Откровенно говоря, я не вижу особого смысла превозносить смиренных и кротких. Когда их превозносят, они перестают быть смиренными и кроткими
(Сэмюэл Батлер)

Все произведения автора

Все произведения Избранное - Серебро Избранное - Золото Хоккура

Сортировка по рубрикам:

К списку произведений автора

Проза

из цикла "Фантазии"

БОЛЬница

…Да не приснятся нам чужие сны…

В этом учреждении, куда меня угораздило попасть по протекции родной тетушки, четырнадцать корпусов. Один – административный, два – хозяйственных и двенадцать – лечебных. Больница краевого значения, говорят, сам губернатор кураторствует над ней, должна быть солидна и величественна, а она не ухожена до рези в глазах. Вот у нас в районе клиника хоть и маленькая, а сверкает чистотой, порядок образцовый, можно сказать, идеальный. И всего-то - стараниями одного человека - неутомимой сестры-хозяйки. Тут же - грязный двор, облезлые фасады, обветшалые заборы, разбитые окна, заколоченные наспех фанерой, теснота в палатах, теснота в коридорах, теснота на всей территории лечебного заведения. Здесь даже корпуса расположены вплотную друг к другу, и больные целыми днями лениво переговариваются, сидя на широких больничных подоконниках. Тема муссируется всегда одна – недуг собственный, болячки собеседника, заболевания соседей по палате. Если погода не позволяет общаться, - через громадные, серые, сто лет немытые окна пациенты наблюдают за частной жизнью собратьев по несчастью. Не правда ли: подглядывание интереснее самого кассового фильма? Оно заманчивее, живее, острее по ощущениям. Кино – выдумка, а тут – сама жизнь. Парадокс, но особенно актуально это явление в эпицентре всеобщей боли, которая растекается по этажам невыносимыми, протяжными стонами или дикими вскриками, натянутой веселостью да истерическим хохотом. Она витает и клубится, переползает из палаты в палату – паук, гигантская многоголовая змея. Порой кажется, что у этой твари есть запах, цвет и даже присутствуют очертания - так она ощутима в больничных застенках.

Процедуры на сегодня закончились. Читать не хочется, телевизор не уважаю с детства, гулять пока не разрешают. Совершенно нечего делать, и, как все, я становлюсь наблюдателем. Мое окно занавешено от яркого солнца простыней, смотрю сквозь щелку. Образовавшаяся «замочная скважина» чем-то похожа на ровный длинный-предлинный коридор. В фокус зрения попадает молодой мужчина с безумным взглядом. Вот он, выпив что-то из горла и откинув бутылку в сторону, лезет вверх по водосточной трубе. Бутылка падает на бордюр, разбивается вдребезги, и от звона закладывает уши. Наблюдаю, не в силах оторваться от открывшейся картины напротив. «Верхолаз» оказывается шустрым – три-четыре минуты, и он уже примерно на уровне моих глаз. Теперь хорошо вижу - дядя безобразно пьян. Плюётся, матерится, багровеет от натуги, пытаясь дотянуться до нужного ему окна на четвертом этаже. Достает только рукой и стучит по стеклу кончиками пальцев. В окне появляется тощенький пацанёнок лет пяти с совершенно прозрачной кожей. По всей видимости, соседний корпус - детское отделение. У мальчугана округляются глаза, когда он видит мужчину. Вернее, они восторженно распахиваются и начинают светиться, как это бывает только у наивных детей или у выживших из ума стариков. Несколько секунд мальчик млеет от обрушившегося на него нежданного, негаданного счастья, потом долго и суетливо возится с окном, все-таки справляется с тугой задвижкой, открывает одну створку и тоже тянется к отцу (конечно, это лишь мое предположение, но, думаю, что с родством у этих двоих угадала). У пацана ничего не получается, мешает рама. Он встает на четвереньки, вытягивается в струнку. Его больничная рубашка задирается, штанишки сползают, оголяя худое тельце с выпирающими ребрышками. Две руки медленно тянутся навстречу друг другу и на долю секунды соприкасаются. Гипнотизирующее зрелище. Один миг, доля секунды… И отец срывается с трубы. Он стремительно летит, а парень орет дурным голосом, и в его совсем не детских глазах стынет беспредельный ужас. Потом шок, всего лишь на мгновение… сын тянется вслед за отцом и… тоже падает. Почему-то, в отличие от родителя, ребенок летит медленно, потом его словно что-то подхватывает и даже начинает поднимать назад, вверх – то ли порыв ветра, то ли нечто потустороннее. Но вдруг мальчика резко отбрасывает в сторону, и он опять планирует вниз, только метра на три правее. У земли движение ослабевает, и пацан мягко опускается на траву прямо перед входом в здание. Вижу их двоих, лежащих в нескольких метрах друг от друга: отца - в луже крови, в неестественной, мертвой позе, с вывернутой ногой и без ботинка, и сына – маленького белокурого ангела, вроде бы ненадолго прилегшего отдохнуть на зеленый ковер. Входные двери отворяются, появляется женщина в струящемся белом платье, на ее распущенных прямых волосах - венок из белоснежных лилий. Она бережно поднимает мальчугана с земли и на вытянутых руках несет его. Идет размеренно и осторожно, почти торжественно, точно ее ноша - хрупкая ценность. Дальше не вижу – женщина скрывается за углом. А я... я просыпаюсь... В ужасе... Сердце торопится выскочить наружу. Наверно, следует сходить к медсестре на пост и померить давление. Соседка по палате глухо кричит во сне. Знаю, её мучают постоянные боли, но она скрывает этот факт от врачей. Впрочем, как и я. Что толку говорить? Дадут, в лучшем случае, анальгин, в худшем – процедят сквозь зубы: «Терпи, никаких лекарств не напасешься на всех вас». Терпим, стонем… А, может, мы с соседкой видели один и тот же сон?..

Опубликовано:	17.06.2009 23:40
Просмотров:	4196
Рейтинг:	0
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

БОЛЬница

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться