Есть у меня приятель. Когда кто-то при нем пытается предсказать, чем закончится какая-нибудь житейская история, он с ходу начинает кипятиться и заявляет, что концовку даже самым буднишним коллизиям никому заранее знать в принципе невозможно - что-нибудь все равно пойдет не так. «Придумай к любой из них десяток развязок, - говорит он, – будет одиннадцатая, сочинишь сто – обязательно случится сто первая».
Не уверен, что это правило работает во всех случаях, но о нем я сразу вспомнил, читая на сайте начинающих авторов комментарии к своему рассказу.
Это был небольшой, всего лишь на пол странички, опус, и содержание его предельно просто: Игорек, мальчуган семи лет отроду, побывав впервые в театре, сказал родителям, что они живут «понарошку», а настоящая жизнь только в театре, чем задел своего отца за живое. Вот и весь незатейливый сюжет этой семейной сценки.
Я был абсолютно уверен, что суть ее ясна, как божий день, но, оказалось, моя уверенность никакого отношения к действительности не имела. Это я сразу сообразил, едва прочел первые комментарии.
Вот они эти достопамятные строки. Я не изменил в них ни единого слова, ни одного знака препинания.
«Бедный ребенок! Уже как старичок».
«Забавный сюжет развития событий».
«…С такого папаши станется потащить семилетку к психиатру, ибо неправильно мыслит, не как приказал папаша. И нравится ему все, а не как назидательно решила мамаша».
«Странный папа, которого задевают явные наивности семилетки».
«Что-то в этом есть, аха. Полно незрелых инфантилов, настрогавших детей, да».
«После театра обычно бывает секс. Но у родителей Игорька видимо его не бывает. Ни после театра, ни после кино, ни после водки с зефиром».
«Ах ты ж господи *умиленно* С тз зрения зрелого человека, подчеркну, именно, зрелого (не всякий взрослый таковым является) – это наивность, которая свойственна детям. Это нормально. Но в любом случае виден оригинальный взгляд на мир, нетипичное, не одномерное, не зашоренное, свободное мышление. Пошто я пишу очевидные вещи».
«Только дети, пьяные и разозлённые говорят то, что думают».
«Тема, конечно, интересная, но в таком возрасте рассуждать о таких вещах!? Не завидная судьба ждёт такого паренька… В лучшем случае психбольница…»
Такой вот спектр мнений обозначился в среде тех, кто прочел мою байку.
Нет, у меня в мыслях не возникает наводить на кого-то критику, хотя, вроде как, некоторые рассуждения откровенно перехлестывают через край, опять же с моей точки зрения, к которой, впрочем, я сам давно уже отношусь с большой осторожностью, но мне хотелось бы худо-бедно понять, с чего так разыгрались эмоции у людей, - вроде повод пустяшный, а какой запал.
«Вот она самая что ни на есть реальность, - подумалось мне, когда я впервые прочел приведенные выше коменты, – ни одному вымыслу с ней не сравниться, и ведь ничего не поделать с этим».
Действительно, как тут спорить, когда у читателя священное право вершить суд над авторским текстом, по своим меркам, и уступать эту свою привилегию он пока никому не собирается, да и, по большому счету, делать это категорически не следует.
Жаль, конечно, что в жизни все как-то не так гладко, как в теории, которая, как я ее понимаю, считает, что автор и читатель представляют собой некий симбиоз, который способствует обоюдному их интеллектуальному росту, но тут уж ничего не поделать.
Правда, был один комментарий, после которого так и подмывало воскликнуть: «Умри, Денис, лучше не напишешь».
«Я удивляюсь, вроде здесь люди приближенные к искусству, а не понимают, что мальчик из рассказа говорит чистейшую правду и понял это уже в своем возрасте. Лишь бы не забыл, когда вырастет».
Что и говорить, умно сказано и от души, но уж очень похоже на глас вопиющего в пустыне. Не под силу ему что-нибудь изменить.
И чем дольше я размышляю над этими, мало сказать, разноречивыми, коментами, тем сильнее ситуация напоминает мне одну из историй с Одиссеем. С одной стороны Сцилла читательской непредсказуемости, с другой Харибда авторского самомнения. Как проскочить невредимым между ними? Прямо-таки, неразрешимая задача. Не заморачиваться б ею, но ведь куда как заманчиво уподобиться хитроумному Одиссею.
Опередил меня предыдущий оратор. Потому как и с непредсказуемостью ничего сделать невозможно, и самомнение, сколько ты его битой не околачивай, не съежится. А потому следует руководствоваться простым принципом: собака лает, а караван идет, т. е. автору авторово, а читателю читателево. В свое время мне очень непросто было избавиться от привычки судить о книге по отзывам критиков, но годам к тридцати я с этим более-менее справился.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.