хлебосольной и общительной дамой.
Марина не была столь открытой миру. Она была интроверткой. Самые близкие люди про неё многого не знали.
Но Вавырик знал всё. Он, в свою очередь, её любил по-настоящему. И всё ей прощал.


*****************************************************


– Лёва, я не знаю. Я просто вашу… ваше… взаимо… клубок ваш на шкуре своей прочувствовал. У нас в институте…

Но тут Вавырик замолчал. Понял, что не к месту и не по теме.

Знаю я, как в вашем институте. Папенька покойный у вас там преподавал одно время. Пока его в почтовый ящик не забрали. Там татэ в ящик и сыграл, по полигонам ездимши, травясь да облучаясь. А в вашем-то политехе… ну да, по-вашему, пархатый ешибот с синедрионом. Как же, представляю. С детства перед глазами…


–… дело совсем не в этом. Какой я, к такой-то матери, еврей? Я всегда был и останусь по н-национальности как и ты, простой советский человек. Б-б-больше ннникак.

Это была чистая правда. Никто его в евреи не посвящал, не обрезал или что там у них положено. Языков он их не знал. Отец с матерью свято верили в построение коммунизма и в победивший интернационал. Он не подозревал, что есть какие-то отличия между ним и соседскими мальчишками, они ему тоже никогда не давали повода это почувствовать.
Только дед по материнской линии, старый Ицхак Бецик, в прошлом трубач первых советских джаз-бандов, пытался ему намекнуть на важность и богоизбранность их корней. Что-то рассказывал из Талмуда, Торы, играл на трубе национальные хиты. Бесполезно. Как говорят в его селе, пардон, не прибзделось.
Он с детства был помешан на дальних странствиях, а не на Левите. Он рос простым советским романтиком.

Когда он узнал, что сёстры Гольцевич тоже их кровей, это его совсем не тронуло. Да и на здоровье, сказал он себе по-русски.

– Лёва… извини… может, оно и так. Но она всегда жила тобой, ждала тебя и… не могу говорить.

– А… зачем же ты ко мне п-пришёл, П-петрович? Налить ещё?


*****************************************************


Ренессанс их отношений наступил не так давно. Лет десять назад, в глобальную сетевую эпоху. Она нашла его где-то на Одноклассниках, что ли.

К тому моменту он не был уже примерным семьянином. А отделившимся от семьи и мира анахоретом в своей нынешней хате, что с краю. На инвалидности после тяжёлой неврологической операции. Занятый своей стройкой и ландшафтным дизайном, несмотря на кучу противопоказаний.

Она была бизнес-леди, содержащая на паях магазин “Ткани” в центре города. И продолжавшая работать в свободное время в библиотеке, где заведующей была её сестра Татьяна.

Он приезжал к ней из села часто. Они оставались до утра в библиотеке, где ночным сторожем был устроен её сын. Который там ни разу не появлялся, разумеется. За него сторожила она. Впрочем, злоумышленников, крадущих под покровом тьмы книги из библиотеки, к тому времени уже в природе не существовало. Зато был прекрасный повод проводить какие надо ночи с любимым человеком. На диване между громадных книжных стеллажей.


*****************************************************


– Я… не мог не сказать тебе о… об… о том, что её больше нет. Человеку, которого она любила по-настоящему. Вот так. Прости.

– Да, Петрович. И… и… ты меня прости ради Бога. Так получилось па жизне…


*****************************************************


Петровичем Вавырик стал чисто случайно.

Как-то провожала его Марина от библиотеки на автовокзал, он уезжал домой после очередного визита.

В руках Марина теребила какие-то квитанции за коммунальные услуги – газ, воду, мусор… Надо было срочно заплатить по дороге.
Дай посмотрю, попросил он.
Она дала.
Он своими глазами увидел чёрным по-русски написано: плательщик – Кузнецов Владимир Петрович. Запомнил.
Позже, лёжа между стеллажей, он как-то и спрашивает: а что Петрович, на твоём авто на дачу подался?
Какой Петрович, спрашивает она.
Владимир Петрович Кузнецов, отвечает он. Блеснул, так сказать, цепкой памятью.
Он вообще-то Ивановичем всю жизнь был, отвечает она.
Там, в конторе ТСЖ, понимаешь, ошибочка вышла. На квитанциях напечатано было неправильно.
Посмеялись над сим пердимоноклем.
С тех пор и она стала называть его Петровичем. Вавырик и это проглотил молча. А что обидного?

Потом они расстались. Это произошло тоже как-то, видимо, по ошибке. Но не конторской, а ошибке мироздания.

Марина приняла православие, крестилась. Повлияла на неё какая-то её подруга. Ввела в храм, познакомила с просвещёнными продвинутыми матронами.

У него в столице жил хороший приятель. Близкий друг ещё со времён кадетского корпуса. Он хотел познакомить его с Таней Янкель. Таня в то время была той ещё весёлой вдовой. А товарища кинула очередная московская фифа, бывшая ему то ли третьей, то ли четвёртой женой.
Познакомить-то он их познакомил.
А вот его Марина в тот раз не приняла. Грех, говорит, прелюбодействовать. Богопротивно. И всё такое.

Ну, он молча развернулся и ушёл.

Было, конечно, горьковато на душе. Но потом появилась Соня. Шибко правоверная Марина как-то забылась.


*****************************************************


– Лёва. Поедем со мной в Волгореченск, а? Проводишь её. Ей это будет приятно. Если ТАМ и бывает что-то приятное. А?

Он молчал. Думал. С одной стороны не хотелось отказывать. И Марину бы надо проводить как положено. Как близкого человека.

С другой стороны не место ему там. На скорбном мероприятии. Он кто такой для его родственников? Для её сына? Для её правоверных подруг из храма? Таня-то, конечно, всё знала с самого начала. Вот и Вавырик, оказывается, всё знал. А остальные-то не знали. Нашли, блин, друга семьи.

– Нет, Петрович. Не п-поеду. Ей, наверно, уже ничего от нас не надо. А тебе и Роме надо побыть с ней одним. Как действительно близким и любящим по-настоящему. А у меня завтра срочная работа. Не могу, п-п-прости…

Никакой срочной работы завтра у Рубинштейна не было.


Автор:vonDorn
Опубликовано:27.02.2021 10:17
Создано:2020
Просмотров:1617
Рейтинг:25     Посмотреть
Комментариев:1
Добавили в Избранное:1     Посмотреть

Ваши комментарии

 02.03.2021 02:43   Rusalka  
Так легко читается) Вы замечательный прозаик)
И малые формы Вам удаются)
Я редко здесь читаю прозу, но начала читать и увлеклась)
 02.03.2021 12:13   vonDorn  спасибо, Луиза. Мне почему-то кажется, что я слишком сложно пишу))
 03.03.2021 08:24   Rusalka  Я не умею читать быстро. Проговариваю. Поэтому, для меня очень важен стиль) Ваша проза читается легко. Может, стоит размещать меньшие отрывки?

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться

Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Поиск по сайту

Новая Хоккура

Произведение Осени 2019

Мастер Осени 2019

Камертон