А славно бы увидеть Москву глазами иностранного туриста, какого-нибудь доброго, рассеянного шведа. Без провинциальных комплексов, без эмигрантской оглядки... Или глазами местного долгожителя, наблюдателя, созерцателя. Чуть не сказал «коренного москвича» – тухлая фраза, даже слово «прописка» звучит веселее. Я всегда был здесь по делам, жил здесь по делам. Первый вагон из центра и сразу налево. Бег с препятствиями из ненужных людей, чтобы отловить искомых. Людей вокруг меня образовалось чересчур. Некоторым я был что-то должен, остальные – должны мне, и требовалось срочно с них это получить.
Думал: получу своё, выдохну и осмотрюсь. Москва лет восемь оставалась функцией, ступенькой. Перешагнул и осмотрелся – но уже в другом месте. Жаль, а что поделаешь? Столица понаехавшим не друг. Явился завоёвывать Париж – оперируй шпагой, а не глазей по сторонам. Нет, кремль я видел. И мавзолей, включая содержимое. И большой театр, включая изнутри. Регулярно эскортировал туда заморских гостей. У меня был лучший и единственный на кафедре английский. А также, по мнению начальства, избыток свободного времени. Как сказано гением, балеты долго я терпел.
Я не люблю работать вообще, и с людьми – особенно. Такая работа помимо других неудобств выключает меня из контекста. Посетив десятки интересных мест, я ни черта не видел, кроме лиц в аудитории и бухгалтерии. В Москве есть нюанс: сложное, не всегда уловимое ощущение, что ты здесь шпион. Из него потом вырастает мысль об эмиграции.
Москва – вэдээнха эпохи эсэсэра. Город – сноб, витрина, китч. Улицы имперской ширины, архитектура в стиле «поздний Джугашвили». В теплом бензиновом смоге на десяти полосах звереют авто. Сверху давит угрюмое небо. В пространство въелся запах фанты, горячих собак, хрустящих денег... Можно притвориться, что это твоя жизнь. Можно даже часть её купить и заблеять от самодовольства. Только этот город избалован, капризен. Он не любит выскочек. У него другие планы. Засунь под хвост свои купюры и амбиции. Ты сюда не принадлежишь. Тебя пустили посмотреть.
Дорогие москвичи и гости столицы... Не друзья, товарищи, сограждане, а гости и хозяева. Москве важна определённость. Потому что отдельные шустрые гости норовят задержаться. Праздник кончился, а они все ещё тут. И уже неясно, в качестве кого. Цветные штаны не прокатят, штаны сейчас у всех одинаковые. И остальное тоже: лица, походка, речь... Вместе толкаемся в разные стороны, шмыгаем под землю и обратно. Но если у метро проверят документы, выявляется существенная разница. Многие уедут дальше. А тебя уведут куда следует. Трудно остаться собой. Лицо, одежда – ерунда, главное – беспечный взгляд. Именно его читают физиономисты у метро. Взгляд обязан излучать уверенность в том, что ты поедешь дальше. И слово «обезьянник» знаешь только по кино.
Про обезьянник расскажу. Но вначале о достоинстве самарской прописки. У неё, как выяснилось, есть одно достоинство. Однажды меня взяли на гоп-стоп. Дело было на автовокзале, ст. м. Щелковская, первый вагон из центра, из стеклянных дверей налево. На мне стандарт: кожаный верх, джинсовый низ, сумка adidas – типичный фраер ушастый. Купил билет, закурил, углубился в себя... Чувствую движение сбоку. Слышу:
– Брат, угости сигареткой.
Сунул руку в карман, а вынуть не могу, перехватили. И вторую ломят за спину. Я даже испугаться не успел. Только что был один, и уже нас трое.
– Давай-ка отойдём, поговорим.
Утолкали за ларёк, там ещё двое без особых примет. Среднего роста, плечистые, крепкие. Нежно извлекают паспорт, кошелёк. Граждане озабоченно спешат мимо. Вокзальный секьюрити нам кивнул.
Кошелёк должен был их огорчить, а паспорт – наоборот. За обложкой – сложенная вдвое купюра с Эндрю Джексоном. Дяденька полицейский, возьми меня. Этим маловато, но шанс уйти здоровым.
– Паспорт хоть отдайте, – говорю.
Старший полистал мою книжицу.
– Ты из Самары, что ли?
– Ну.
– Держи.
Отдают имущество, хлопают по спине.
– Вали, братан. Повезло тебе сегодня.
Запоздалый потный страх, мягкость в ногах, тошнота... Реакции организма, не успевшего за темпом событий. Меня грабили. Что-то пошло не так. Дважды проверил – всё на месте. Кошелёк, билет, сигареты, паспорт... Эндрю с удивлённой половиной лица... Что это был за сюр? Что за полёт шмеля вокруг гранаты?? Вечером звоню сообразительному другу.
– Это наши, казанские гопники, – объяснил друг, – их территория.
– Ты-то откуда знаешь?
– Бывшие ученики, восьмой «г». Видел их там пару раз. У них правило: земляков не трогать.
Двадцать баксов из паспорта могли взять трижды. Следующим был мент в переходе у вокзалов. Сытый, добродушный, непохожий на мента. Почему из сотен людей он выбрал меня? Этот вопрос не даёт мне покоя. Что во мне не так? Обычное лицо славянской национальности. Финский пуховик, сделанный в Китае. Норковая шапка из котика. Сумка большевата, так вокзалы же. Каждый второй с баулом.
– Регистрации нет, угум... Когда приехал?
– Только что.
– Ну-ну... Билет есть?
– Оставил у проводника. Мне он ни к чему.
– Разумеется... Цель прибытия?
– Осмотр достопримечательностей.
– Где будешь жить?
– У родственников в Кучино.
– Кто автор «Болеро» Равеля?
– Э-мм...
– Расслабься, я шучу. А это что? Взятка?
– Где? Аа... не, заначка. На всякий случай.
– Ладно. На регистрацию – трое суток. И билет чтобы всегда. Ясно?
Он вернул паспорт. Я не выдержал.
– Можно вопрос? Почему ты меня остановил? Что во мне подозрительного?
Мент ненадолго завис.
– Опыт, интуиция... – произнёс он наконец. – У тебя сумка большая. И лицо такое, знаешь... Будто ты задумал...
– Теракт, – подсказал я.
– Вот что, умник, – его добродушие вмиг исчезло, – пройдём-ка в отделение...
– Не надо в отделение, – испугался я, – глупо вышло. Извини.
Вот значит как. Задумчивое лицо стало подозрительным. Исправим. Кстати, размышлял я тогда над статьёй для «Вопросов психологии». Конкретно оттачивал следующую мысль. «В общем виде, главной целью развитой когнитивной системы является прогнозирование будущего».
Вскоре я полностью слился с толпой. На моей уличной физиономии закрепилось выражение лёгкого слабоумия. Иногда, вернувшись домой, я забывал его снять, за что подвергался насмешкам жены. Надевать дебила приходилось часто – работал я в семи местах. Читал лекции в двух университетах. Халтурил консультантом в пяти детсадах. Вёл договорные курсы в банках, страховых компаниях, центрах профориентации. Даже, как ни странно, в Зеленоградском РОВД. Психология была в моде, работа валялась под ногами. За ужином я выключался, не доев.
Москва охотно забирала наши силы, но отказывала в статусе легальных душ. Мы были людьми вне сорта. Наше бытие вызывало сомнения. Заболей мы – не станут лечить. Пропади – не кинутся искать. Жалобы, претензии? Вали, страна большая. Тема регистрации печальна и скучна. Но как мне избежать её? Как обойти тему жилья? Я пересматриваю образы Москвы, в голове тихо кликает слайд-проектор. Сейчас увижу что-нибудь изящное. Романтическое, возвышенное, как мини-юбки летом на Тверской. Чистые пруды, застенчивые ивы, переулочки Арбата... Но упираюсь лбом в бетонную конструкцию. Работа, регистрация, жильё. За неубитую однушку хотели ежемесячно двести баксов плюс. Раз в полгода, обновляя договор, хозяева накидывали чирик. Не нравится – вали. Я понял, что такое классовая ненависть. Это когда твоя жизнь напоминает бег за фальшивым зайцем, собачий ипподром. Ты конвертируешь её в зеленые бумажки и скармливаешь жадным паразитам. Этот город меня потихоньку съедал.
Ресентимент... – поморщится какой-нибудь эстет. К людям надо помягше и на вопросы смотреть ширше. Так смотрите. Кого я оскорбил? Своих работодателей? Никоим образом, а мог бы. Ментов? Безосновательно – менты встречались разные. Но все мои лендлорды были редкие жлобы. Не знаю, как там власть, а халява развращает абсолютно.
Помню бодрую тётушку, владелицу жилья на улице Расплетина. Лицо простое, будто кукиш. Обыкновенно суетлива, возбуждена получением денег.
– Ребятки, не заплатите вперёд? За месяц или два. Присмотрела телек «Сони Тринитрон». Красавец, большущий такой, диагональ – семьдесят! Надо брать, пока скидки...
– Так у нас столько нет.
– Ну, давайте сколько есть. Давайте, давайте! Забегу ещё к одним жильцам, недалеко. Может, они выручат.
Господи, – думаю, – за что ты подарил ей три квартиры? За какие свершения и подвиги? Мне, кандидату грёбаных наук, – ни одной, а ей – три. Если это сообщение для меня, выражайся пояснее.
Ещё был алкоголик Николай, сдавал пенал в хрущёвке на Филях. Сам где-то обитал на иждивении матери, деньги за квартиру пропивал. И ему, понятно, не хватало. Слишком тонка грань между опохмелиться и закрепить успех. Поговорить на эту тему Николай любил со мной. Пару раз в месяц ему удавалось застать меня дома.
– Макс, такое дело... У тебя не будет... сам понимаешь... взаймы?
Николай чешет кадык. Я вынимаю деньги. Через полчаса хозяин возвращается с бутылкой.
– Твоя дома? Давай махнём по рюмке.
– Слушай, – говорю, – вообще-то я работаю...
– Работа не волк, по сто – и я убёг. Не могу один, как ханыга.
Сперва я по наивности решил, что это в счёт квартплаты. Ты занял, я вычел, правильно? Неправильно.
– Я с вас по-божески беру, – обиделся Николай, – такая квартира дороже стоит. Мне знающие люди сказали: продешевил ты, Коль, продешевил. Такая квартира – двести пятьдесят самое малое...
Бог заговорил со мной о регистрации, хозяевах и жизненном пути в неподходящей обстановке. Или в самой подходящей – ему видней. Есть гипотеза о том, что навязчивые мысли сбываются. Якобы мы задаём себе цель. Четыре года я боялся попасть в обезьянник. Четыре года (и потом ещё двадцать) бегал от ментов в ночных кошмарах по тоннелям и эскалаторам. И вот я здесь, в набитой аутсайдерами клетке Бабушкинского РОВД. Запах блевотины и хлорки выедает глаза. Ещё пахнет мочой, бомжами, страхом, но это общий фон.
Как мня поймали? Cherchez la femme. Со мной на кафедре работала Татьяна Анастасьева. По документам – русская, москвичка. А по фейсу – что угодно от вокзальной гадалки до Пенелопы Круз. Уместно смотрелась бы на корриде, верблюде, стамбульском базаре. Однажды, смеясь, рассказала историю. На улице пристали цыгане. Балаболили по-своему, одна схватила за руку. Татьяна вырвалась, брезгливо оттолкнула. «Пхагэл тут одэл! – крикнул цыганка. – Давно, коза, из табора отмылась?!»
На Бабушкинской мы читали курс «Стресс учителей и методы его преодоления». Я – бывший учитель, Татьяна – бывший методист. Кто мог лучше раскрыть эту тему? Раскрыли, двинулись к метро. Я не хотел идти с Татьяной, её часто останавливали. Броская внешность, цветастая шаль, менты тоже скучают...
– Молодые люди, документы предъявляем.
Меховой зверёк из пяти букв шевельнулся в животе.
– Так-та-ак... Вы, девушка, свободны, а ты – пойдёшь с нами.
Паспорт исчезает в недрах серого бушлата.
– Куда?
– В зоопарк. Пошли, чего стоим!
– Я тоже пойду! – Татьяна пристроилась рядом. – Ребят, отпустите, ну в чём проблема? Человек в командировке, нас люди ждут...
– Где временная регистрация? Командировочное, билет?
– Нету, – говорю, – так вышло...
– Значит, посидишь до выяснения.
Я вспомнил про двадцать баксов.
– Командир, может, договоримся? У меня штраф в паспорте, за обложкой.
Менты переглянулись.
– В следующий раз.
– Не повезло тебе, земляк. У нас план не выполнен, и смена кончается.
Идём сквозь мини-рынок. Группа чеченцев шумит у ларька. Татьяна вновь заговорила:
– Мы же свои, русские люди! Вон – их проверьте, и будет вам план.
– Ошибаетесь, девушка, – старший качнул головой, – они все с регистрацией.
В РОВД били двоих. Сначала одного – гуманизатором по рёбрам, затем второго – ногами. Менты тут были злые, красномордые, усталые. Я сразу понял, как себя вести – молча. Да. Нет. Готов заплатить штраф. «Заплатишь, – сказали мне, – потом». Забрали сигареты, кошелёк, толкнули в обезьянник. Внутри тесно стоял народ. Многие кашляли. Кто-то вполголоса матерился. Кто-то долго и трудно блевал. Хотелось скомкаться, не дышать, в идеале – стать мыслью.
Миллионы безвинных людей отсидели в лагерях. Позорно жалеть себя, и всё-таки... Конец двадцатого века. Почти цивилизованная страна. Трезвый человек идёт с работы – его бросают в клетку. За что? Государство считает меня недостойным витрины. «Место!» – командует оно и похлопывает дубинкой о ладонь...
– А не послать ли это государство на хер? – произнесли над ухом. Голос привёл в движение ряд смутных образов. Пыль, сдуваемая с грампластинки. Тикающий часовой механизм. Липкий шелест фотоальбома... Я зачем-то оглянулся и сказал:
– Давно пора, но... страшно. Опять всё с нуля. Ты бы вытащил меня отсюда, Господи.
– Сами отпустят. Я по другому вопросу. И оставь эту архаику, называй меня...
– Высший разум?
– Фу, как пошло. Голос вселенной.
Я хотел сострить, но промолчал. Он догадался.
– Слушай и не перебивай. Ты говоришь: «за что?», «несправедливо», «разные стартовые позиции». Ты ноешь: кому-то – много, бесплатно и сразу, а тебе – остатки, втридорога и потом...
– Я такого не говорил.
– Молчать! Запомни: важно не имманентное, а трансцендентное. Не то что дано, а как использовать. Попытка сделать рывок, качественный скачок из одного мира в другой. Привилегия нескольких жизней. Шанс узнать, человек ты или мох. В этом – твой смысл. Завтра едешь в австралийское посольство. Потом – в новозеландское. Берёшь анкеты, формы, списки документов. Решаешь, куда проще отвалить. Затем – нотариус, подтвердить квалификацию, сдать языковой тест. Канительно, дорого, но выполнимо. Готов?
Я кивнул. Тотчас лязгнул засов, решётка в новую жизнь отворилась.
– Неволошин! На выход.
- Слушаюсь, товарищ Верховный!
Сказал Неволошин и вышел вон. И поставил себя с ног на голову на краю антиподной земли...)
"Как бы здесь на двор окошко нам проделать? – молвил он. Вышиб дно и вышел вон". Вспомнил не без помощи гугла :-)
Я тут вспомнил, как как-то в вокзальном кафе (где я обычно никогда не бываю) услышал разговор двух парней за соседним столиком. Что-то типа: а где работает Петя? А он на такой-то станции. Я прислушался. Нет, это были не карманники, а нищие. По виду нормальные молодые люди, немного худощавые. Я к тому, что у каждого своя Москва. А Москва 90-х, ты удивишься, если я скажу, что плохо ее помню. Свой район, место учебы, место работы - больше никуда. А если куда-то выбирался, то на природу. Насчет наметанного взгляда у ментов - есть такая тема. Это и есть профессионализм, увидеть из ста человек карманника, хотя на нем не написано, что он карманник. Плохо, если такой профессионализм направлен против нормальных людей.
Привет, Кот! Не удивлюсь совершенно – у меня то же самое. И ещё у нескольких моих друзей. Такое, видно, было время – выживать надо, не до красот. Недавно почитал Андрея Рубанова – примерно похожее впечатление, однако не совсем моё. Захотелось вот поделиться своим.
Привет. Делю 25 на 15 - за технику, и 10 - за впечатление, или, как ты любишь говорить, за послевкусие. Итак: техника - 15 (она безупречна, по-моему), послевкусие - только 5. Почему? Однажды ты то ли мне, то ли кому-то сказал, что тебе писать рассказ или стих просто интересно, что это ты как бы складываешь пазл. И здесь ты, похоже, так же поступаешь. Или, все-таки, есть еще какая-то осмысленная цель. Что ты хотел сказать то? Только вспомнить некую наружную (внешнюю) картину? Типо, мемуары? А где герой? Неужели этот вечно трясущийся от страха (перед ментами, гопниками, начальниками, женой, людьми вообще и т.д.) молодой человек, который от страха как сиганет, как заяц, и ускакал, удрал, короче. Короткий рассказ, по-моему, должен прострелить сердце, как пулька, вызвать сильную эмоцию сочувствия герою. Я пока ему не сочувствую, уж больно он закрыт. В этом рассказе закрыт страхом. Может, потому, что не только герой, но и автор вечно закрыт каким-то одним ВАЖНЫМ (писательским) страхом?))
Привет и спасибо, давно не слышались! Слово "послевкусие" не моё. Это ты меня, Наташа, с кем-то перепутала ) О цели. Мне хотелось сочинить несколько, условно говоря, новелл о местах, где довелось пожить. Взглянуть на эти территории, через основное впечатление, характерный случай, ведущую эмоцию. В Самаре это принятие-отвержение. В Москве – тревога, страх. Эмоции не самые комфортные, сказать о них по-честному непросто. Но что испытывает человек, у которого завтра может не оказаться жилья? Или вдруг его упрячут в клетку, где легко сделают всё, что захотят? Я рад за людей, незнакомых с этой стороной реальности. Вот за тебя, например, рад. Естественно, новелла им кажется пустой, а герой не вызывает сочувствия. Но есть и другие люди.
Ты меня не слышишь, или не хочешь услышать. Вот, зря ты за меня радуешься, тут то как раз именно я то уж тебя прекрасно понимаю, получше многих. Тебе сочувствую. Герою твоему - нет. Вот скажи, ты можешь раздеться донага и выйти днем на люди, просто выйти на улицу?
Могу, если на то будет серьёзная причина. Но я не вижу связи, извини. По-моему, на вопрос о цели я ответил внятно.
Насмешил.) Ну, какая же тут может быть серьёзная причина? Пожар, что ли?) Нет, просто так, без причин. Ты не можешь и я не могу, а вот настоящий писатель прозаик может, фигурально выражаясь, конечно. Вот тебе и вся связь.)
Мне кажется, надо запатентовать этот критерий определения настоящего писателя, растиражировать его и подсчитать наконец настоящих писателей, а то так читаешь одного-другого и не понятно, какой статус.
Привет.) Почти на все сто уверена, что такой способ давным-давно и не мной,конечно, уже запатентован. А вы что действительно не понимаете какого уровня писателя вы читаете. Вы считаете, что в этом деле все равны? Кого же вы читаете? Кто такие эти один-другой, если не секрет?
Уровень я понимаю, если знаком с методом. Если нет - не понимаю. Например, возьмите лонг-лист премии АТД и попробуйте разместить всех по уровням. Очень часто видел, как мастера (и фанаты) силлабо-тонических стихов не только не могут оценить хорошего верлибра, но и говорят, что ничего в этом не понимают. С прозой немного иначе, потому что я только читатель. Я могу оценить отдельные инструменты, и выделить общее впечатление (если текст не являет из себя нечто головоломно-абстрактное), могу наслаждаться, если текст поэтичен в каждой слове, как у Платонова. Но невозможно оценить уровень того, чего не можешь понять.
один-другой абстрактны, это же шутка
Платонов мой едва ли не самый любимый писатель.)
Но не только форму, не только инструменты, конечно, я имею в виду когда говорю о наготе прозаика. Вот у Достоевского, например, инструментарий весьма сомнительный, зато он сам абсолютно голый. Вы скажите, допустим, "Ууу, Достоевский - гений, и вообще псих. На таких не равняются". А я вам отвечу, и Максу тоже - а почему бы, собственно говоря, и не поравняться?)
Насмешила. ) Без причин можно только чихнуть или пукнуть. И то, как выясняется, не всегда. ) А настоящей литературы, качественной прозы просто так не бывает. Для неё всегда есть серьёзные причины, пожар, фигурально выражаясь. У нас покамест лёгкое задымление, поэтому бегаем одетыми в противогазы )
А мне кажется что ты понял, о чем я.) Но, все это теория. Черт с ней. А вот практически, мне концовка не очень. Она и банальная (это уже было, было...) и надуманная (не верится), она не согласуется с прекрасным лаконичным реалистичным стилем всего рассказа. Лабуда. Концовка должна быть другой, по-моему. Лаконичной, экспрессивной. Типа там "Через три месяца, после маяты по .... (казенным делам), самолет... и т. д.
Было несколько вариантов финала, включая и такой. Представь, даже похожими словами ) Но в итоге отклонил его, как слишком предсказуемый, банальный. Композиционное клише, которое именно на слуху. Которое сильно просится здесь. А значит – нет ему. Решил оставить более открытую, дискомфортную концовку с интригой. Особенно горжусь фразой "решётка в новую жизнь отворилась". Погугли, ни у кого нет, только у меня :-)
Да, знакомые аллюзии 90х годов.
Ныне, как ни относись к государственному строю, всё по-другому.
П.С. А мне концовка понравилась.
Люблю фэнтэзи)
Хорошо, если по-другому. Концовку мне два человека советовали изменить, и три сказали: не трогай ни в коем случае ) Спасибо!
Ну я на основе собственных поездок сужу. Надеюсь, что так и есть. Хоть это и моё субъективное мнение:)
А Эти Трое дело говорят:)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
блинский компот. прочла только последние три абзаца. пока что. до начала завтра дойду. ибо в ленту совсем поздно зашла. у меня тоже какая-то фигня обозначилась внезапно, прям позавчера, на фотографиях неких внутренностей. вот и думаю. мошт уже туда пора. а потом вспоминаю, кто же хоть заплачет... блин, гнусная картинка вырисовывается...
я решила- веселицца и танцувать прям до последнего...вот пока не упаду.
Здравствуйте, Макс. Я слышал, что это произошло в Архангельске. Да, это было самоубийство. По причинам очень непростым. Андрей был очень много должен (Вы, наверное, не знаете о его страсти к игре?), столько у него не было. Он выписался из квартиры, чтобы оставить её детям. Уехал (насколько мне известно, в Архангельск, хотя, скорее, правы Вы) и там бросился в воду. Тело нашли. В гостиничном номере нашли записку. Очень жаль Андрюшу, очень жаль, что ему не помог никто, из тех, кто был с ним тогда рядом и был посвящён в его обстоятельства. Мне остаётся только вспоминать его добрым словом, других он не заслужил - для меня.