Он приходил к балкону и молчал.
Она, вдруг, начала курить ночами.
Тоска скрипела старыми полами,
И ветер выл, как профессионал.
Она ложилась на пол и ждала -
Сто шестьдесят четыре сантиметра -
В рубашке переношенного цвета.
Его рубашка. В ней она спала.
Терпение свернувшимся котом
Он грел за пазухой - оно в ответ мурчало.
Она свое любила и качала,
И говорила с ним, но только шёпотом.
В четверг сама открылась дверь, и страх
Вернул любовь, баюкая в руках.
__________________________________________
Оборотка на ZasHaan. Три зимы
Сквозь послепраздничную скуку
В тишине комнат, столов, диванов,
Запутавшись в пуповине скрученного одеяла,
Зато хорошо зная, что направо - ванна
Холодная, как скала. Если этого мало,
Налево - кухня, там уставшие мандарины
И фарфор в гудящей посудомойке.
Скука.
Кот слизывает за окном иней.
За хорошее настроение сегодня - тройка.
Мягкая, домашняя тройка: халат махровый,
Пара тапок, выглаженные пеленки.
После праздников
Самое трудное - это с людьми здороваться.
И разбирать ёлку.
Первую я угадала сразу, но второй катрен поверг - мой точный рост! привычка распластываться на полу! и дурацкая манера донашивать мужские рубашки! ааа!!! как это все узналось? ))))))
а вторая... вторая совершенна в своей послепраздничности и абсолютно органична до самой последней точки! унесу и никому не отдам! )
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.