Интеллигенция и революция 2

Мы живем во времени, в котором ценятся не художники, а декламаторы. Нам не терпится махать шашкой – подайте на блюде нарубленных голов жуликов и грабителей, которые мы водрузим на зубцы кремлевских стен! Духовная работа, сосредоточенность внутри себя никого не интересует. Мыслю, следовательно, существую? О чем это? Декарт устарел. Говорю (желательно, говорю с трибуны, брызгая слюной на перекошенные от восторга и гнева лица слушателей), только тогда существую. Говорю, чтобы не молчать, чтобы поменьше приходить домой на свою частную маленькую кухню, кормить своего зажравшегося частного кота и лелеять свои частные и очень всейные мысли о том, как я беззащитен, беспомощен и беспощаден в своем желании не быть беззащитным и беспомощным. Я же, черт возьми, что-то значу? А все вместе? Тут математика за третий класс. Если один что-то значу, то все вместе уж точно. Значим. А, может быть, просто значимся?

Кому какое дело до отдельных Акакиев Акакиевичей? Гоголь с Достоевским жили слишком давно. Нам не до маленького человека, когда мы, общественность, держим в руках судьбы всей страны. Хотя мы, конечно, ничего не держим. Создаем одуванчиковую иллюзию: мы значительны, от нас зависит размер пенсий, благополучие нации, количество пятен на солнце. При этом где-то внутри, в том колодце, куда не достает ни времени, ни стремления хотя бы иногда заглядывать, все равно мерещится, что ничего не меняется, кроме толщины карманов тех, кто наш протест возглавляет и на нем наживается. Пройдет лето протестной жизни, одуванчик поседеет и мы сами, жадными, как в детстве губами, сдуем с него все поверхностное. Вырастим новые цветы. И опять их загубим. Придут новые поколения... Вырастят что-то свое. Хоть бы картошку.

Мы говорим друг другу – дружище, ты не драматург, если у тебя ко второму действию вся сцена вкупе со зрительным залом не завалена трупами – жертвами социальной несправедливости. Если ты поэт, к черту твою безудержную молодость и влюбленность, дай нам эпоху, спой нам про горсть родной земли, которую бросят тебе на могилу. Если ты прозаик не вздумай писать снежинку на варежке замечтавшегося ребенка – тут же присвоят звание примитивного бытописателя… а то и быдлописателя. Если ты журналист, не дай тебе бог, произнести: «Я не знаю».

А я не знаю, как мне быть в этой стране. В этом смятении, воровстве, нечестности, невозможности на что-то повлиять… нежелании прибиться к тем, кто об изменениях кричит, но ничего не меняет. Я знаю, что единственный возможный подвиг – просто быть. Быть здесь и быть достойно. Не уезжать, вырастить детей, ходить на работу. Учить школьников складывать одну вторую и одну вторую и не получать две четверти, учить их в словосочетании «много читален» не писать «читеЛЕНЬ», потому что им лень читать. Лечить, строить, исследовать… Не брать взяток. Верить. Если ты художник, делай все это одновременно. Общего выхода нет; если что-то и станет лучше, не мы найдем выход - сама история. Когда дело касается духовного поиска утверждение «вместе мы сила» не работает. Вместе мы толпа, справедливо разгневанная, да слепая, как только что родившиеся котята. Но я в себе еще что-то значу. Я, думающий, решивший быть честным и делать что-то по способностям своим, гораздо важнее, чем я, один из тысяч, уставший слушать каких-то неумных людей, на митинге. Нет трагедии нации, есть трагедия отдельно взятого человека. Не быть писателю, который разгневанно твердит про власть, общество, пути развития, и не говорит про человека, про снежинку на его варежке, про своего толстого кота и про своих стареющих родителей. Не быть писателю, который честно не признается себе, что и он бесконечно мало знает, но пытается быть честным и свободным, хотя бы в своем искусстве.

Опубликовано:	05.12.2012 14:41
Просмотров:	3158
Рейтинг:	0
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

Интеллигенция и революция 2

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться