Мы ехали к бабушке в Орск. Папа, мама, двенадцатилетняя я, братишка трех лет.
Конечно я не помню - как так получилось, что мы, приехав в Саратов, провели там на вокзале несколько дней.
Папа бился в кассах за билеты, которых не было в продаже. Кассы открывались время от времени при поступлении мест.
Лето. Пыль. Духота. Братишка, раскис первым. Ныл. Цеплялся за папу и маму. Ничего не хотел.
Жили мы эти несколько дней на вокзале. И далось нам это очень тяжело. Порядки были строгие - на лавках, чудесных желтых деревянных полированных лавках, выгнутых в форме волны, лежать было категорически нельзя. Даже ночью.
Чтобы пассажиры не расслаблялись по залу ожидания ходили милиционеры и тормошили прилёгших
- Гражданочка, садитесь, нельзя, нельзя лежать!
- Гражданин, встаньте, это не гостиница.
Ну и в таком духе - всю ночь по кругу.
Днём мы дежурили у касс, вдруг "выкинут" билеты. Давка там стояла сумасшедшая, стоило открыться окошку. Все сбивались в кучу и правдами-неправдами пытались добыть билет, если не прямой, то хотя бы чуть подходящий по направлению, чтобы уехать наконец-то из этого неприветливого саратовского железнодорожного царства.
От духоты и невозможности выспаться мне становилось всё хуже. Я ничего не помнила, всё что давали мне в руки теряла. Один раз умудрилась высыпать из внутреннего кармана папиного пиджака, сунутого мне подержать, оба его паспорта, загранпаспорт с которым он ходил в рейсы, и наш - "серпастый молоткастый".
Папа с мамой в этот момент мыли у случайной колонки в сквере попу брата, беднягу расслабило страшно из-за сложностей путешествия.
Хорошо что прохожий увидел, не поленился, подошёл, поднял и отдал папе.
Мне конечно попало. Но я была уже от двух бессонных сидячих ночей в таком состоянии, что мало что соображала. Родители шумели на меня... Но...
Когда вам двенадцать лет и вы несколько дней толком не спали - мало что может вернуть к реальности.
Я как-будто плыла в каком-то киселе - плохо слышала, неправильно реагировала, даже плакала.
Потом пришла третья ночь на вокзале. Я уже потихоньку сползала на лавку, чтобы хоть чуточку поспать лёжа. Отец меня поднимал. Надо было не привлекать внимание милиции, бродящей дозором, чтобы мама и брат могли полежать на лавке. Брат был для мамы проходным билетом на плацкарт, пусть и очень жесткий)).
- Ты же большая. Держись. А если ещё ты ляжешь, то маму с Сережей поднимут...
Я села. В голове шумело. И первый раз в жизни я узнала как она болит, нудно так, зло, словно шурупы в затылок и виски заворачивают.
От всех перенесённых сложностей в эту ночь у меня открылось очень сильное кровотечение из носа. Никогда такого не было. Я даже захлёбывалась и фыркала кровью.
Родители перепугались и рассердились сильно, потому- что я запачкала кровью не только себя но и пол, лавку, какие-то вещи...
- Нужно же хоть немного соображать!
выговаривал мне папа.
А с этим конечно были проблемы. Я так устала, и так перепугалась, что не до соображения мне было.
Прибежала какая-то медработница, поглядела на меня
- Ничего страшного - просто переутомление.
И мне было разрешено официально лежать на гладкой лавке-волне сколько захочется. Это было здорово.
На следующий день из битвы у касс, изредка всё-таки выплёвывавших какие-никакие билеты, папа вернулся победителем.
- Едем послезавтра.
И, поскольку появилась определённость - сразу стало как-то легче - "нам бы только день простоять, да ночь продержаться".
На радостях весь вечер мы провели на привокзальной площади, где взяли в прокат игрушечную педальную "Волгу", на которой с восторгом катался Серёжа. Он был ещё мал, не все соображал про педали, но мы помогали, а я так даже завидовала чуток. Но мне бы и не вместится было, совсем для маленьких машинка.
Нам оставалась до поезда прожить на вокзале ещё сутки, и мы решили использовать их с толком(до этого-то не могли, были привязаны к кассам).
В отличном настроении спустились вниз, к Волге, купили билеты на катерок, и поехали на дальние пляжи. Очень там мне понравилось. Правда, нас предупредили, что заходить в воду надо не спеша, осторожно щупая дно ногами - много посторонних предметов, встречаются и опасные.
Мне вручили Серёжу, и я осторожно, внимая советам, искупала его в пресной, непривычной для меня на вкус воде(мы же морские, вернее прибрежные жители, и вода наша вкусно солёненькая, а тут просто преснятина какая-то).
Отдав братика родителям, разбежалась, скакнула, и тут же рубанула себе ногу какой-то железкой. Кровищи...
Сперва обалдела. Потом ногу перевязали в медпункте(был там такой). Ничего. Зато смыла эту пыль нескольких дней, от которой зудело тело.
Назад возвращались вечером. Было прохладно, чуть сжалилась над Саратовом погода, ну, и над нами само собой.
Вышли на набережной. А к вокзалу подъем. И так здорово, красиво. Зелени, мне запомнилось - много. Подъём довольно крутой, не туристический, горный, конечно, но длинный.
Вот дошли мы до середины его, до вокзала ещё идти, а вдруг - пение многоголосое. И такое чудесное. Кажется, что звук снизу вверх, в небо, поднимается... Вечер сиреневый такой, тихий.
- Что это, папка?
Отец головой повертел
- Не знаю, говорит.
А женщина, что рядом с нами шла, местная видимо, взрослее моих родителей намного. Улыбнулась она
- Молодежь))). Это в храме поют, а звук вверх поднимается.
И вечер такой спокойный сразу стал. Духота куда-то делась, видимо там наверху подправили что-то в атмосфере, чтоб не мучить саратовцев и их невольных гостей-пленников...
А на следующий день мы уже катили на поезде в сторону оренбургских земель.
И впервые увидели верблюдов не в клетке жуткого зверинца, который приезжал к нам в Геленджик иногда, а спокойно, с достоинством идущих, забавно и важно выставляющих ноги, с таким замечательными шишковатыми бабками суставов.
Увидели юрты, и их хозяев, одетых в бархатные зеленые штаны и лиловые, бархатные же камзолы, или как назвать, даже не знаю.
А потом был Орск. И любимая моя бабушка, и весёлый дед.
И мои непутевые родители, которые, оставив нас с бабушкой, поехали на пляж у Старого города, а возвратился только отец.
Бабушка перепугалась, но папа сказал, что все в полном порядке,просто пока они купались, у мамы украли платье, и она сидит там теперь и ждёт, пока папа привезёт другое.
Такое было замечательное путешествие, правда, с муками в Саратове. Но их искупил тот вечер, и те дивные звуки, что поднимались от церкви вверх, в город.
Он был красив, как сто чертей,
Имел любовниц всех мастей,
Любил животных и детей
И был со всеми мил…
Да полно, так ли уж права
Была жестокая молва,
Швырнув вослед ему слова:
"Он Пушкина убил!"?
Он навсегда покинул свет,
И табаком засыпал след,
И даже плащ сменил на плед,
Чтоб мир о нем забыл…
Но где б он ни был – тут и там
При нем стихал ребячий гам
И дети спрашивали: "Мам,
Он Пушкина убил?"
Как говорится, все течет,
Любая память есть почет,
И потому – на кой нам черт
Гадать, каким он был?..
Да нам плевать, каким он был,
Какую музыку любил,
Какого сорта кофий пил, –
Он Пушкина убил!..
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
