|
|
Один из верных путей в истинное будущее — это идти в том направлении, в котором растет твой страх. (Милорад Павич)
Все произведения автора
Все произведения Избранное - Серебро Избранное - Золото Хоккура
К списку произведений автора Проза
| из цикла "Мистика" | В небесах было теплее | | Любовь как и многое необъснимое, включает в себя маленький парадокс - она может и должна проявлятся по разному, но она не может быть разной, любовь - это не обязательство, любовь - это дар, как дар создавать жизнь... | В небесах было теплее
Сергей Салин-Велинский
В небесах было теплее
Копин не заходил к Серову без стука только когда дверь его квартиры была закрыта на ключ, но если замок был открыт… Неуклюжее постукивание по дверному полотну или звонок, каким бы ни был эго звук, Копин воспринимал как фактор, отдаляющий близких людей друг от друга. В свои сорок два года Сергей глубоко верил в то, что если человек не хочет чтобы его застали врасплох, то он обязательно запрет дверь на засов.
В тот день все было как обычно: Копин вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, тронул ручку двери, потянул, открыл, вошел и направился прямиком в кабинет Ефима. Проходя мимо лестницы ведущей на второй этаж двухуровневой квартиры Сергей, не останавливаясь поднял голову, немного склонился так, чтобы его голос влетел в верхние комнаты в полном объеме и гулко и громко обратился к тому, кто в это время дня обязательно должен быть там:
- Светланка! Чайку, пожалуйста, дяде организуй, - Копин улыбнулся уголками губ.
Сверху раздался возмущенно-усталый хнык, но по серебру в голосе не трудно было понять, что его обладательница тоже улыбается, причем не стесняясь обнажить зубки:
- Дядя Сережа! Вот, как вломиться, ни здрасте, ни до свидания – так это вы запросто, а как чаю себе налить, причем по пути – так без Светланки не обойтись?
- Ах, ты, значит, решила огрызаться с дяденькой? Все! Пеняй на себя – иду к папе ябедничать на тебя, лентяйка.
- Превосходно! – Светлана уже показалась на лестнице, - Только вы в следующий раз сразу к папе и ябедничать, чтобы он вам сперва рассказал о том, что бывает с людьми, незаконно использующими труд несовершеннолетних, а потом вы подумаете, стоит ли отрывать Светланку от занятий или можно своими силами обойтись.
- Ладно, ладно, подкатишь еще, - Копин изобразил на лице смертельную обиду и шагнул к двери в кабинет.
- Сахару сколько?! – крикнула ему вдогонку девочка.
- Как обычно… - ответил Копин через плечо и вошел в рабочий кабинет друга.
- Привет, Фима! Ну, что закончил?
- Ты хуже моего редактора. Ни грамма терпения. Сейчас, всего несколько строк осталось.
Ефим оторвал взгляд от монитора, посмотрел на Сергея поверх очков в узкой оправе, отхлебнул из стоящей радом с клавиатурой кружки немного остывшего чая и вернулся к работе.
Копин ухнул в мягкое кресло напротив стола Ефима, блаженно растянулся, откинул голову назад и уставился в потолок.
Треск клавиатуры приятно разбавлял тишину. Ефим явно, как он выражался, «поймал картинку», его пальцы плясали на клавишах как танцоры на соревнованиях по бальным латиноамериканским танцам.
Сергей молчал, чтобы не отвлекать Ефима от творческого процесса, к тому же он давно ждал последнюю повесть, и ему было невтерпеж прочесть её законченный вариант, как можно скорее.
Дверь открылась и на пороге появилась Светлана с чашкой ароматного чая, пар от горячего напитка живописно струился и растворялся в воздухе, оставляя в нем расслабляющий аромат.
- Папа, я требую принять меры, - девочка так здорово притворялась, что Ефим даже слегка напрягся и перестал отбивать плотную дробь по клавишам.
- В школе что-то? – насторожился Ефим.
- Нет. В твоем собственном доме.
- Точнее…
Девочка демонстративно протянула чашку сидящему в кресле Копину.
- А-а-а, ясно. А ты ему вместо сахара, соли подсыпь, - Ефим посмотрел на Сергея и ехидно прищурился.
- Так-то вы с лучшим другом? Да? Ладно, вот перестану приходить к вам, через неделю взвоете от тоски.
- Через две, дядя Сережа, не раньше, - улыбнулась Света.
Девочка обошла письменный стол, обняла Ефима сзади, чмокнула его в небритую щеку:
- Фу, опять колючий. Ладно, буду тебя спасать.
Светлана подошла к Копину и тоном, не терпящим возражений, сказала:
- Если будете мешать папе работать, я буду рычать, кусаться, и не накормлю вас борщом и картошкой с грибами на второе, так что за мной, на кухню шагом марш.
- Ефим, ты кого воспитал? Полковника?
Ефим обреченно пожал плечами:
- Я бы на твоем месте не возражал…
- Ну, что же, придется подчиниться.
Светлана вышла из кабинета. Сергей тяжело поднялся с кресла и вышел следом.
Спустя час, голос Ефима оторвал Сергея от очередной чашки чая. Светлана все это время не покидала Копина, расспрашивая его о последнем путешествии в Европу, но когда Сергей вынужденно замолчал, девочка резко сменила тему и практически прошептала:
- Дядя Сережа, вытащите папу куда-нибудь. Он, как взялся за последнюю повесть, так еще ни разу из дома не выходил, и все время грустный какой-то ходит, как будто умер кто-то, я уже что только не пыталась сделать, он только улыбается да отшучивается. Поможете?
- Конечно, деточка, сделаю что смогу, а борщ у тебя просто объедение, спасибо.
- Не за что.
Светлана встала из-за стола и поднялась в свою комнату.
Копин вернулся в кабинет.
- Фима, вот, объясни мне, почему моя родная дочь воспринимает меня в лучшем случае как данность, а твоя чужая готова перегрызть за тебя глотку любому?
- Когда ты поймешь разницу между словами «чужая» и «приемная», тебе все станет ясно без объяснений. А теперь подойди к принтеру и если заметишь ошибки, подчеркни карандашом, я позже исправлю.
- То есть, поработать корректором?
- А ты как хотел? Право первого прочтения дорогого стоит.
- Ладно, постараюсь, не зря же я пять лет на филфаке штаны просиживал, я надеюсь.
- Вот и чудесно. Не буду тебе мешать. Как дочитаешь, разбуди.
Ефим плавно закрыл за собой дверь. Его шаги были слышны еще какое-то время, а когда они стихли, Сергей остался в полной тишине и откинул титульный лист свежеотпечатанной рукописи:
« В небесах было теплее»
«…в небесах было тепло. А здесь на земле он брел под дождем в промокшем плаще и сожалел даже о том, что был счастлив. О том, что пришел сюда, о том, что в небесах нет солнца, о котором он так любил слушать и ради которого пришел в мир. Холод пробирался под кожу. Он смотрел в черное небо, дрожал всем телом. Поднимал ворот, прижимая лацканы к груди, будто от этого будет теплее.
Крупные капли падали на лицо. Сбивали со лба пепельные волосы, смывали со щек слезы. Он кричал. Его голос растворялся в шуме проносящихся мимо автомобилей. Его зов тонул в трясине безразличия людей управлявших ими, будто не замечающих замерзшего босого человека бредущего по разделительной полосе скоростной автострады между шестью рядами зло рычащих бездушных созданий. Автомобили ослепляли его светом фар, обдавали веерами мутных брызг поднятых блестящими шинами со смрадно пахнущего асфальта.
Он пытался взлететь. Но едва оторвавшись от черной поверхности, лишь ударялся босыми ступнями, падал на колени от пронизывающей боли, и путаясь в полах плаща, снова поднимался на ноги. Делая шаг, он оставлял в мутной воде алые разводы медленно бледнеющей и через несколько секунд растворяющейся в ней крови. Он шел туда, где была граница ночи и дня. Туда, где снова мог встретить обжигающий душу взгляд, такой же, как в первый раз, не случайный. Он искал не ведая, сможет ли отыскать.
Слабый свет далеко за горизонтом возник едва ощутимо. Черное небо медленно становилось темно серым, свет крался от границы земли ввысь. Человек остановился. Резко повернул голову из стороны в сторону. Его губы разомкнулись в безмолвном крике, тонущем в оглушительном гуле, словно он звал кого-то невидимого другим. Рассвет набирал силу, надежда таяла вместе с ночью. Дождь усилился. Человек опустил руки, замолчал. Вода стекала с кончиков пальцев тонкими струйками, серые бездонные глаза были пусты как само небо. Человек стоял, опустив плечи, до тех пор, пока утро не вступило в права на обладание этой частью планеты. Плечи поникли, словно на них лежал непосильный груз.
Человек поднял голову, вглядываясь в облака, обернулся, будто увидел кого-то, что-то прошептал, подошел к краю разделительной полосы и, остановившись на мгновение, сделал широкий шаг в сторону.
Автомобиль, несущийся на огромной скорости, не успел остановиться перед внезапно возникшим препятствием. Человек в промокшем черном плаще последний раз бросил взгляд в небосвод, и тьма поглотила его искалеченную страданием душу.
Мир. Один из дней до рассвета.
Серафим сидел на парапете новенькой высотки и любовался закатом. Ветер развивал полы его белоснежной туники и соломенные волосы ниспадающие до плеч. Ангел не ощущал теплые ласки ветра. И то, что волосы постоянно сбиваются на глаза, было для него еще одним маленьким чудом. Шелковые пряди постоянно приходилось поправлять, чтобы они не мешали видеть величайшее из чудес: Солнце заигрывало с лазурной гладью океана слегка подернутого рябью мелких волн. Пушистые облака купались в небесном море, напоминая о доме, но возвращаться не хотелось. В райских кущах было хорошо, но… там не было солнца, не было рассвета. И, что еще неприятнее, никогда не было заката, розового как мечты смертных.
Разумеется, Отец всегда знал с какой целью Серафим отправляется в мир. Дело было вовсе не в посланиях праведникам, далеко не в служебном рвении. Но прощал это, видя с какой счастливой, слегка глуповатой улыбкой младший посланник возвращается в рай, вдоволь налюбовавшись вечерней игрой светила. Ангелу было неловко осознавать это, но, сколько он не ругал себя, сколько не пытался взять себя в руки все равно спускался на землю при первом удобном случае.
Каким-то образом Серафиму было доступно чувство, о котором он даже не слышал потому, что ангелы не могут, не должны испытывать чувство зависти. А Серафим завидовал смертным, ведь они могли видеть закат солнца не один раз в тридцать три года, а каждый отпущенный Отцом день. И еще они могли чувствовать то, что невозможно было объяснить ни одним знанием ангела. То, что притягивает их друг к другу и заставляет быть рядом до тех пор, покуда небеса не разлучат их, непонятно зачем…
Ангел часами просиживал на крыше. Размышлял до тех пор пока солнце не оставляло на небе лишь рыжее зарево и отправлялся домой.
Так было обычно, но не в этот день. Сегодняшний визит едва не стоил ему нимба и белых крыльев. Серафим задумался настолько глубоко, что опомнился в последний момент, когда светило оставило последний луч, освещающий город так слабо, что кое-где уже зажглись фонари.
Ангел торопливо взмахнул крыльями, но прежде чем оторваться от крыши здания, обернулся. Зачем? Он не знал. Раньше Серафим не оборачивался, но сегодня взлетая, заметил то, что притянуло его взгляд против воли. У парапета, слегка приподняв подбородок и широко открыв глаза, будто собираясь сказать что-то важное, стояло самое удивительное существо из всех которых Серафиму доводилось видеть до этой минуты.
Длинные слегка вьющиеся черно-каштановые волосы ниспадали до самой талии. Аккуратно подстриженная челка едва касалась тонких бровей над большими темно карими глазами. Тонкие, немного детские, черты лица и выразительные алые губы пленительные как закат. Точеную фигуру облегало бардовое бархатное платье до пят, а за спиной черные как смоль, отбрасывающие всполохи бликов в последних лучах заката, крылья.
Крылья Серафима так и застыли готовые сделать взмах. Невиданное существо стояло в их тени. Он видел только её лицо, все остальное было словно размыто, линии теряли четкость, воздух стал твердым. У ангела не было сердца, но что-то внутри него словно оборвалось. Неведомое ощущение заставило согнуться, прижав ладони там, где сердце обязано было быть. Теряя силы, он опустился на колено, коснулся подбородком груди.
Медленно приподняв голову, Серафим посмотрел в её глаза полным удивления взглядом:
- Кто ты?! – его звонкий голос стал хриплым.
- Я часто вижу тебя здесь, но только раз я смогла увидеть твое лицо – солнце…, - последнее слово незнакомка почти прошептала, с болью и сожалением словно объясняла причину неизлечимой болезни.
- Есть ли у тебя имя? – его слова были прерывисты, лицо напряжено, глаза сузились, будто он мог испытывать боль…
- Пентиана, - уголки её губ дрогнули вверх, словно она впервые за все времена пыталась улыбнуться, словно училась делать это, как младенец делает свой первый неуверенный шаг, - Ты должен лететь, солнце уже уходит. Я буду искать тебя здесь.
- Завтра. Я буду ждать.
Резкий взмах крыльев сорвал Серафима с парапета, унося ввысь. Он взмывал в облака спиной к лучам уходящего солнца и, вглядываясь в сумерки, старался не потерять в чуждой ему стихии её взгляд.
Она прижала ладонь к углу кирпичной надстройки, закрывая второй ладонью глаза. Под веками появилось неприятное жжение, какого она никогда раньше не ощущала. Пентиана развернулась и прижалась крыльями к прохладному кирпичу. Она пряталась в тени надстройки от света и от его взгляда. Не в силах обуздать то, что бушевало внутри. Раньше она могла любоваться последними лучами заката, её привыкшие к мраку глаза свободно переносили тускнеющий отсвет, но сейчас не могла открыть глаз, покуда солнце не скрылось за горизонтом.
Яркая вспышка отделила Серафима от мира смертных, пропуская в небесную сферу.
Рай. Некоторое время спустя.
Он брел по изумрудному ковру Эдема, опустив взгляд. Его терзали чувства, о которых он не мог, боялся говорить – ожидание, нетерпение. И страшнее всего было то, что он жаждал не только божественного присутствия! Еще он страстно желал спуститься в мир, чтобы вновь увидеть её неуверенную улыбку.
Не выдержав собственных сомнений, Серафим закричал.
- Что терзает тебя, брат?
Голос старшего наблюдателя, раздавшийся за спиной Серафима, как всегда был проникновенным, располагающим к откровению:
- Я уже давно не видел ангела, которому было бы неспокойно, и никогда не встречал ангела, которому было бы неспокойно здесь…
Агавий распростер руки, обводя жестом окружающий их Эдем.
- Я задержался, чтобы любоваться закатом…, - Серафим говорил, но его взгляд был устремлен в недавнее воспоминание.
- Закат так ошеломил тебя?
- Нет. Я видел закат и раньше, но слышал ли ты когда-нибудь о великолепных существах с крыльями широкими как у нас, но позволяющими понять значение слова – тьма? Их блеск в последних лучах уходящего дня способен ослеплять взор и дух.
- Да, мне доводилось слышать о них, но к счастью не довелось видеть… - Агавий насторожился.
- От чего же к счастью?! Брат мой, от чего непременно к счастью?! Теперь я не способен понять, что означает это слово. Я полон сомнений, и не уверен был ли я когда-нибудь счастлив, - Серафим поник, глядя на Агавия отсутствующим взглядом.
Агавий сделал несколько торопливых шагов, опережая собеседника, повернулся к нему лицом и преградил путь, вынудил остановиться. Возложил ладони на плечи младшего ангела, и слегка тряхнул его:
- Проснись! Они – ангелы тьмы! Тьма и счастье несовместимы. То существо, о котором ты говоришь, призвано отнимать наши крылья. Твои сомнения крамольны, их не должно быть! Проснись же пока не поздно.
- О чем ты, брат?! – удивленным голосом сквозь смех спросил Серафим, - Я не способен спать! Смертные в таких случаях часто говорят: «я видимо устал», а я не могу, ведь мне неведома и усталость.
- У тебя есть белоснежные крылья, ты познал счастье любви отца, радость полета… - голос Агавия был приглушен состраданием.
- Я не должен пользоваться МОИМИ крыльями, без крайней необходимости! Разве не ты учил меня этому?!
- Я слышу в твоих словах укор, - настороженно констатировал Агавий, - Боже мой! Твои речи греховны как помыслы смертных. Ты, верно ополоумел?!
- Я не знаю, что происходит во мне, но я хочу выяснить, я должен понять что это. Я должен вернуться в мир. Я не безумен, поверь мне. Ты неверно понял меня.
- Я совсем не понял тебя. Ты не можешь идти! Веление Отца было другим посланникам…
- Да, он не велел…
- Да, Серафим, он не велел. Ты должен остаться.
- Но он и не запрещал…
- Да, но…, - Агавий замолчал, буквально на полуслове. Он не знал чем возразить, подобная мысль никогда не приходила в его голову.
Серафим раскинул руки, расправил крылья.
- Я надеялся на то, что ты сможешь объяснить то, что происходит во мне, но видимо мне придется объяснять это тебе. А для этого я сам должен понять хоть что-то.
Агавий молча смотрел в глаза, узнать которых не мог. Жажда и торжество – вот, что было в этих глазах.
Серафим сделал взмах и исчез. Агавий еще долго смотрел в то место где стоял непокорный ангел, долго пытался осознать свидетелем чего он стал.
- Будь осторожен, брат. Добром это не кончится, я чувствую…, - прошептал смотрящий, обращаясь к пустому месту, а Серафим уже парил в облаках.
Пекло. Время не имеет значения.
Тронный зал Люцифера, размеры которого трудно постичь был убран достаточно скромно:
Видимую часть стен не то выкрашенных, не то источающих свет вызывающих оттенков красного, украшали изображения расправ и разврата в лучших, если так можно выразиться, традициях стиля. На высоком, обширном подиуме возвышался трон из вулканического стекла. Люцифер восседал, вальяжно развалившись, раскинув ноги. Обнаженные грешницы вились вокруг, старательно ублажая своего покровителя, всеми анатомически доступными способами. Звуки симфонического оркестра лились в необъятном пространстве. Отражались от невидимых стен. Хозяин ада дирижировал длинным указательным пальцем. Черные блестящие глаза были наполнены скукой.
Перед подиумом возник слабый вихрь раскаленного эфира. В его центре, на каменном полированном полу залы очутилась первая дама пекла. Её черные как обсидиан крылья касались мрамора оперением.
Люцифер будто ожил. Взгляд наполнился смыслом. Император греха вскочил на ноги и две увлекшиеся наложницы кубарем полетели с подиума. Девицы нелепо взвизгнули. Красивое лицо Люцифера перекосило в гримасе отвращения. Он издал звонкий щелчок пальцами и все пышногрудые красотки вспыхнули как икебана из гербария с артиллерийским порохом, с тем лишь отличием, что издавали они не шипение и потрескивание, а оглушительные душераздирающие вопли. Бегая вокруг трона, падая с подиума вновь вскакивая на ноги, уносясь во тьму необъятного тронного зала неистово размахивая руками-факелами.
Люцифер ухмыльнулся довольный экспромтом, и вплотную приблизился к холодной как арктические льды Пентиане. Он обхватил её за талию, плотно прижав низ её живота к своему началу, томно жарко выдохнул в ушко и без интонации прошептал:
- Я же просил не превращать мой дом в курятник.
- Слабо припоминаю, - бесцветно ответила искусительница, едва заметно дрогнув плечами: крылья словно растворились не оставив на её спинке даже напоминания о себе.
- Вот это другое дело.
Люцифер «обтек» ангела, оказавшись у неё за спиной. Скользя чуткими ладонями по шитому золотом бархату облегающего длинного платья с высоким откровенным разрезом по бедру снизу вверх, он слегка приподнял идеальный бюст непокорного создания. Вдохнул аромат черно-каштановых волос. По телу Пентианы пробежала волна. Глядя в одну точку, ангел искуситель едва сдержала порыв оторвать нежные ладони хозяина от груди, и врезать тонким локотком в его живот. В её глазах сверкнула холодная искорка:
- Как ты уничтожал время в мое отсутствие? – ласково поинтересовалась Пентиана, щелкнув пальчиками, как это несколько минут назад сделал иерарх преисподней, но в её исполнении жест никого не воспламенил, вместо этого длинные волосы собрались в пышный «конский хвост», прибранный изящной золотой заколкой с сапфиром. Заколка щипнула Люцифера за кончик носа, злодей фыркнул и отстранился от служительницы, вскочив на подиум и растекаясь по глянцевой поверхности трона.
- Тебя не было слишком долго. За это время можно было весь мир обратить в рабство!
- Я старалась, - Пентиана легким движением руки извлекла из пустоты полумрака мягкое кресло на резных ножках, плавно опустилась в его велюровые объятия. Большая шахматная доска пришла из темноты на освещенное пространство сама, будто предвидела безмолвный приказ хозяев и остановилась точно посередине между Люцифером и Пентианой.
Люцифер полулежал, опираясь плечом на подлокотник трона. Указательный палец правой руки касался щеки ухоженным ногтем. Левой он сделал плавный жест в воздухе в сторону шахматной доски: одна из красных фигур сделала первый ход.
- И в чем же проявилось твое старание, дорогая? За то время, что ты бесполезно проторчала в миру, можно было…, - Люцифер совершенно спокойный, даже отрешенный вскочил вдруг, его голос сорвался почти на визг, - …Можно было искусить самого Господа! Когда-нибудь я испепелю твои крылья и отправлю скитаться по земле до тех пор, пока ты не станешь умолять вернуть тебя в ад!
- Я решила начать с посланника, - не обращая и крупинки внимания на внезапную истерику господина, продолжила беседу обворожительная Пентиана.
- Что?! - Лорд тьмы рухнул на трон, - Что ты сказала?! Ты хочешь сказать, что соблазнила ангела?!
- Нет. Я не хотела этого говорить. Хотела сделать тебе сюрприз.
- Вот так угодила! Вот это пощечина Всеблагому! Проси что хочешь! - Люцифер отчаянно жестикулировал.
- Конечно, если у тебя есть доказательств… - уточнил монарх.
Ехидная улыбка расцвела на лице Люцифера. Фигуры на шахматной доске передвигались будто самопроизвольно, подчиняясь неслышимым приказам игроков. Пентиана ненадолго задумалась, поигрывая золотым колье тончайшей работы, и как ни в чем не бывало, произнесла:
- Выполни мою просьбу, и я принесу тебе доказательства.
- Скоро, твоя наглость превзойдет мою собственную, ты метишь на мой трон?!
- Вот уж уволь, я не готова к такой ответственности, - беззастенчиво польстила первая дама.
- Хорошо, поверю в последний раз. Чего ты хочешь?
- Мне нужна твоя власть, - Пентиана отпустила и поправила открытой ладонью колье, сделала легкое движение в сторону шахматной доски, черная фигура шагнула в сторону красного короля.
Брови Люцифера медленно поползли вверх:
- Нет, я испепелю твои крылья вместе с тобой! Ты сама-то понимаешь, о чем просишь?! Ты хочешь, чтобы я собственноручно отказался от чистилища в твою пользу?! Да уж, как перья не прячь – мозги останутся куриными все равно! Видимо я напрасно тебе доверял!
У начальника нечистой силы закончились слова. Он только разводил руками и охал.
- Только на один день. Соблазнять ангела очень утомительное занятие. Уж ты-то должен понимать, что для успеха предприятия ангел должен стать человеком, а это невозможно сделать насильно. Он должен принять решение. Мне нужны высшие полномочия и возможность быть в миру днем. К тому же он не простой посыльный, - Люцифер отвлекся от внезапного разочарования своей «правой рукой» и прислушался.
А Пентиана, как ни в чем не бывало, продолжила и завершила:
- Когда он окончательно войдет в уготованную ему роль голоса Божьего, этот трюк будет невозможен, так что вместо того чтобы жалеть свое седалище, окажи содействие единственной верной тебе служанке, которой ты между прочим, не доверял никогда.
Пентиана подняла указательный пальчик вверх и изобразила им движение стрелки метронома в одну сторону. На шахматной доске издав звонкий стук, упал красный король.
- Кстати, шах и мат, - бесстрастно произнесла искусительница и откинулась на спинку кресла.
Люцифер потер подбородок, усиленно размышляя над просьбой служительницы и перспективами её начинания.
- Чем же ты собираешься соблазнить существо с упрощенной анатомией, бюстом что ли, э нет, этим его не сломишь, у ангелов извращенное понимание любви.
- Любовь не бывает разной, она либо есть, либо нет. К тому же он не такой как все, он будет моим, - взгляд Пентианы, на долю секунды наполнился теплом, она быстро взяла себя в руки, и глаза мгновенно стали холодными.
- В семье не без урода, вот этим уродом я и воспользуюсь. А нестыковки в догматах, - красавица приподняла бровь, - пахнут переделом собственности. Ты получишь слугу, равного которому нет.
Люцифер сидел на троне, криво улыбаясь и потирая ладони в предвкушении открывающихся перед ним горизонтов.
- Ну что же, один день? Пожалуй, я готов рискнуть, но сперва доказательства.
Мир. Место встречи. Третий день до рассвета.
Серафим ждал. Впервые за сотни лет он ждал не заката как такового, он ждал мгновения, когда солнце, на несколько минут остановится на границе земли и неба, чтобы передать луне полномочия. Ждал ответа, найти который он мог лишь в глазах существа ввергнувшего его в необъяснимое состояние. Заставившего совершать поступки невозможные, испытывать ощущения не подвластные ни одному небожителю за миллионы лет существования света и тьмы.
Край солнца уже скрылся за горизонтом. Серафим, для которого до этого момента время не имело значения, ходил по крыше взад и вперед, огибал кирпичную надстройку, за которой в прошлый раз пряталась Пентиана, в надежде обнаружить её в тени. Не найдя темного ангела, он вновь возвращался к парапету. Усаживался на него, болтая ногами в воздухе, но через несколько минут вновь делал взмах крыльями и вставал. Собственное нетерпения удивляло и пугало его. Закат как зрелище больше не волновал.
Солнце почти скрылось, оставив последние лучи. Момент истины приближался. За спиной раздался тихий осторожный до боли знакомый голос:
- У нас совсем мало времени.
Серафим развернулся так резко, что потерял равновесие, на миг, пожалев о том, что даже ангелам приходится подчиняться физическим законам мира.
- Время имеет значение, - белый ангел встал, приподняв крылья, чтобы не зацепиться за парапет, медленно, словно в забытьи сложил их и сделал осторожный шаг на встречу той, что околдовала его.
Пентиана пристально смотрела в его серые глаза:
- Но не для нас, разве не так?
- Для нас особенно. Я должен уходить не получив ответы, не утолив жажду, природу которой даже не способен постичь.
- Ответ, на какой вопрос ты хотел бы услышать первым?
- Кто ты?
- Я слуга, как и ты. Правда, я по другую сторону, но разве это должно остановить нас?
- О да! Это должно было остановить меня! Но я здесь. Ты ангел тьмы, твоё намерение мне известно: тебе нужны мои крылья. Но даже это знание не остановило меня. Какие чары ты применила ко мне? Для чего тебе охотиться за мной?
- Я охочусь… охотилась за душами смертных, но увидев тебя, - Пентиана опустила взгляд, - Но увидев твои глаза, я словно сломалась. Я больше не в силах исполнять предназначение. Я иду в мир лишь для того, чтобы видеть тебя.
- Остановись! Я не должен верить твоим словам, но я верю. Это не возможно, но это так, и я готов погрязнуть в грехе, лишь бы слышать твой голос, подвергая риску свой дух, очерняя доверие Отца. Ответь для чего тебе мои крылья, и я уйду. Я рядом с тобой против всех правил, так нарушь же и ты свои.
- Мне не нужны твои крылья. Мне нужно лишь одно перо, для того, чтобы я могла воспользоваться властью Люцифера, которая даст мне право и силу остаться в миру когда солнце изгонит тьму. И говорить с тобой, открывая перед тобой мои тайны.
- Перо Ангела – ключ к бессмертию, зачем тебе бессмертие ведь ты уже ангел?
- Ты должен торопиться. Если ты останешься еще на мгновение, твои крылья вспыхнут, волосы станут седыми, а взгляд наполнится болью. Просто поверь, зная, что не должен верить. И если сможешь, дай мне перо и тогда ты встретишь меня на этом же месте, но на рассвете и мы будем рядом весь день.
Серафим смотрел в глаза Пентианы стараясь увидеть в них лож, но не видел. Он боролся с соблазном, но соблазн одержал верх над тем, кого не должен был победить. Серафим взмахнул крылом, и белая искорка отделилась от него, плавно опустившись у ног черного ангела. В руке Пентианы возник полупрозрачный платок, она расстелила его перед собой, нежно уложила на него подарок Серафима, укутала, подняла, держа перед собой на вытянутых руках, встала и тихо прошептала:
- Спасибо. А теперь поспеши. Завтра я буду здесь.
Мир. Третья ночь до рассвета.
В вестибюле ресторана самого дорогого отеля, занимающего один из высочайших небоскребов, появилась та, чей столик всегда был свободен.
Менеджер ресторана уже знал о её появлении и вышел из служебного помещения ей на встречу. Пухлый коротышка излучал робкое почтение, ослепительно улыбался:
- Госпожа Фейер, без вашего присутствия зал казался пустым. Мы рады видеть вас вновь.
- Взаимно, - сухо ответила Тина Фейер.
- Все как обычно? – улыбка не сходила с уст служащего, не смотря на небрежное отношение дорогой посетительницы.
- Нет. Сервируйте на три персоны.
- Не извольте беспокоиться, лично проконтролирую, - менеджер поклонился и поспешил исполнить пожелание уважаемой гостьи.
Как только Тина проследовала к бессрочно забронированному столику, в вестибюле появился Анатолий Красинский. Любой более или менее богатый житель или гость города посещает это место в обязательном порядке. Это вроде прописки в местном бомонде. Но Красинский, будучи акулой бизнеса с много миллиардным состоянием переступал порог элитного общепита лишь в одном случае – по приглашению Тины Фейер.
Человек в красной ливрее распахнул перед Анатолием обе створки резной двери из драгоценных пород дерева:
- Добро пожаловать, Анатолий Евгеньевич. Приятного времяпрепровождения.
- Благодарю, - ответил Красинский голосом, не выражающим никаких эмоций, и прошел в зал каменной поступью человека готового к любому повороту событий, ожидающего опасность.
В вестибюле никого не было, чему олигарх даже порадовался. Слащавая улыбка менеджера вызывала у него тихое отвращение, однако проходя между богато убранными столами Анатолию не удалось избежать встречи с лощеным изрыгателем витиеватых приветствий и навязчивого славословия.
Менеджер стоял наготове и, едва завидев драгоценного посетителя, расплылся в неге, словно кот перед миской свежайшего молока:
- Анатолий Евгеньевич, как я рад видеть вас в нашем скромном зав…, - заговорил француз на превосходном русском со слегка заметным акцентом, но приветственная тирада была грубо оборвана на полуслове. Красинский приложил палец к губам, отмахнулся от управляющего как от назойливой мухи и без остановки прошел к одному из дальних столиков у стеклянной стены, за которой ночной город переливался всеми цветами радуги.
Свет в зале был приглушен. На столах красовались бронзовые канделябры, витые свечи излучали трепетный романтический свет.
Тина сидела в удобном кресле, отодвинутом от столика немного дальше, чем было необходимо, в непринужденной позе, слегка развернувшись к окну, задумчиво наблюдая за тем, как далеко внизу стелиться разноцветная ночная жизнь мегаполиса. Казалось, что она даже не заметила появления одного из собой же приглашенных гостей.
Анатолий не сбавляя скорости, прошел мимо стола, на ходу захватил сильной кистью одно из кресел за спинку, протащил его, не отрывая от мраморного пола, не стесняясь противного скрипа древесины о камень. Резко развернул и отпустил захват. Кресло заскользило по инерции, и остановилось между Тиной и стеклом окна обозрения придавленное ногой в лакированной туфле старомодной модели, идеально обнимающей широкую ступню. Некоторых из посетителей непроизвольно передернуло, однако недовольных не нашлось.
Красинский вытянулся перед не замечающей его раздражения Тиной, строго глядя на неё сверху вниз. Не обнаружив реакции, бизнесмен развернулся и плюхнулся в кресло. Закинул ногу на ногу, оперся на подлокотник, склонившись в сторону Тины.
Женщина в шикарном бардовом бархатном платье с глубоким декольте не отрывала взгляда от простирающегося на много километров сверкающего пейзажа. Поигрывала ниспадающим черно-каштановым локоном модно уложенных волос. Анатолий достал из внутреннего кармана пиджака сигару, закурил и заговорил низким голосом:
- Может, у тебя просто нет другого платья? – Красинский зло прищурил глаза, - Может мне просто послать тебя куда подальше, а? А, что ты можешь мне сделать, если ты гардероб свой не в состоянии обновить?
- Мне нравится это платье… - с еле слышной, но глубокой обидой тихим голосом ответила Тина, не глядя на собеседника.
- Что?! Демонесса испытывает привязанность?! Ха-ха, какая смешная шутка.
- Я не демонесса, - чуть раздраженно ответила девушка.
- Тогда – чертовка! Что это меняет?! Мне-то какая разница как ты себя называешь?! Разбирайтесь сами в своей иерархии! А у меня своих забот выше горла! Какого черта тебе от меня нужно, дрянь?! - глаза Красинского сияли ненавистью.
- Я… не… чертовка! - прошипела Тина, сжав кулачки, а пламя свечей на мгновение стало ослепительно ярким, вторя вспыхнувшей, в лишенной сердца груди, обиде.
Олигарх медленно выпрямил спину и отклонился на спинку кресла. Его лицо практически не изменилось, но он непроизвольно сглотнул. В его глазах секунду назад гневных и ненавидящих появилась капелька страха, и интерес, граничащий с неконтролируемым любопытством. И следующую фразу он произнес голосом с нотками обеспокоенности:
- Боже мой. Что это было? Не уж-то исчадие ада обиделось на выходку «расходного материала»? Что за игру ты снова затеяла? В контракте нет пункта, дающего тебе право дергать меня посреди ночи с важной для меня встречи только потому, что ты научилась чувствовать или, по крайней мере, весьма талантливо изображать чувства. Что тебе нужно? Ты уже получила все, чего хотела, так дай мне додышать без тебя и всего, что связано с тобой и твоим боссом, гореть ему аду! - Анатолий помолчал, видимо переваривая то, что сам же и произнес. Криво усмехнулся своим словам и закончил, - Н-да, наверное, все-таки это мне гореть в аду, а он там живет… Ладно, теперь все не имеет значения, поздно уже. Говори, чего хотела да я пойду.
- Помощи…, - Тина медленно подняла взгляд, глядя, окончательно выбитому из колеи Красинскому, прямо в глаза.
- Ну, все! Хватит с меня этого бреда! Можешь забрать мою душу прямо сейчас. Надоело. Плевал я на тебя с высокой колокольни.
Респектабельный мужчина встал, ослабил захват галстука, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, распахнул пиджак, глубоко вздохнул и решительно шагнул прочь от столика. Остановился. Оглянулся:
- Можешь начинать. Я готов.
- Я не играю с тобой! – закричала Тина, в сердцах смахнув со стола блюдо с одиноким королевским омаром.
Спустя несколько секунд у столика очутился управляющий в сопровождении пары официантов и уборщика.
- Мадам, чем я могу вам помочь? - готовность услужить так и лилась из набриолиненного субъекта.
- Пошел вон! – процедила сквозь зубы Тина, сжав в кулачек попавшуюся под руку кружевную салфетку.
- Простите, мадам, я думал, что вам нужна помощь, но раз это не так, то я…
Он не успел договорить, и вновь по вине Красинского, который отстранил его буквально за воротник и подтолкнул в сторону служебных помещений. Сам же Анатолий, теперь уже не скрывая интереса, вернулся к столику, взял свое кресло, поставил напротив дрожащей девушки.
- Тебе на самом деле нужна помощь или в пекле слишком скучно?!
- Нужна.
- Знаешь, однажды я даже кинулся изучать оккультизм, искал способ избавиться от тебя, вернуть все назад, но не смог. Однако из того, что я все-таки нашел, я понял, что таких как я тысячи, а может быть и больше. Так почему ты пудришь мозги именно мне, даже если то, что я вижу не спектакль? Даже если ты и впрямь способна переживать, в чем лично я сильно сомневаюсь, почему ты позвала меня?!
- Потому, что никто кроме тебя не кинулся изучать оккультизм. Кроме тебя недовольных нет.
- Ты изуродовала меня. С какой радости я стану тебе помогать?
- Не знаю, - Тина склонила голову над столом, какое-то время разглядывала салат, затем подняла взгляд, - Может быть потому, что больше некому?
Красинский посмотрел в бездонные карие глаза и вздрогнул. В них не было ни надменного превосходства, ни пошлого самолюбия, ни ледяных искорок. В её глазах была душевная боль, такая, что слезы обязаны были быть в них.
- Я хочу, чтобы они были в них, - Тина смотрела в глаза Анатолия с безмолвной мольбой.
- Нет, Пентиана, в твоих глазах не может быть слез.
- Мне нужно, чтобы они могли быть в моих глазах, пожалуйста.
- Я не в силах тебе помочь.
- Нет. Ты можешь.
- А мне нужно чтобы все это закончилось!
Тина закрыла лицо руками и прошептала:
- Я прошу твоей помощи, зная, что не смогу помочь тебе.
- А ты подумай, - Анатолий впервые с момента первой роковой встречи с Пентианой почувствовал, что инициатива в его руках. Он понял, что он ведет в этом танце со слугой самого дьявола! И ухватился за зыбкую надежду обеими руками, - А как придумаешь, приходи. Ты овладела мной обманом, так верни все на место.
- Ты снова хочешь стать продавцом подержанных тачек?
- Да.
- Контракт невозможно расторгнуть.
- А ты найди способ! До скорого.
Красинский встал с кресла медленно, не веря в реальность происходящего, но решительность и стальное спокойствие, ни на секунду не покинуло суровых черт его мужественного лица. Он повернулся спиной к самой Пентиане! И ушел, просто… молча… не оглядываясь. Каждую секунду ожидая, что неистовое пламя гиены охватит его со всех сторон. Он был готов к этому. Однако резные двери ресторана бесшумно сомкнулись за его спиной.
Анатолий вышел на улицу. Порыв прохладного ветра смахнул капельку пота с надбровья. Водитель открыл дверь лимузина. Два бравых охранника встали по обе стороны, но Красинский не сел в авто. Он велел охране остаться на месте, а сам прошел на зеленый ковер газона, сел прямо на траву, снял туфли, носки. Достал толстую кубинскую сигару, и долго курил, молча глядя на ночной город.
Вторая сигара превратилась в пепел. Анатолий Евгеньевич обулся, встал медленно, словно в его теле поселилась старость, чего не могло быть в принципе, велел вновь приблизившейся охране оставаться и, сплюнув на блестящий асфальт, шагнул к входу в отель.
Человек в ливрее удивился, но промолчал. Менеджер зала шагнул в сторону бара, сделав вид, будто в этом появилась необходимость. Тина сделала небольшой глоток красного марочного вина и изобразила безразличие, будто Красинский её больше не интересует. Красинский сел в кресло, которым разбрасывался полчаса тому назад. Официант появился рядом как джин, взял бутылку и предложил Красинскому. Анатолий вопреки правилам этикета отнял бутылку и налил себе сам, выпил одним глотком, кивнул, указывая на третий комплект столовых приборов, и приблизился к Пентиане:
- Кто третий?
- Сейчас узнаешь.
Оба, молча, смотрели на летящих в темноте за окном светлячков автомобильных фар, изредка поглядывая друг на друга украдкой. Пили вино. Думали. Поведение Пентианы удивляло олигарха. Она выглядела как человек, что само по себе было невозможно. Красинский думал о том, что конец света все-таки близок, раз уж демоны, или как там еще они себя называют, начали заявлять о привязанности к тряпью! Да еще и просить помощи у собой же завербованных отщепенцев рода человеческого. Изловленных на наживку страстолюбия и корысти. Или, как произошло в случае Красинского – обиды на батюшку всеблагого.
Пентиана думала о Красинском и боролась с великими силами, укрывая столик, за которым сидела и все происходящее за ним, от всевидящего ока.
В зале ресторана появился тот, для кого был предназначен третий комплект посуды.
Молодой высокий атлетически сложенный человек в белом смокинге подошел к менеджеру:
- Добрый вечер. Мое имя Жерар Броди. Меня ожидают.
- Да, да, месье Броди, мадам Фейер предупредила нас о вашем визите. Последний столик у окна, вас проводить?
- Нет, благодарю вас.
Жерар повернулся в указанном направлении. Близоруко прищурился, вглядываясь в глубину зала. Снова поблагодарил управляющего и шагнул к столу Тины.
Красинский посмотрел в его сторону и обратился к Пентиане:
- Запасной вариант?
- В какой-то степени, - неопределенно ответила красавица.
- Бог мой, а я почти поверил тебе, - Анатолий грустно усмехнулся, - Как черта не малюй…
- …а волк все равно в лес смотрит. Так?
- Да, способность вовремя пошутить ты не утратила. А, что же дальше?
- Потерпи. Ответ уже близко.
Пентиана кивнула в сторону приближающегося к столу молодого человека.
Словно по мановению волшебной палочки её лицо изменилось в мгновение ока. В глазах не осталось места грусти и задумчивости. На лице воссияла радость и нежность. Теплая улыбка растеклась по алым губам.
Красинский поморщился, не скрывая отвращения. И впервые с момента появления третьего приглашенного, внимательно посмотрел в его лицо…
Анатолий вздрогнул всем телом. Потерял способность говорить и двигаться. Холодный пот выделился по кромке коротко остриженных волос.
Молодой человек подошел к Пентиане, нежно поцеловал её в бархатную щеку:
- Привет, дорогая. Три часа ночи… - Жерар занял свободное кресло, отрицательно кивнул приближающемуся к столу официанту, давая понять, что его помощь не обязательна, - Что случилось?
- Ничего, дорогой, пока еще, ничего, - Пентиана положила свою ладонь на руку вновь прибывшего.
- Твой гость выглядит очень обеспокоенным, кстати ты нас не представишь?
- От чего же, - Пентиана грустно взглянула в глаза Красинского, - Анатолий Красинский. Русский бизнесмен. Успешный и уважаемый в любом обществе человек.
- Очень приятно, господин Красинский, - Жерар сел поудобнее, выпрямил спину, одновременно поправив лацкан белого смокинга.
Черты лица нового собеседника казались Анатолию знакомыми до физической боли в сердце. Он не сразу понял, что именно в лице парня заставило бывалого человека со стальными нервами потерять дар речи, но поняв, потерял его основательно.
Пентиана в отличие от близорукого Жерара, заметила взрывоопасную реакцию Анатолия Евгеньевича, но продолжила, не меняя интонации:
- А теперь, Анатолий, я рада представить вам Жерара Броди, ударение непременно на «и», он вырос здесь, во Франции. Он один из самых известных художников современности.
- Дорогая, ты явно преувеличиваешь, - смутился Жерар.
- Не скромничай, Георгий.
Красинский снова вздрогнул, словно кто-то вонзил иглу в его незащищенную спину, а Пентиана продолжила:
- Он добился успеха довольно рано. Наследственность… Его отец, - Пентиана смотрела Красинскому прямо в глаза, - Тоже добился всего в молодости. А назвали Георгия Жераром потому, что ты называл его в детстве Жорой. Перед тобой твой сын, Анатолий. Ну как тебе мой запасной вариант. Впечатляет?
Красинский побагровел. Не отрывая взгляда от лица не менее ошеломленного молодого мужчины поперхнувшегося глотком вина.
Тонкий хрустальный бокал хрустнул в железной ладони олигарха, раскрошился в мелкие осколки, впившиеся в грубую кожу ладони.
Пентиана, как ни в чем небывало подняла свой бокал, на одну треть наполненный изысканным напитком, готовая провозгласить тост, эффект которого можно будет сравнить лишь с контрольным выстрелом безжалостного убийцы. Да, исчадие ада, по неизвестной причине научилась испытывать чувства, и вторым из них была обида…
Управляющий, немолодой француз, полный, с пухлыми щеками и прилизанными темными волосами с проседью, поправил галстук бабочку и исчез за портьерой, скрывающей вход в служебные помещения.
Пройдя в кухню, по ходу движения вульгарно шлепнул ладонью по бедру молоденькую помощницу повара, грузно опустился на стул у обеденного стола для служащих и, воздев руки к потолку, нервно заговорил:
- Как мне надоели эти зажравшиеся хамы! Скоро я не смогу пройти в дверь!
Пожилая кухарка Анна, отбивающая тонкую дробь ножом, нарезая зелень для салата, остановилась. Положила нож рядом с горкой мелко нашинкованной зелени, уперла кулаки в бока и развернулась к причитающему начальнику:
- Луи! Причем тут дверь?!
- Когда я нервничаю, у меня появляется зверский аппетит! И обезжиренные продукты меня не спасают, отнюдь!
- А ты не нервничай, - кухарка сердито покачала головой и вернулась к прерванному занятию.
- Как мне не нервничать?! - Луи всплеснул руками, перенеся свой гнев на досягаемую кандидатуру, - Какая-то соплячка, все заслуги которой ограничиваются рождением в нужной семье, позволяет себе орать на меня в присутствии множества уважаемых людей! Какое неуважение! Какая не воспитанность! А я должен молчать! Ведь мое место внизу лишь потому, что я нищ!
- Кто бы прибеднялся, да только не ты, Луи! – к перепалке подключилась подруга и первая помощница кухарки Анны, Жозефина, - Твои доходы едва ли не ровняются доходам господина Ля Гранжа! А ведь ты всего лишь управляющий в его ресторане! Замолчи, я больше не могу слышать твоего бесконечного нытья!
- Я тружусь не покладая рук, претерпевая бесконечные унижения, а эти отпрыски богачей за всю жизнь не ударившие пальцем о палец, имеют в своих карманах весь мир! Это не справедливо!
Анна вдруг бросила нож, отдернула руку от слегка обагрившегося пучка зелени, обмотала указательный палец левой руки платком и зло посмотрела на раздосадованного Луи:
- Что ты будешь делать, если тебе придется накормить гостей жульеном из пальцев кухарки Анны?! Я больше не могу слушать тебя! По моему мнению, тебе, наш скользкий Луи, плевать на уважение! Твоими слащавыми устами говорит лишь зависть! Я знаю тебя всю мою жизнь, ты всегда грезил лишь богатством, причем, чаше всего чужим! Уйди пока я не обрезала себе руки!
- Да! Я завидую! И что из того?! Они не заслужили того, что имеют!
- Да, да. Ты заслужил, конечно, ты, кто же еще! - с издевкой поддела Жозефина.
- Да ну его, Жози, - обратилась к подруге старая Анна, - не тронь его, может быстрей заткнется. А не то мы испортим суп.
Дамы бальзаковского возраста одновременно сплюнули в сторону Луи, демонстративно закрыли рты и вернулись к своим занятиям.
Но управляющий даже не думал униматься, напротив, разозлился еще сильнее, чем прежде:
- Смейся надо мной, глупая курица! А я, бесспорно, заслужил большего! Я, черт побери, готов продать душу дьяволу, лишь бы справедливость восторжествовала в этом злом мире!
- Побойся бога! Отступник! – не выдержала Анна, - Исчезни, наконец, не мешай нам работать!
- Бога?! Да будь он, я бы давно купался в богатстве! Нет ни бога, ни дьявола, иначе кто-нибудь уже появился бы здесь! Ну что же ты…, - Луи вскочил на ноги, всплеснув руками подняв взгляд к потолку, - Дьявол! Я здесь, купи меня, пока боженька не добрался до меня первым! Ха-ха-ха.
Луи повернулся к разозленной Анне:
- Ну и где же твой боженька, праведница? Нет его, понятно? Нет!
Пентиана выронила бокал вина. Бардовый напиток кровавым пятном растекся по белоснежной скатерти стола. Едва заметно качнувшись, словно теряя сознание, черный ангел посмотрела в глаза Красинскому. В её взгляде вновь проявилась нестерпимая боль, ощущение которой вновь вернуло Анатолию способность мыслить, на мгновение он даже забыл о присутствии самого неожиданного для себя гостя.
Пентиана взяла Анатолия за руку:
- Я должна уйти. Надеюсь, теперь ты поверил мне хоть немного. Разберись с ним сам. Объясни ему все, расскажи обо мне и о том, что происходит, подержи у себя несколько дней, пусть остынет, я навещу вас позднее. У меня появились кое-какие мысли на счет тебя.
За спиной Пентианы блеснул блик, пламя свечей отразилось от черной глянцевой поверхности крыла.
- Не волнуйся, этого ни кто кроме вас не видит. Забирай сына, и уезжай. И…, - Пентиана взмахнула крыльями и растворяясь в рожденном ими вихре, прошептала оглушительно громко, - Жди…
Жерар Броди оглянулся по сторонам не понимающим взглядом. Для чего-то взял в правую руку вилку для рыбы, посмотрел в глаза Анатолию, глуповато улыбнулся и погрузился в обморок.
Красинский поймал обмякшее тяжелое тело сына. Придержал, поправляя в кресле, встал, придвинул свое кресло ногой поближе, чтобы можно было придерживать бессознательного Георгия сидя, не привлекая повышенного внимания, достал телефон и нажал кнопку вызова личной охраны.
Через несколько секунд в зал ресторана вошли двое молодчиков, которые и оттранспортировали беднягу Броди в лимузин вновь обретенного, ошеломленного этим фактом, родителя.
Пентиана ворвалась в Пекло.
Невзрачный демон среднего звена сидел за письменным столом поглощенный бюрократической рутиной. Гусиное перо буквально мелькало в его руке, издавая противный скрип.
Неистовый взмах черного крыла породил неудержимый порыв ветра. Взъерошенная шевелюра демона едва не слетела с черепа, как пух одуванчика. Кожа на лбу натянулась, словно мембрана тамтама, брови взлетели вверх, глаза на выкат и идиотская улыбка едва ли не до острых ушей. Перо сломалось.
Демон, переждав бурю, схватил новое перо и застрочил им еще прытче прежнего, опасаясь даже поднять взгляд.
- Встать! - стены огромного кабинета, в некоторых углах до потолка засыпанного старым пергаментом, задрожали от крика Пентианы, кое-где дав глубокие трещины.
В попытке своевременно вскочить, чтобы не разозлить хозяйку еще сильнее, демон не удержал равновесие и рухнул назад вместе со стулом.
Выпорхнув из-под стола, остроухий клерк вытянулся по стойке смирно, готовый внимать приказам:
- И, что же моя дражайшая госпожа так беспокоится? И ведь нету, таки никаких причин, - демона слегка потряхивало от страха. Подрагивающая улыбка во все сорок два зуба, и пляшущее веко левого глаза так же говорили не в пользу смелости.
- Контракт мне, немедленно! – властно потребовала искусительница.
- Ну, так ведь я же о том же, любезнейшая Пентиана. Я же ведь не в одном глаз… бр-р-р, не в претенз…, простите, я же ведь таки и не отказываюсь вам услужить.
- Испепелю! – прошипела Пентиана.
- Ну, так ведь даже если и испепелить тех негодяев, что вновь не подвезли в канцелярию бланки, покорнейший ваш слуга в моем лице, все равно не сможет их вам любезнейше предоставить, уважаемая первая помощница великого нашего всевластителя Люцифера.
- Слизняк… - выдохлась Пентиана.
- Ну, так ведь я же и не претендую, - пожал тощими плечами писарь, почесав маленькие рожки на лбу.
Пентиана раздосадовано сложила крылья.
- И что теперь делать?
- Ну, так ведь я вашими категориями и не мыслю… - пожал плечами демон, - И таки осмелюсь просить позволения вернуться к скрупулезному исполнению моих прямейших обязанностей.
- Пошел ты, - Пентиана отвернулась и приготовилась взмахнуть крыльями, но боковым зрением заметила, как демон резво направился к выходу:
- Ты куда?! – опешила Пентиана.
Демон застыл на месте, не закончив очередной шаг, развернулся на пятке и виновато произнес:
- Ну, так ведь я видимо неверно вас понял. Работать, так работать, когда я был против?
Пентиана погрозила демону пальцем и, взмахнув крыльями, растворилась.
В тот момент, когда черный ангел вновь оказалась в зале ресторана, за столиком накрытом на три персоны уже никого не было.
Бокал по-прежнему лежал опрокинутый на бок, а красное пятно едва заметно расползалось по белоснежной матерчатой поверхности.
Официант с пустым разносом направился к столу. Он был задумчив, и, будучи уверенным в том, что за столом никого нет, вздрогнул, обнаружив в полумраке ни чем не выдающую своего присутствия Тину Фейер.
- Госпожа Фейер?! - официант вытянулся, держа в левой руке разнос и белоснежный рушник, перекинутый через правое предплечье.
- Да Поль, - тихо отреагировала Тина.
- Госпожа помнит имя покорного слуги? – приятно удивился Поль, выдав чувства едва заметной улыбкой, - Я польщен, мадам, благодарю вас, а теперь, не позволите ли мне заменить приборы и скатерть?
- Нет, Поль, не нужно. Я задержусь ненадолго. А тебя попрошу пригласить к моему столу вашего управляющего господина Лизье, если не затруднит.
- Сию минуту исполню, мадам Фейер, - приятный немолодой человек тонко кивнул, слегка склонив голову на левую сторону и, бесшумно удалился.
Спустя минуту, у стола появился «расписной» толстячек с неистребимой улыбкой и жаждой выслужиться.
- Что угодно уважаемой госпоже?
- Присядь, - устало произнесла Тина.
Лизье осторожно присел на край предложенного кресла, вопросительно глядя на собеседницу, готовый вскочить в любую секунду.
- Я хочу, чтобы ты очистил зал, - приказным тоном потребовала дама, в глазах которой не осталось и тени встревоженной и ранимой девушки.
- При всем моем уважении, к госпоже Фейер, я не в силах удовлетворить её желание, - дрожащим голосом ответил управляющий.
Тина словно из воздуха извлекла помаду для губ, сняла колпачок и, прямо на скатерти жирно написала цифру с шестью нолями, подытожив её условным обозначением европейской валюты.
Глаза Лизье стали шире коллекционной монеты, руки задрожали, на лбу выступила испарина, голос сел до сиплого шепота:
- Простите, госпожа Фейер, но это повредит безупречной репутации нашего заведения…
Пентиана, молча, исправила первый после единицы ноль на цифру шесть.
- Госпожа, видимо шутит надо мной? – пытаясь хихикнуть, поинтересовался Лизье.
Тина, вновь, не произнеся ни слова, ножкой толкнула под столом внушительных размеров мешок наполненный новенькими бледно Розовыми купюрами. Мешок ткнулся в пляшущий ботинок Луи. Управляющий подскочил будто его пронизал разряд тока, и, не отрывая взгляда от глаз Пентианы стал медленно склоняться под стол, шаря под скатертью до тех пор, пока ладонь не легла на грубую ткань.
Ощупав мешок, Луи Лизье безошибочно определил наличие в нем пачек в банковской упаковке и непроизвольно сглотнул, прошептав, словно в трансе:
- Госпожа хочет, чтобы Луи сделал это немедленно?
- И вернулся к моему столу. Но сперва отпусти всех служащих, - в том же тоне, велела властная Пентиана.
- Я могу взять это? - поинтересовался Луи.
- Нет. Сперва выполни мой приказ.
Луи сорвался с места, словно на его спине тоже могли появляться крылья.
Через минуту сработала пожарная сигнализация. Все посетители с криками соскочили со своих кресел, пытаясь укрыться от вездесущих капель холодной воды чем попало и хаотично бросились к выходу.
Довольный Луи с видом победителя шел к столу Пентианы, не обращая внимания на то, что сам вымок до нитки. Время от времени он сплевывал воду, стекающую по губам в приоткрытый в злорадной ухмылке рот:
- Теперь я… тьфу… могу забрать… тьфу… мои деньги?
- Да, - верхняя губа Пентианы приподнялась, делая милое личико злым, - Но в начале, я задам тебе вопрос, на который ты ответишь!
- Как будет угодно, моей госпоже, - страх вновь поселился в потрепанной душе Лизье.
- Ты отчетливо помнишь все, что говорил на кухне называя меня соплячкой?
Луи побледнел, ладони стали скользкими от пота:
- Кто-то решил очернить Луи в глазах уважаемой госпожи Фейер, - губы управляющего тряслись так, что он едва с ними справлялся.
- Что, толстозадый прыщ, может быть, ты хочешь закончить мысль при мне? – Пентиана продолжила допрос, не обратив внимания на попытку Лизье обелить себя. Улыбка исчезла с её лица бесследно.
- Простите, госпожа не довольна своим покорным слугой? – словно и, не заметив обидного оскорбления, улыбчиво поинтересовался Луи Лизье.
- Так значит, по-твоему, Сил Добра нет? – не обращая внимания на скользкую покорность, выдавила Пентиана.
- Видимо до вас неверно донесли смысл моих высказываний, - дрожа всем телом, оправдывался управляющий, мысленно перебирая имена возможных доносчиков, - Я вовсе не собирался затрагивать ни чьих религиозных чувств, мадам, я говорил отвлеченно, боже упаси меня от обсуждения дорогих гостей нашего заведения, что называется «за глаза».
- Полчаса назад ты взывал к Дьяволу! Ты молил купить твою душу! А после и вовсе заявил, что Дьявола не существует!
Пентиана встала, сорвав скатерть вместе с позолоченной утварью и старинными серебряными приборами. Кресло отлетело назад от удара черного лоснящегося крыла. Искусительница сделала легкое движение рукой, не касаясь стола, но предмет мебели улетел в сторону, разбил бронированное окно и провалился во тьму.
Лизье упал на колени и неистово крестился, безмолвно размыкая губы в молитве, не сводя глаз с черных крыльев.
Пентиана подошла к нему вплотную, её глаза светились в полумраке красным огнем, а голос был на удивление спокойным, даже нежным:
- Ну, что, червь, ты все еще готов продать душу дьяволу за богатство? - Пентиана больше не жалела о том, что в канцелярии не осталось чистых бланков контракта на душу. Она только что придумала злую шутку, за которую ей пришлось бы отписываться, не задумай она план куда коварнее, устремленный своими последствиями в бесконечность.
- З-з-начит дь-дь-дь-явол й-есть? - Лизье перестал креститься, как только услышал слово «богатство».
- Й-есть, - зло передразнила Пентиана, сложила крылья и подошла так близко, что свет её глаз отразился на мокром лбу управляющего.
- Что я должен делать? – более твердым голосом спросил Луи.
- Наслаждаться, - не скрывая злой иронии, ответила Пентиана.
- Не понял… - опешил Лизье.
- Не трудись, тебе не под силу постичь непостижимое. Скажи всего одно слово и все, что принадлежит Ля Гранжу, будет только твоим.
- Какое слово? - осторожно поинтересовался Лизье.
- «Я согласен».
- Я согласен! - закричал Лизье, в его наивных глазах уже мелькали счастливые картинки богатой жизни.
Из потолка огромного зала ресторана, теперь напоминающего скорее сюрреалистический пейзаж «Кафе на Болоте», ударили молнии. Пол содрогнулся от злого, звонкого хохота Пентианы:
- Да будет так!
Все исчезло. Приглушенный свет бра и трепетный огонь свечей освещал стол, накрытый на три персоны, за которым никого не было. Вино из опрокинутого бокала капало со скатерти на совершенно сухой пол будто кровь. Все гости сидели на своих местах, время от времени оглядываясь на Лизье, стоящего на коленях у опустевшего столика.
Два официанта спешно приблизились к одуревшему от впечатлений Луи Лизье, подняли его на ноги, взяли под локти с двух сторон и повели в служебное помещение.
У портьеры, скрывающей вход на кухню, Лизье вырвался из захвата служащих и полубегом устремился обратно к столику, без паузы повторяя одно слово:
- Мое. Мое. Мое…
Подбежав к столику, он решительно нырнул под него и выскочил с тяжелым предметом, в котором без труда угадывался темно-зеленый банковский мешок для перевозки крупных денежных сумм. Толстяк обнимал мешок как дитя. Обезумевший Лизье спокойным шагом прошел к портьере и скрылся за ней до самого закрытия ресторана.
Кто-то из гостей спешно покинул зал заведения, иные удивленно перешептывались, планируя набор сплетен красочно разбавляющих унылую светскую жизнь.
Успокоившись, Луи Лизье уснул сном младенца, обнимая драгоценный мешок нежнее любимой женщины. А подкрадывающееся утро готовило счастливцу новый сюрприз…
Пекло не менялось с тех пор, когда Господь сотворил свет и тьму, а может и раньше.
Люцифер, редко выбирался в мир. От скуки он придумывал себе развлечения под стать своему качеству. Его новой выдумкой была игра в шашки на «выбывание». Проигравший, как правило, а точнее всегда, это был черт, отрывал себе голову и при этом он должен был кривляться как можно изощреннее, что здорово веселило всех окружающих, безудержно хохочущих еще и над теми, кому не удалось укрыться от брызг черной фосфоресцирующей крови.
Пентиана врезалась в идиллию словно таран, разрушающий тяжелые ворота средневекового замка.
Люцифер вскочил с места, не досмотрев очередную пантомиму:
- Где ты шлялась?! Я не мог видеть тебя, целую вечность!
- У меня сорвался контракт на душу, из-за твоих треклятых бюрократов, между прочим!
- Не сметь повышать голос на самого МЕНЯ, курица! Чтоб тебя птичьи блохи сожрали замертво!
Пентиана резким жестом отмахнулась от проклятия, которое срикошетило в близ стоящего черта. Бедняга почесал мохнатое брюхо, плече, ногу, снова брюхо но уже двумя лапами, упал на пол и когда к делу подключились хвост и копыта вскочил и, дико визжа, унесся в глубину преисподней.
Люцифер опустил плечи, раздосадовано вздохнул и продолжил беседу в более спокойном ключе:
- Извини, погорячился…
- Да, ладно, проехали…
- Ну, так, что у тебя там произошло?
- Да пустяки. В канцелярии бланков не было…, - за спиной Пентианы проявилась и затвердела каменная лестница, ведущая в необозримую чернеющую высь.
Искусительница села на ступень, сжав колени, поставила на них локотки и оперлась подбородком на кулачки поэтому, когда она говорила, её головка ритмично отклонялась назад:
- …представляешь, сам просился, палец о палец ударить не пришлось бы, не часто так.
- Ну, птичка, без труда, как говорится, не вынешь и рыбку из пруда, а ты как хотела.
- Н-да, - грустно вздохнула Пентиана, - Твоя правда.
- А в остальном?
Вместо ответа Пентиана запустила под крыло руку, и достала небольшой полупрозрачный сверток, испускающий тусклое белое свечение. Не глядя, протянула его сидящему рядом Люциферу.
Владыка взял сверток, положил его на колени и осторожно развернул, зажмурившись от неожиданно вырвавшегося из плена ткани белого света. Несколько чертей стоящих неподалеку рухнули с уродливыми дырами в разных местах тел, не успев укрыться от смертоносных, для нечистой силы низшего и среднего звена, лучей.
Пентиана злорадно ухмыльнулась, она недолюбливала лохматых козлоподобных нерях.
Люцифер довольно улыбнулся, панибратски похлопал Пентиану по плечу и обратился к одному из уцелевших чертей:
- Эй, лохматый, живо смени картинку.
Черт засеменил в темноту, цокая копытами по мрамору, и через некоторое время вернулся, толкая перед собой подиум с троном хозяина преисподней, кряхтя и буксуя на скользком покрытии.
Лорд тьмы встал, раскинул руки в стороны и воспарил над полом. Пентиана скользнула по ступени к перу Серафима и, завернув его в платок, спрятала под крылом, пользуясь тем, что Люцифер парил к ней спиной и к тому же был слишком занят.
Взлетев над троном, Люцифер развернулся и встал на его спинку. Голос повелителя зла стал подобен грому. Слова заклинаний то лились из его уст безудержным бурлящим водопадом, то раскатисто грохотали, словно миллионы огромных камней катящихся смертоносным потоком по склону самой высокой скалы, к основанию мира грозя смести на своем пути все живое и изуродовать мертвое.
Пурпурные молнии сверкнули высоко в пустоте. Стремительно приближаясь, они становились ярче и врезались в распростертые руки дьявола. Вырвались из его груди ослепительными алыми стрелами и ударили в грудь Пентианы.
Страшная судорога пронзила её тело, едва не переломив позвоночник. Мгновенное бессилие заставило первую даму обители зла опуститься на колени. Но за тем…
Вихрь мощнейшей энергии закружил под коленями Пентианы, приподнял её над полом, и вошел в неё снизу. Ударил в голову, как пузырьки шампанского ударяют в переносицу стоит лишь сделать глоток чуть-чуть больший, чем можно себе позволить.
Свобода, в своей бесконечности соизмеримая лишь с вселенной, обуяла сознание Пентианы.
Новая властительница-однодневка парила, поджав колени, будто все еще сидя на них, скрестив руки на груди, склонившись вперед. Черно-каштановые волосы ниспадали, скрывая лицо, в тонких чертах которого застыло торжество безнаказанности. Крылья были раскрыты во весь размах параллельно черному блестящему стерильной чистотой полу.
Люцифер восседал на троне, покусывал ноготь большого пальца, задумчиво наблюдал магическую метаморфозу.
Старший черт, отличающийся от младших чистотой и ярко рыжей окраской меха, сидел на краю подиума, копируя позу повелителя, покусывал мундштук вишневой курительной трубки и так же вдумчиво наблюдал за преображением Пентианы и периодически поглядывал на озабоченного хозяина.
Пентиана взмахнула крыльями, распрямилась. Строго посмотрела на Люцифера, на черта. Черт посмотрел на Владыку, вопросительно кивнул. Владыка посмотрел на черта, кивнул неопределенно, сплюнул мелкий кусочек ногтя. Пентиана демонически засмеялась, взмахнула крыльями и исчезла. Люцифер не поворачивая головы, взглянул на черта. Черт угадав невысказанный вопрос, пожал плечами:
- Понятия не имею…
- Н-да…
Мир. Второй день до рассвета.
Пентиана стояла у парапета, скрестив руки на груди. Новое качество, дарующее сонм пока еще не покорных чувств будоражило, не позволяло собраться с мыслями. Небо, усеянное мириадами звезд, знакомое как собственная ладонь казалось новым бездонным и безграничным. Ночь, которая всегда оканчивалась и начиналась практически без паузы, перестала быть бесконечной, точнее еще не перестала, но это вот-вот должно было произойти, совсем скоро.
Пентиана часто играла с ночными мотыльками, зная, что век многих из них окончится на закате следующего дня. Но даже не осмеливалась сравнивать свое вечное однобокое существование с их краткой как один вздох, но полной как вселенная, жизнью. Ведь они могли видеть ту, другую сторону бытия.
Легкий порыв прохладного ветра приподнял челку, запрокинул распущенные шелковые волосы за плечи, обнажил тонкую шею. Плечи непроизвольно вздрогнули. По спине пронеслось что-то, что Пентиана не смогла обозначить, что-то столь же незнакомое как сам день, которого она ожидала.
Пентиана замерла, сжалась, широко открыла глаза. Улыбка, какая может появится лишь на устах младенца, раздвинула алые губы. Новый порыв ветра принес тоже ощущение.
Пентиана вскочила на парапет, собрала волосы в хвост и подняла их, открыв шею и плечи перед ласками предрассветной прохлады.
Восторг выплеснулся из груди звонким смехом юной девчонки. Руки взлетели к звездному небу, словно обнимая его как дорогую сердцу игрушку.
Сердцу?!
Ладони непроизвольно легли на грудь. Внутри что-то трепетно ритмично подрагивало. Ужас заставил сжаться вновь. Взгляд устремился к горизонту в поисках зарождающегося рассвета. Разум, охваченный эмоциями, самовольно пытался его предотвратить. Но остановить или хотя бы задержать рассвет не мог и сам дьявол, а сила властительницы-однодневки была подобна, но не равна, далеко не равна власти сына темных начал вселенной.
Пентиана испугалась того, что Люцифер попросту обманул её, отнял бессмертие вместо того, чтобы наделить своей силой. Резко опустив руки, она завела их за спину и впилась пальцами в черное оперение крыльев:
- О силы небытия! Как такое возможно?! - левая ладонь медленно неуверенно легла на грудь, правая осталась на оперении, - Так вот почему ты не хотел делиться со мной! - прошептала Пентиана во тьму, - Вот в чем твоя тайна: ты ЧЕЛОВЕК способный оставаться бессмертным!
- Удивлена?
Пентиана вздрогнула и едва не рухнула с высокого парапета от неожиданности.
- Способность удивляться – еще цветочки, что ты! А ты здорово струхнула!
Люцифер сложил ладонь пистолетом, направив вытянутый указательный палец в грудь тяжело дышащей Пентианы, улыбаясь весело и слегка ехидно.
- Но я тебя не звала…, - все еще не придя в себя от потрясения, констатировала Пентиана.
- И что? Я теперь не имею права прогуляться без твоего разрешения? Нет, детка, думаю…, - Люцифер поджал губы и покачал головой из стороны в сторону, - … до этого не дойдет.
- Нет, нет, я не это имела ввиду, просто раньше ты… - поспешила оправдаться Пентиана, опасаясь услышать вопрос, на который нельзя было отвечать.
- Ой, да какая мне разница. Расслабься. Мы же теперь на равных, почти…
Едва различимая угроза мелькнула в последнем слове монарха, а точнее в короткой паузе после него. Пентиана напряглась, изо всех сил ограждая свой разум от постороннего проникновения, используя все известные ей заклинания, все доступные способы.
Люцифер встал с парапета, на котором сидел все это время, скрестил на груди руки. Его лицо было добродушно и дружелюбно.
Пентиана повернулась спиной к парапету. Люцифер зашел спереди, приблизился так, что его плече едва не коснулось плеча Пентианы, приподнял подбородок, вглядываясь в звездное небо и заговорил тихо, словно опасаясь нарушить многоголосую тишину ночи:
- Ну как ожидание, не тяготит?
- Прости?
- Я говорю: ожидание не слишком отягощает? Для тебя же это новое ощущение. Ты ведь ангелочка своего дожидаешься, не так ли?
- Ой, и то верно. А я даже забыла для чего пришла. Столько новых ощущений… Ни как не могу совладать с собой, - Пентиана постаралась хихикнуть как можно беззаботнее.
- Да, это приятно. Однако есть в твоем новом качестве и отрицательные моменты, например… - великий и ужасный выдержал короткую паузу, - Боль!
Рука Люцифера жестко легла на хрупкое плече Пентианы. Тонкие пальцы впились в плоть в стальном захвате. Боль пронзила тело искусительницы, молотом ударив в низ живота. Ноги подкосились, из груди вырвался тихий стон. Правая рука будто исчезла, левой рукой Пентиана инстинктивно вцепилась в руку монарха сжимающую плече, скорее чтобы устоять, нежели с целью освободиться.
Люцифер не обращая внимания на страдание своей слуги, склонил голову, касаясь виском её волос. Голос был тихим, но перед его натиском не смогла бы устоять даже дамасская сталь:
- Добудь мне этого ангела! Достань и приведи, иначе будешь испытывать это вечно! И боль, дорогая моя, это пустяк, есть кое-что, гораздо неприятнее боли – это страх. Не тот, который заставил тебя вздрогнуть при моем появлении, нет. А тот, который заставляет превозмогать боль, когда ты собственноручно разрываешь свою грудь чтобы вырвать и растоптать трепещущее в приступе страха сердце! Та боль, которую ты испытываешь сейчас – это капля в океане по-настоящему нестерпимой боли, а вот тебе капля страха! Для равновесия…
Резким движением руки Люцифер толкнул Пентиану назад. Не успев оправиться от болевого шока, ударившись крыльями о парапет, заблудшая в собственных чувствах искусительница первой категории не удержалась и рухнула вниз. Страх, сковавший все, включая мысли, действительно вытеснил боль, которая секунду назад казалась апогеем всего самого нежеланного, заставил забыть даже о крыльях. Воздух свистел в ушах. Силуэт Люцифера стремительно удалялся, как бы взмывая ввысь. Лишь благодаря этой ассоциации Пентиана вспомнила, что она ведь все еще ангел!
Широкие крылья раскрылись. Летящая спиной вниз Пентиана перевернулась, вошла в глубокое пике и взмахнув крыльями, взлетела вверх. Еще несколько взмахов и ноги коснулись кровли.
Глаза Пентианы горели красным огнем. Пальцы, на кончиках которых блестели стальные острые как стрелы когти, согнулись, словно когтистые пальцы готового атаковать коршуна, но Люцифера наверху уже не было. Может это и к лучшему потому, что через несколько секунд Пентиана опустилась на колени, её глаза вновь стали живыми, а на кончиках пальцев опять красовались выкрашенные ярким лаком аккуратные ноготки.
Пентиана закрыла лицо руками и тихо заплакала, даже не осознавая, что с ней происходит очередное неведомое явление. После падения, слезы воспринимались как что-то должное и само собой разумеющееся.
Звездная россыпь начала медленно угасать. Луна стала тусклой, а край неба серым. Более темные пятна облаков складывались в причудливые формы вызывающие противоречивые ассоциации.
- Чему ты радуешься? Поделись со мной. Мне интересно, - чистая как слеза младенца наивность в голосе Серафима растеклась по раскаленному сердцу волшебной живительной влагой. Пентиана чувствовала это так же отчетливо, как измученный зноем мертвой пустыни человек чувствует прохладную воду, стекающую по пересохшей гортани.
Пентиана даже не заметила, как просидела на коленях все время требующееся солнцу для того, чтобы пробудить эту часть света.
Теперь Она по настоящему радовалась тому, что сын зла в чем-то не обманул её – она не боялась дня. Она пила новую свободу жадно, она любовалась не половиной лица Серафима освещенного скудным отсветом заката, а видела все его черты, ровную кожу подобную дорогому бархату её платья, каждую ресничку.
Пентиана поднялась с колен, смущено торопливо вытирая слезы. Не осмеливаясь встретиться взглядом с белокрылым, словно она была виновата перед ним в чем-то.
- Я не заметила как ты появился.
- Да. Я это понял, - Серафим тепло улыбнулся, - Твои глаза, в них есть что-то новое. В них есть чувства не знакомые мне. Ты радуешься их появлению?
В памяти Пентианы, отразившись на лице, всплыли боль и страх. Всхлип вырвался из груди, неимоверным усилием ей удалось погасить следующий и улыбнуться.
- Ты на самом деле думаешь, что слезы бывают только от радости? – спросила Пентиана, всем сердцем надеясь услышать «Да».
- Я не знаю, - Серафим потупил взгляд, - Я долгое время был уверен. Но теперь…
- Что случилось теперь?
- Нет – это произошло давно, и стало началом моих сомнений, - ангел сел на парапет, его взгляд удалился, - Я всегда видел слезы в тот момент, когда приходил к смертным, они рыдали от счастья вызванного тем, что Отец услышал их и ответил на их мольбы. Понимаешь?
- Нет, но очень хочу понять. Продолжай.
- Мое мнение сложилось из множества наблюдений, и было твердо. Но однажды мое явление совпало с окончанием пути смертного – его тело оказалось слишком ветхим, и было не способно нести в себе его светлый дух. Проводник увел его в небо, но знаешь, смертные обступили мощи больше не способные делиться с ними радостью, только представь! Его уста больше не могли нести им благую весть! И они знали это! Но продолжали рыдать?!…, - Серафим замолчал.
- Мне жаль тебя.
Серафим поднял удивленный взгляд.
- Жаль? Но ведь я же ангел-посланник, жалость не применима ко мне, ведь я не могу погрузиться в вечную тьму преисподней, ведь я участвую в равновесии.
- О да! Где-то я это сегодня слышала… - противоречивые чувства нахлынули на Пентиану, - Сегодня я познала цену вселенского равновесия, и боюсь, Люцифер был прав в том, что я вкусила лишь каплю…
- Ты говорила с самим Люцифером?
- Боюсь, что да.
- Боишься? Но… как такое возможно? Я думал, ты говорила, что ты тоже ангел, такой же как я, или… это не так?
- Это не совсем так.
- Прости, я не понимаю тебя.
Вдруг Серафим словно окаменел. Его глаза расширились так, что Пентиана отражалась в них едва ли не в полный рост. Белый ангел медленно поднялся на ноги и сделал несколько шагов назад, подняв правую руку в обличающем жесте с вытянутым указательным пальцем, направленным в лицо, теперь уже можно сказать – девушки:
- Ты… рыдала…, - выдохнул Серафим, не веря собственной речи.
Согнув руку в локте, он открыл ладонь и начал медленно загибать пальцы:
- За твоей спиной крылья; ты говоришь с Люцифером; твоя суть – черна, но ты, обманув высшие силы зла, стоишь рядом со слугой Бога Всеблагого, объятая светом солнца не опасаясь его, как я опасаюсь черноты ночи; ты говоришь на одном языке со мной известном лишь ангелам; ты… рыдаешь?! На что еще ты способна?! Кто же ты?! Господи, боже мой! На что еще ты способна?!
Серафим обхватил голову руками, и еще долго пристально смотрел в глаза Пентианы.
- Я вижу в твоих глазах боль и страх, но не ту боль и не тот страх, которые знакомы ангелам, а те, которые доступны лишь смертным, - ангел шагнул к Пентиане, - Я хочу прикоснуться к тебе.
Крылатая девушка сцепила пальцы внизу живота, очередное непонятное чувство захлестнуло сознание, заставив щеки - пылать, а взгляд - опуститься под ноги:
- Сделай это, если тебе это нужно. Я готова на все, лишь бы ты верил мне.
Серафим подошел совсем близко и протянул руку к груди Пентианы, прикоснулся к ней ладонью и явно ощутил едва различимый толчок и подъем означающий лишь одно – вдох.
Ладонь задержалась лишь на секунду. Серафим отдернул её, как человек отдернул бы руку от раскаленного металла.
Ангел медленно сделал шаг назад, еще один, еще… Серафим отступал до тех пор, пока не уперся крыльями в кирпичную надстройку. Когда человек умирает на его лице не остается ни чувств, ни эмоций, ничего! Таким же сейчас было лицо Серафима.
Его уста разомкнулись и из груди вырвалось то, что невозможно назвать звуком как таковым. Может быть, для выходца из небесных сфер это был всего вскрик, но на земле это называют бурей.
Однако это не был ветер – это был именно звук, настолько мощный, что его нельзя было слышать, его можно было видеть! В радиусе десяти километров оконные стекла треснули и рассыпались. Посуда в квартирах людей падала на пол, разлеталась на мелкие осколки. Телевизионные антенны на крышах гнулись и с грохотом опускались на кровельное покрытие. Осколки цементного раствора коим было усеяно крыша, на которой стояла Пентиана, поднялись и понеслись в её сторону. Несколько серых обломков врезались в тело девушки, один скользком зацепил побледневшее лицо. Из царапины на щеке стекла тонкая струйка крови. Серафим увидел это. И все вокруг перестало существовать. Его взгляд был прикован к красному подтеку на щеке существа стоящего перед ним, имени которому он не знал, снова не знал. Серафим сомкнул губы. Все стихло.
Уставившись на рану, он, не отрывая от Пентианы взгляда, торопливым шагом подошел к ней, протянул руку и стер кровоподтек средним пальцем. Рана на щеке затянулась в считанные секунды, и исчезла бесследно, оставив в напоминание лишь размазанное красное пятнышко.
- И все-таки ты не человек…, - лицо Серафима только в эту секунду вновь наполнилось жизнью.
- Возьми в руки огненный меч и порази меня! Разруби на куски и посмотри что у меня внутри, если так тебе будет легче меня понять! Глупец! - Пентиана схватила его руку за запястье и отбросила в сторону, - Ты никогда не испытывал страх?! – Губы Пентианы дрогнули, - Если бы ты только знал, как мне было страшно…, - черные крылья опустились, девушка закрыла лицо ладонями, присела и зарыдала. И в этот раз скорее от обиды, хотя и страх занимал не последнее место.
- Там же люди, - всхлипывала Пентиана, не отнимая рук от лица, - Ты же мог кого-то убить, безумец, - не понятно к чему сказала она.
Серафим опустился на колени рядом с ней. Отнял ладони от её лица, развел в стороны. Приподнял голову за подбородок, откинул с лица волосы, влажные от слез. Взял в свои ладони её щеки, большими пальцами аккуратно стирая слезинки, и смотрел в глаза долго, может быть целую вечность потому, что в эти минуты он познавал, и познаний этих было больше чем за весь срок его существования. Он понял, наконец, что слезы лишь иногда означают радость, настолько не часто, что означают ли они радость хоть когда-нибудь – столько чувств было в глазах плачущей Пентианы.
- В твоей груди сердце, - констатировал Серафим, не то удивленно, не то озабоченно.
- Слава Богу!…, - Пентиана осеклась.
Она хотела сказать, мол, наконец-то ты понял, но, то, как она начала реплику, саму её поразило до беспамятства, это и понятно – где, же видано, чтобы ангел искуситель, исчадие преисподней вдруг восхваляла Господа Бога.
- Мир катится в пропасть, - слова Серафима на фоне заявления Пентианы выглядели как дистиллированная вода рядом с «Кровавой Мери». Однако и это было в известной степени ненормально.
Серафим одним движением сел прямо на битумное покрытие, положив локти на колени укрытые длинными полами белой туники.
- Да уж, ты не обманула меня.
Пентиана подняла вопрошающий, чуточку виноватый взгляд.
- Ты открыла передо мной множество своих тайн, больше того, к чему я мог быть готов. Да-а.
- Прости…
- Да ты-то здесь причем, - белый ангел бросил взгляд в облака, словно указывая на виновника всего происходящего.
Молчание длилось долго. Пентиана подсела рядом с Серафимом, повторив его позу, и так они долго смотрели в небо.
- И что же нам теперь делать…
Завершить эту реплику вопросительным знаком невозможно. Ибо, иногда вопрос становится утверждением, особенно если душа говорящего превращается в сгусток сомнений, неопределенных желаний и знаний желанных лишь до того момента, когда они перестали быть тайной. Если бы век Серафима был конечным, можно было бы с легкостью сказать, что он постарел на целую вечность. Изменилась даже манера разговора. Теперь он говорил пусть и не на человеческом языке, но совсем как человек…
- Я больше не могу возвращаться в небо. Я не способен думать ни о чем кроме твоих глаз и осторожной улыбки.
Пентиана положила ладонь на грудь Серафима:
- Может быть, у тебя тоже есть сердце? А может быть оно не нужно тебе, чтобы чувствовать то, что чувствую я?
- Оно необходимо, чтобы знать этому чувству имя.
- Ты хочешь знать, как называется это чувство? - спросила Пентиана, заглядывая Серафиму в глаза.
- Мои желания двояки. И душа словно разрублена тупым железным мечем на две половины.
- И какая же из них больше?
Серафим повернул голову. Взгляды встретились. Его ладонь не произвольно легла на руку Пентианы, в голове возник вихрь невозможных мыслей и побуждений, и Серафим вдруг понял, что знает ответ на этот простой, но неимоверно трудный вопрос:
- Твоя..., но, что это может изменить?
- Все!
- Как?
Пентиана втянула ноздрями воздух, силясь погасить улыбку счастья:
- Мы можем стать людьми! Навсегда, понимаешь?! Всегда быть вместе и днем и ночью, и…, - Пентиана вскочила на ноги и протянула Серафиму руки ладонями вверх, - … потом, после жизни быть вместе вечно, в аду не страшно…
Пентиана замолчала на секунду, её личико налилось грустью, и виной, она только что поняла, что толкает ангела в ад.
- …ну может быть немножечко жарко…, - закончила она неуверенно.
- И как же ты собираешься сделать нас людьми?
Пентиана хитро, настороженно сощурила глазки:
- Должна ли я понять, что ты готов идти со мной в ад?
- Но ведь мы не отправимся туда сразу?
- Нет. У нас будет время, чтобы открыть этот мир. Я тебе обещаю!
Серафим поднял указательный палец вверх:
- Но ты, так и не ответила мне, как тебе удалось стать человеком, оставаясь при этом ангелом?
- Пустяк, - отмахнулась счастливая Пентиана, - Я получила часть силы дьявола, чтобы быть с тобой днем. Я обманула его с помощью твоего пера, сказала, что принесу ему твои крылья.
- У тебя получилось…
Девушка-ангел вздрогнула:
- Нет. Нет, нет… - Пентиана испуганно качала головой из стороны в сторону, - Я не обманывала тебя. Пожалуйста, не спеши. Ведь ты же с крыльями, до сих пор. А, чтобы выполнить приказ Люцифера я должна была уговорить тебя остаться в миру после заката. И принести ему твои обугленные крылья и тебя прямиком в преисподнюю, лишь тогда ты считался бы падшим, лишь минуя перерождение в смертного, вернее ты стал бы смертным, но если бы Люцифер забрал тебя в ад в теле, а не после физической смерти в миру и духовного низвержения, тогда ты стал бы таким как я, но твоя сила была бы сравнима лишь с силой самого Дьявола. С той лишь разницей, что ты никогда не смог бы противоречить его воле. А я, была бы по сравнению с тобой, девочкой дошкольного возраста. Ведь я могла подписывать души, лишь добившись согласия, а ты смог бы отнимать души против воли…, - Пентиана проговорила все это буквально на одном дыхании, пока Серафим не успел подумать о ней что-нибудь нехорошее, на секунду замолчала, чтобы вдохнуть и поспешила закончить, - … даже у ангелов… даже днем…
Серафим обомлел. Не меньше минуты переваривал услышанное, представляя глобальные последствия.
- А как ты собираешься сделать нас людьми по своему плану? - белый заметил, что его ни на что не намекающая констатация ввергла Пентиану в предынфарктное состояние, - Разве у меня есть другой способ стать смертным, чем тот который ты описала?
- Да, - Пентиана облегченно вздохнула, - Ты веришь мне? Правда?
Серафим улыбнулся. Пентиана продолжила:
- Чтобы ангел смог стать смертным можно буквально обрезать ему крылья, но, - Пентиана подняла пальчик вверх, - Но в этом случае, ему только одна дорого – в ад. Никакая индульгенция не спасет. Второй вариант – остаться в чуждой стихии, но о последствиях этого метода мы уже говорили, весьма плачевно для всех, даже для Люцифера, хотя он об этом даже слышать не хочет. А вот третий путь…
Пентиана выдержала паузу, интригуя нетерпение Серафима:
- А третий путь сделает тебя не досягаемым для пекла… ну в смысле пока ты жив. Но если после смерти ты и попадешь в ад, то все равно из тебя, не смогут сделать орудие. И что самое важное – не будет смысла забирать тебя в ад живым…
- Не томи.
- Хорошо, слушай… нет, сперва ответь мне на один вопрос: Что ты можешь сказать о самопожертвовании?
Серафим растерялся, словно вновь оказался на экзамене перед Агавием, но быстро сосредоточился:
- Самопожертвование – есть самовольное завершение земного пути по предварительному решению во имя благих, с точки зрения земной церкви основанной на постулатах слова божьего трактованных при жизни канонизированным лицом, намерений. Ведущее к очищению духа до прямого сопровождения его в царство божие посланником второй категории.
Когда Серафим закончил, Пентиана стояла, уперев руки в талию, склонив голову направо и высоко подняв брови. Серафим смутился и пожал плечами:
- А, что?
- А, проще?
- Принесение себя в жертву ради… ну, например, спасения невинного существа…, - Серафим вопросительно посмотрел в лицо Пентианы, ожидая её реакции.
- Сносно. А еще?
- Вообще-то есть еще несколько положений. Есть такое понятие как потребность в самопожертвовании…
- Вот, уже ближе.
- Но она не зачеркивает грехи.
- Разве? - Пентиана хитро сощурила глазки.
- Если не влечет межконфессионального перехода… К чему ты клонишь? Потребность в самопожертвовании – это основа священных уз брака, но это дела смертных. Причем здесь мы?
- А притом, глупенький. Мне для того чтобы стать смертной нужно всего лишь успеть сбросить крылья до заката. Я уже на половину человек. А после принять крещение и у меня будет новое настоящее. Ведь для меня это и будет чем-то вроде межконфессионального перехода. А тебе для того, чтобы стать смертным третьим способом нужна потребность в самопожертвовании по отношению к смертному, а к тому времени у тебя уже будет твой человек…, а крещение индульгирует тебя в соответствии с законами земной церкви. Теперь понял?
Для чистого бесхитростного разума Серафима все услышанное было чем-то вроде новой науки, где-то далеко в уме он понимал, к чему клонит Пентиана, но понимание никак не хотело оформиться во что-то твердое, осязаемое.
Пентиана видя неимоверные усилия Серафима, решила не торопить его. Она прекрасно понимала, какое потрясение ему пришлось испытать. Ведь она и сама-то еще не до конца пришла в себя и осознала глубину произошедших с ней перемен.
И многое из того что должно произойти в ближайшем будущем лишь представлялось осуществимым, на уровне надежды, веры.
Пентиана подошла к сидящему Серафиму, прикоснулась к его шелковым волосам и произнесла тихо, словно опасалась прервать бурное течение его мыслей:
- Я должна покинуть тебя ненадолго. Чтобы успеть сбросить крылья мне придется здорово напрячь свои и чужие силы.
Серафим поднял голову и посмотрел в глаза Пентианы слегка блуждающим взглядом.
- Я хотела бы найти тебя здесь, когда все будет готово. Пообещай мне, что ты будешь здесь, пожалуйста. Это придаст мне веры, а вера даст мне силы…
Серафим кивнул. В данный момент ничего больше не требовалось. В молчании Серафима скрывались все возможные слова, какие обычно говорят в таких случаях, но когда эти слова «молчат», они весят намного больше.
Пентиана закрыла глаза, переключаясь на иное видение мира в поисках Красинского, которому была уготована одна из ведущих ролей в её плане. Через несколько мгновений плавно взмахнула крыльями и исчезла.
- Как ты? Скучал?
Красинский вздрогнул. Несмотря на новые качества в Пентиане все еще оставались старые привычки. Одна из которых – появляться бесшумно и за спиной.
Анатолий сидел в кресле возле письменного стола в просторном кабинете, расположенном на первом этаже его особняка. Толстая сигара, наполняющая помещение тяжелым, но не лишенным приятного аромата, дымом, выпала из мгновенно ослабевших пальцев на дорогой персидский ковер.
- Между прочим, несмотря на твои подачки, на этот ковер я все-таки зарабатывал, - тихо крякнув, Анатолий перегнулся через подлокотник, поднимая дымящуюся сигару с прожженного высокого ворса.
- Не будь скрягой. Хочешь, я принесу тебе такой же?
- Нет, спасибо. Он мне уже надоел.
- Сегодня ты более снисходителен, нежели вчера.
- Нежели сегодня…, - поправил Красинский, - Мы виделись меньше семи часов назад.
- Да, действительно.
- С чем пожаловала? Детей у меня больше нет, - с легким незлобным сарказмом спросил олигарх.
- Неблагодарный осёл, - парировала Пентиана с иронией сглаживающей даже оскорбление, скорее подчеркивающее несгибаемость, нежели нацеленное обидеть.
- И все же…?
- Я просила у тебя помощи…
- И…?
- Если ночного задела тебе не достаточно, могу сделать еще что-нибудь хорошее…
- Я точно сойду с ума. Ты просто не представляешь себе, какое потрясение я получил, когда мне пришлось поверить в реальное существование нечисти, а теперь я вижу как нечисть, прости, не хотел тебя обидеть…
Пентиана кивнула в знак согласия и снисхождения.
- … делает добрые дела. Со «свернутой» башкой я тебе точно не пригожусь… так что открывай карты или я за себя не ручаюсь, - Красинский повернулся на вращающемся кресле к все еще стоящей за его спиной искусительнице, - И… спасибо… Я не мог сказать этого раньше, если честно не верил в добрые намерения, но раз тебе все еще нужна моя помощь, считай что ты купила меня повторно.
- Нет, Анатолий, - Пентиана озабоченно качнула головой с право налево, - Я не хотела тебя купить. Твоё участие поможет мне лишь в том случае, если ты искренне захочешь помочь, видимо ты не в силах меня простить. Боже, видимо я никогда не смогу это сделать…
- Что?! – брови Красинского поползли вверх.
- Что? - якобы не поняла реакции Пентиана.
- Что ты сейчас сказала? - Красинский встал с кресла и подошел к чернокрылой, - Что ты сейчас сказала?!
- Я сказала, что видимо я не смогу осуществить свой план, в котором есть ты, и совсем не на последнем месте.
- Нет, я не это имел ввиду. Я имел ввиду то, что ты упомянула имя господа. Как ты смогла?
- А-а, ты об этом, - небрежно бросила Пентиана, - Я это специально сказала, я сегодня научилась – случайно вылетело. А сейчас намеренно, чтобы ты понял, что со мной на самом деле происходит что-то невозможное, необъяснимое. Сама ничего не понимаю.
- Да уж, удивила.
Красинский подошел к столу и сел на него, сдвинув в сторону бумаги и резную пепельницу из слоновой кости.
- Итак, что я должен для тебя сделать и что я получу взамен? Я бизнесмен. Ничего личного.
- Ничего, - Пентиана опустила взгляд.
Красинский скрестил руки на груди. Вздохнул. Нахмурил брови, прокашлялся:
- Ну-у, что же. Условия выгодные: я должен сделать то, что не под силу слуге самого дьявола, а взамен за это я получу голое «спасибо», опять же теоретически, но от слуги самого дьявола, - Красинский снова кашлянул, - Н-да, что же, предложение заманчивое. Пожалуй, я готов выслушать подробности.
- Таковых немного: введи меня в церковь.
- …?!
- Да, ты не ослышался. Но не думай, что сделать это будет также просто как сказать.
- А сможешь ли ты вообще туда войти?
- Теоретически – да. Но на практике, этого еще никто не испытывал.
- Так в чем же суть предприятия?
- Мне нужно успеть сбросить крылья до заката этого дня.
- Зачем? Ведь ты же… погибнешь?! - Красинский вытянулся в полный рост, его взгляд стал пристальным, словно он боялся упустить мимолетную деталь способную прояснить происходящее, - Боже, суицид практикуется даже среди выходцев из преисподней? Ты окончательно меня запутала.
- Я не погибну… наверное, - уверенность в голосе Пентианы бесследно исчезла, - Мне нужно остаться человеком, но сейчас я получеловек – я бессмертна. А мне нужно стать смертной, покуда Люцифер не обнаружил подлог и не расстроил мой замысел.
- Но ты потеряешь власть. Об этом ты не задумывалась?
- Я обрету власть, - с гордостью в голосе произнесла Пентиана, почти торжественно, - Власть над собой, уж ты-то должен меня понять.
- Бунт на корабле? - Анатолий потер подбородок, - Теперь все проясняется.
Пентиана хотела возразить, но сдержалась. Ей очень хотелось рассказать о Серафиме, о том, что творится внутри, но по какой-то неведомой причине она не могла произнести об этом хотя бы слово.
- Наверное, ты прав…
- Вот теперь мне действительно интересно! – олигарх хлопнул в ладоши и злорадно улыбнулся, - Наступить на мозоль твоему боссу?! Что же - я в доле!
Пентиана вытянула руку вперед ладонью вверх.
- Мир?
Красинский по-мальчишески хлопнул своей ладонью в ладонь «подельницы».
- Мир!
- Где здесь ближайшая церковь? – раззадорилась Пентиана.
- Я провожу, - с той же интонацией ответил Красинский театрально развернулся и согнул руку в локте, приглашая даму «пройтись».
Так они и вышли из особняка под удивленными взглядами многочисленной прислуги. Разумеется, Пентиана скрыла крылья, но само её присутствие… ведь никто не видел того, что она вошла, а точнее, все видели, что никто не входил…
Лимузин «Ситроен» бесшумно мчался по скоростной автостраде навстречу неизвестности. Красинский не боялся, за много лет он впервые ощутил вкус жизни, интерес к тому, что происходит вокруг. Он оживленно болтал о пустяках. Пентиана отвечала ему взаимностью, но она при кажущейся беззаботности, не чувствовала себя расслабленно, напротив ей было страшно, страшно как никогда. Даже падая камнем с крыши небоскреба она не испытывала страха в такой степени, ведь теперь она боялась не только за себя. Она надеялась на то, что все пройдет гладко, однако ясно осознавала, что в случае неудачи последствия для Серафима и Красинского будут не предсказуемы.
Сквозь тонированные стекла лимузина Пентиана увидела высокий шпиль собора. Все в груди сжалось, сердце, к которому она еще не успела привыкнуть, напомнило о себе, став тяжелее камня. Дыхание участилось, по спине пронесся озноб.
Красинский заметил то, как Пентиана изменилась в лице, посмотрел в направлении её взгляда.
Он все понял верно. В сердце появилось гнетущее сострадание к столь недавнему врагу, но теперь Красинский испытывал иные чувства.
Тяжелой ладонью он погладил щеку дрожащей девушки, на мгновение, позабыв о том, что за её спиной все еще скрываются черные как смоль невидимые сейчас крылья, ведь её лицо, в которое смотрел Анатолий, в эти минуты было белым как облака, несущиеся высоко в небе.
- Все будет хорошо, девочка, - Красинский смахнул с бархатной щеки скатившийся с ресниц хрусталик, - ты только верь, и все получится.
Автомобиль въезжал на площадь перед собором. С каждым метром по мере приближения к широкой лестнице, ведущей к арочному входу, волнение Пентианы усиливалось в геометрической прогрессии.
Автомобиль плавно остановился в метре от лестницы. Водитель вышел и распахнул дверь. Солнечный свет ворвался в салон. Пентиана задрожала всем телом.
Пентиана не решалась выйти. Красинский обошел автомобиль, приблизился к сидящей на светлом кожаном кресле, девушке и присел на колено. Взял её ладони и прошептал:
- Не знаю, что ты затеяла, но нутром чувствую, что что-то настолько грандиозное, что моему крохотному уму не понять.
- Я люблю его…, - Пентиана дышала настолько прерывисто, что слова и без того способные обрушить небо на землю, произнесенные сквозь болезненные всхлипы, прозвучали как гром, как взрыв, - Что бы не про-изош-ло, за-веди меня ту-да и уд-ержи…
Темные, почти черные глаза сверкали серебром слез. Сердце Красинского сжалось.
- Так вот в чем дело! Да кто же он?! Ладно, не отвечай, потом расскажешь…
Пожилой раскаявшийся отступник, до сих пор жаждущий отмщения за свою душу смотрел на недавнего врага и думал о том, что никакая справедливость не стоит таких страданий. Он твердо решил завершить начатое предприятие, во что бы то ни стало, преследуя отнюдь не личную выгоду, а какую-то высшую цель, масштабов которой не знал и сам.
Недолго думая, Анатолий нырнул в салон и подхватил Пентиану на руки.
Расправив плечи, он гордо, стальной поступью шагнул вверх по лестнице, будто средневековый герой, поднимающийся на эшафот во имя великой цели, настолько великой, что над величием её не стоит и размышлять.
Небеса будто взбесились. Грозовые тучи заволокли небосвод. Сверкнули молнии. Белый свет, словно осязаемая материя распахнул перед Красинским тяжелые створки высоких дверей собора. Анатолию стало не по себе, да, именно так, ведь ему не было страшно, скорее он был возбужден и рассержен, хотя очень скоро капля страха все же закралась под полы пиджака, расползаясь по позвоночнику неприятным ознобом. Не смотря на явную невозможность объяснить чудо, Красинский не удивился. Он ожидал, что что-то подобное должно было произойти хотя бы потому, что ангелы ада очень не часто стремятся принять крещение в земной церкви, и уж тем более во имя любви, даже если они и называли это чувство тусклой формулировкой – «потребность в самопожертвовании». Теперь они уже почти понимали, что это чувство не имеет определения.
Красинский переступил порог. Тело Пентианы в его руках било в конвульсиях. Алые губы размыкались то в крике, то в демоническом хохоте вторя столкновению стихий за стенами собора, то в неистовом рыдании человека…
Анатолий, едва удерживая девушку, шел между рядами скамеек. Зал был пуст, вернее практически пуст потому, что один человек видел самое удивительное от начала времен действо, что называется из первого ряда.
Пастор уже успевший переодеться в повседневный костюм собирался уходить, но задержался у алтаря. Грохот за стенами насторожил его, яркий дневной свет, разукрашенный старинными витражами во все цвета радуги, потускнел, став сиренево серым. Пастор обернулся и едва не ослеп от вспышки распахнувшей полутонные створки парадного входа, словно картонную межкомнатную дверцу.
Глаза долго привыкали к полумраку, в который погрузилось внутреннее пространство собора поэтому, пастор не сразу смог разглядеть Красинского с его тяжелой ношей.
Святой отец шагнул навстречу нежданным гостям в тот момент, когда Пентиана вырвалась из объятий Анатолия, её глаза светились красным, последняя капля сил все еще позволяла скрывать крылья. Несмотря на то, что большая часть дьявольской силы в стенах божьего храма была бесполезна, Пентиана оттолкнула Красинского и бросилась к выходу.
Анатолий упал на скамью и больно ударился головой об угол спинки скамьи, едва не потеряв сознание, кровь пропитала волосы и тонкой струйкой стекала на белоснежный воротник сорочки.
Пастор бросился к нему и помог подняться на ноги. Тяжело дыша, стараясь перекричать неистовство разбушевавшихся за стенами стихий и, пытавшейся преодолеть неугасающий божественный свет, преграждающий путь наружу, Пентианы, заговорил глядя то на Красинского, то на беснующуюся девушку:
- Боже мой, что это?!
- Не – что, а кто! Святой отец.
- Я вижу! Но что вам нужно?!
- Покреститься, батюшка, и, пожалуйста, побыстрей если можно. Готовьте что нужно, пока я еще могу её удержать.
- Я требую объясн…, - начал пастор по инерции, но даже мимолетного взгляда в глаза Красинского было достаточно для того, чтобы молча развернуться к алтарю и начать торопливые приготовления к ритуалу.
Анатолий рванул к обезумевшей спутнице.
Пентиана металась между белым светом, запечатавшим выход из божьего дома и пожилым олигархом, расставившим руки в стороны, одним махом перекрывшим путь к отступлению.
Красный огонек в глазах то гас, то вспыхивал вновь. Пентиана то плакала, то смеялась, силы покидали её, и с каждой долей секунды это было все заметнее.
Наконец, в одно из мгновений, когда глаза Пентианы стали живыми, Красинский рванул вперед и обхватив девушку за плечи, буквально сковал её в стальных объятиях. Выпрямил спину и ножки Пентианы оторвались от пола. Красинский развернулся и, крепко прижимая Пентиану к груди, понес её к алтарю.
По мере приближения к купели со святой водой, руки сомкнутые за спиной девушки ощущали возрастающий жар.
Красинскому уже было ощутимо больно, но он был не тем человеком, который мог отказаться от задуманного, отступить перед таким пустяком как физическая боль.
Святой отец взял в руку тяжелое золотое распятие и, дрожа от страха, но источая непоколебимую решимость, сделал шаг к Пентиане, глаза которой вновь сверкнули красным.
Из-за её спины пастор закричал Красинскому:
- Разверните её лицом к алтарю, и, если можно, держите её сзади.
- Не могу, батюшка, там…, - не успел объяснить Красинский.
За спиной Пентианы возникли черные широкие крылья. Хорошо, что это произошло в тот момент, когда глаза были живыми. Девушка, теряя сознание, прошептала Красинскому прямо в ухо:
- Прости меня, умоляю, - слезы текли из больших красивых глаз практически непрерывными ручейками, крылья медленно раскрывались в полный размах, - Пожалуйста, они уже слишком тяжелы для меня, прости…
Черные глаза подернулись пеленой нечеловеческого страдания, Пентиана теряла сознание, но Красинский успел. Его сердце сжалось от нахлынувшего сострадания, и, прижавшись своей щекой к влажной щеке Пентианы, он нежно поцеловал девушку и прошептал в ушко:
- Я прощаю тебя, девочка, от всей души, видит бог…, - он хотел сказать еще что-то, но вместо слов из его гортани вырвался крик, который скорее можно сравнить с ревом медведя гризли.
Крылья Пентианы вспыхнули красным пламенем. Красинский держал захват до тех пор, пока кожа его рук не почернела по локоть, воздух наполнился едким отвратительным запахом горелой плоти. Пентиана все еще пыталась вырваться из захвата, который теперь уже было нельзя назвать стальным – обожженные мускулы Анатолия обессилили. Нечеловеческая боль затуманивала сознание. Красинский опустился на колени. Дьявольский огонь в глазах Пентианы угас, она осталась на ногах, но крылья в миг ставшие неимоверно тяжелыми согнули девушку. Пентиана наклонилась над Анатолием, прижав его голову к груди, обхватив её обеими руками.
Крылья полыхали, будто были облиты топливом.
Святой отец скорее по наитию, нежели от знания процедуры, схватил с алтаря глубокий золотой кубок, зачерпнул святой воды до краев и, что было сил, выплеснул её на полыхающие крылья веером.
Если бы можно было описать то, что произошло после!
Пурпурное пламя не погасло, а застыло, замерло, заледенело! Медленно покрываясь паутиной тончайших трещинок, пламя стало рассыпаться на мириады осколков.
Через несколько секунд пол вокруг Пентианы и Красинского был усеян прахом, некогда бывшим крыльями ангела.
Пентиана рыдала, святой отец молился, окропляя новоявленную христианку святой водой, выполняя ритуал крещения, Красинский потерял сознание, упал на бок и затих.
Священник снял со своей груди крестик, поцеловал его, подошел к Пентиане, одел цепочку с распятием на её тонкую шею и сел перед Красинским прямо на деревянный пол.
Все закончилось.
Свет, преграждавший выход, погас, но тяжелые створки дверей остались открыты. Необыкновенно крупные капли дождя, начавшегося мгновенно после того, как исчезло божественное свечение, звучно падали на каменную площадку перед входом. Гром и молнии прекратились, однако небо еще долго оставалось серым.
Бригада «неотложки» вызванной пастором, безрезультатно укрываясь от холодных капель, вбежала в церемониальный зал собора и, без труда обнаружив пациента, направилась к лежащему на полу Красинскому.
Пожилой врач присел на колено, проверяя пульс, посмотрел на помощника и с озабоченным видом покачал головой из стороны в сторону:
- Пульс хороший, - врач повернул голову в сторону священника, - Что здесь произошло, святой отец?
- Не знаю, сын мой, может быть когда-нибудь я и смогу объяснить это, но не теперь, и даже не в этот год…
- Может быть, вызвать полицию?
- Нет, нет, сын мой, нет нужды беспокоить людей, да и вряд ли они смогут чем-то помочь. А разобраться и подавно…
- Ну, что же, воля ваша, отец, нам нужно торопиться.
- Конечно, конечно, сын мой, поспешите, этот человек не должен страдать дольше положенного…
Врач и его помощник переглянулись, пожав плечами.
В дальнем углу зала бок обок сидели двое в темных костюмах, укрытые тенью, незаметные и незамеченные. Лицо одного было хмурым, другой озабоченно потирал подбородок, шелестя трехдневной щетиной.
Хмурый, выглядевший вдвое старше собеседника скрестил на груди руки и заговорил, не отрывая взгляда от происходящего подле алтаря:
- Ну что, доигрался?
- Подумаешь – одной больше, одной меньше.
- Я не о ней.
- А ему то что? Немного выпивки и все дрязги забыты…
- Не все так просто… ты хоть понимаешь, что на земле его теперь оставлять нельзя?
- Да пусть скачет, кому он здесь мешает?
- По правилам я должен простить его грехи, и открыть дорогу в рай.
- Ну, так открой…
- С контрактом на душу?! Как ты себе это представляешь? И отдавать его тебе после искреннего раскаяния, по меньшей мере, несправедливо…, - более взрослый замолчал на минуту, и, подумав продолжил, - Можно провести как самопожертвование, отправить на небеса, чтобы весь мир не сгубить такой нестыковкой…
- Какой нестыковкой?
- Ты что, совсем поглупел от скуки? Я отпущу грехи, и верну его к жизни в миру, в котором он жил и продолжает жить по контракту с преисподней и через пару лет отправится в ад с божьего благословения? Так что ли?!
- Ладно, папочка, как прикажешь… - тот, что помоложе, нехотя поднялся на ноги, - Я, конечно, не ставлю условий…
- Только этого не хватало, и … для тебя я не папочка, а отец.
- … но пусть он, в таком случае, действительно, не шастает под ногами, попадется на глаза, и я за себя не ручаюсь.
- Не перегибай палку.
- Ладно, ладно, прости, просто у меня свое ведомство и живет оно по своим законам, я итак теряю кадры…, еще что-то?
- Нет, можешь идти.
Моложавый звонко щелкнул пальцами.
Пекло:
Пожилой клерк – демон среднего звена, перебирал недавние, с точки зрения бессмертного существа, документы. Взяв в косматые руки папку без надписи, рогатый служащий выругался на нерадивых подчиненных и откинул кожаный отворот, чтобы определить содержимое и соответственно озаглавить сбор документов.
- Ну вот! Контракты! А если бы они потерялись?! – орал демон, - Если хозяин узнает, он же превратит меня в возбудитель сифилиса! И отправит в мир без марки и индекса!
Демон взял в руку первый попавшийся документ и прочел вслух:
- Красинский Анатолий Евгеньевич. Тьфу-ты! Русский! – демон скривился в отвращении и, хотел было отбросить лист пергамента обратно в папку, но не успел.
Желтоватый пергамент вспыхнул в руках клерка как горстка пороха. Демон взвизгнул. От воспламенившейся шерсти, которую бедолага торопливо пытался погасить, поднимался дымок, едкая вонь распространилась вокруг широкого стола.
За всю свою бытность, демон не видел и не слышал ни о чем подобном, потерять контракт на душу, значит не просто обречь себя на вечные страдания, которых не хочется даже демонам – это еще хуже и гораздо страшнее.
Клерк испуганно огляделся по сторонам в поисках источника огня повинного в утрате ценного документа и, не обнаружив такового, смел пепел в ладонь, быстро, быстро облизал столешницу, на которой остались темные разводы от пепла, а сам пепел высыпал в рот и, скривившись, проглотил, дабы скрыть все следы как можно тщательнее.
Церковь:
Осторожно уложив Красинского на носилки, медики поспешили в машину и, через несколько секунд карета скорой помощи унеслась в клинику.
Пентиана сидела на краю скамьи и тихо всхлипывала. Пастор подошел к ней, вынул из кармана платок, протянул девушке, присел рядом, тяжело вздохнул и заговорил негромко, одновременно обращаясь к виновнице произошедшего и не обращаясь ни к кому:
- Боже мой, что же все-таки произошло здесь, доченька, объясни старику, если ты в силах.
- Я была ангелом, - Пентиана подняла заплаканные глаза и посмотрела в озабоченное лицо старика, все морщинки на котором будто бы углубились вдвое.
- Так значит Бог, все-таки, существует… - выдохнул старик, очень тихо, словно опасаясь спугнуть чувство облегчения, родившееся в груди, отодвинувшее чувство вины, перед тысячами прихожан.
- Да, - прошептала Пентиана, - И дьявол…
- О, да…, - понимающе кивнул пастор, - Как же иначе, - и замолчал.
Посидев немного, старик вновь обратился к девушке:
- Ваш спутник, наверняка скоро поправится.
Пентиана закрыла лицо руками и заплакала…
Автомобиль скорой помощи мчался по городским улицам. Врач в паре с медбратом «подключали» Красинского к системе диагностики и контроля.
Запустив аппаратуру, врач взглянул на пациента, на показания приборов и обратился к помощнику:
- Ничего не понимаю, рана на затылке незначительная, ожоги очень серьезные, но с его сердцем, он бы еще в баскетбол мог поиграть, без ущерба. Ничего не понимаю. Что же там произошло? Ну-ка, подай тонометр.
Медбрат раскрыл небольшой черный футляр и вынул из него прибор. Доктор поднял рукав пиджака Красинского, открыл мощный бицепс и одел муфту прибора. Измерив давление, пожилой врач вновь вздохнул и покачал головой:
- Как у космонавта, что же ему нужно?
Вдруг в салоне раздался громкий пронзительный писк. Доктор и медбрат не сразу поняли его происхождение, переглянувшись, несколько раз обшарив взглядами все внутреннее пространство в поисках источника звука, оба одновременно посмотрели на индикатор сердечной деятельности внизу монитора, оба открыли рты от удивления.
Первым пришел в себя опытный врач:
- Эй, эй-эй-эй, друг! – закричал он, обращаясь к бездыханному пациенту, - Не рановато ли ты собрался?!
Медбрат бросился к набору экстренной реанимации. Не произнеся ни единого слова, понимая друг друга по жестам и ситуации, двое медиков боролись за жизнь русского олигарха. Применяя на практике все навыки и теоретические знания. Боролись отчаянно, окропляя потом уже мертвое тело, понимая это, но, все еще надеясь на чудо. И откуда же им было знать о том, что чудо произошло как раз в этот миг.
После продолжительных тщетных попыток вернуть угасающую жизнь, пожилой врач сел рядом с постелью пациента, поставил локти рядом с плечом Анатолия, посмотрел в глаза своего помощника, склонил голову, обхватив её руками, и впервые за всю карьеру заплакал, словно потерял близкого человека. В то время как на остывающих губах Анатолия Красинского навсегда застыла улыбка…
Место встречи:
Серафим ждал.
- Ждешь?
- Жду.
- Узнал?
- Нет, но, кажется, догадываюсь.
- А ты, я смотрю, прогрессивный.
- В каком смысле?
- «…но, кажется, догадываюсь» – сомневающийся ангел, что может быть смешнее?
- А ты раньше времени не смейся.
- А ты раньше времени не радуйся! – лицо Люцифера перекосило в приступе злобы, - На бога надеешься?!
- Суть надежды – сомнение. В моей душе нет места сомнению в Отце.
- Бла-бла-бла.
- Что значит этот набор звуков?
- Смертные говорят так, когда собеседник слишком увлекается, расписывая свою особу.
- Ты говоришь на плохо понятном мне языке, - Серафим отвернулся, пряча взгляд.
- Что?! Стыдно?! А ты как хотел – обманывать самого боженьку! Где ж такое видано. Стыдись, стыдись…
- Мне нечего стыдиться! Я не обманывал отца!
- А что ты тогда так разнервничался? Да-а-а, нахватался ты от неё, давно я так не удивлялся, - Люцифер качал головой ухмыляясь.
- Что тебе известно?
- Да, все! Или ты думал, что это может продолжаться вечно?! Нет, друг, так не бывает.
- Ты мне не друг!
- Уверен?
- Сомнений нет!
- Разве?! А я думал только они тобой и движут.
- Кто «они»?
- Не «кто», а «что»! Сомнения в политике господа твоего, всеблагого: не велено – значит запрещено.
- Все твои слова – лож!
- Ну-ну…, - Люцифер отвернулся, глядя туда, где море сливается с небом.
Недолгое молчание прервал Серафим:
- Что тебе известно о Пентиане?
- Я же уже сказал – все.
- И тебе известно, где она в это время?
- Конечно. Она в церкви, - всевластитель тьмы вытянул руку в направлении высокого шпиля, - Во-он там. Тебя дожидается.
- Почему она не пришла?
- Прячется, глупенькая.
- От кого?
- Ты что, совсем без мозгов?! От меня, от кого же еще! Спеши, а то она себе все глазки выплакает, - Люцифер нарочно допустил ошибку в последнем слове, подчеркивая иронию.
- И ты ничего не предпримешь? – с тонким сомнением спросил Серафим.
- А мне то что? Она у нас теперь смертная, мы с ней позже побеседуем по душам. А ты торопись – солнце уже садится, а в церкви вы можете миловаться пока она не умрет, - Люцифер разразился отвратительным хохотом.
- Откуда ты это знаешь?
- А ты думаешь, как я добился такого успеха в карьере? С этого и начинал…
- С чего – этого?
- Батюшку за нос водил – вот с чего. Прослыл самым находчивым, вот и-и-и… ну ты понял.
- Нет! Я не понял…, - Серафим подал тело вперед, так сильно он был потрясен услышанным, - Ты хочешь сказать, что был таким же как я?!
- Да… Когда-то я был таким… - протянул Люцифер, удаляясь в глубины памяти.
- Ты тоже был ангелом?!
- Да, черт тебя побери! Я же так и сказал!
- Это лож! Я не могу поверить тебе! Но даже если бы я и поверил, то… для чего тебе понадобилось все это?! Для чего тебе понадобилось созидать разрушающее?!
- Мне?! – Люцифер орал так, что собственное усилие сгибало его, - Да на кой черт мне бы это все было надо?! Придурок! Я! НЕ ВИНОВЕН! Рав-но-ве-си-е! Прикольное словечко?!
- Да, звучит значимо. Но ведь если бы…
- Что?! Хочешь сказать: если бы не было зла, не было бы необходимости устанавливать равновесие?!
- Да! Если бы не было зла, не пришлось бы…
- Так его ж не было!
- Как, не было?! - ангел в конец растерялся.
- Да, так. Не было и все! Только вот батюшке видимо словечко это на душу прикипело и, оглянувшись, он вдруг понял, что в его вселенной нет равновесия! А то, что причина в конструкции весов, так это ж плевое дело! Не вопрос, не хватает одной чаши – добавим вторую! Объявим супер кастинг среди вислоухих воздыхателей, провозгласим цель вселенского масштаба, выберем самого самостоятельного и изобретательного и флаг ему в руки! Непогрешимость Бога не тронута, а зла хоть вычерпывай!
- Но ведь, ты же, был ангелом?!
- А ты не такой дурак как мне казалось! Мои поздравления, салага. Действительно, один вопрос так и остался открытым – непогрешимость ангела. Однако мы без труда решили и эту проблему – мы создали новую расу в составе одного сверхчеловека!
- Так значит ты че-ло-век ?! Так вот, значит какой частью своего могущества ты наделил её, - хриплым шепотом выдавил Серафим, - Но…
- Да! Меня переделали, и получился почти человек – бессмертный, летучий и колдучий, если ты об этом, конечно! А я, в свою очередь слегка подправил твою воздыхательницу…
Серафим тряс головой, словно одержимый либо тронувшийся рассудком.
- Я не верю тебе! Я не верю тебе! Я не верю!
- Ну, так слетай и проверь! - Люцифер орал что есть мочи, - Проверь, недоверчивый ты наш! Вон она, в двух шагах! Лети! – Люцифер украдкой посмотрел на горизонт, за которым осталось всего несколько лучей солнца, - Лети в церковь! Может сразу и обвенчаетесь, голубки! Вы ведь так и планировали?!
Серафим потрясенный и совершенно обезоруженный невольно взмахнул крыльями и исчез.
Люцифер, секунду назад казавшийся одновременно рассвирепевшим и раздосадованным, мгновенно преобразился. Изо всех эмоций лишь злорадная ухмылка с оттенком ехидства скользнула по его тонким губам…
Величайший провокатор и интриган щелкнул пальцами и исчез.
Дверь технической надстройки распахнулась настежь, гулко ударившись о кирпичную стену. Пентиана выбежала из темноты лестничного марша на крышу, еле дыша от усталости, оглядываясь по сторонам в поисках Серафима.
- Я же успела, - задыхаясь, шептала она, озираясь по сторонам, не в силах поверить в то, что она осталась одна, когда успех уже так близок, - Серафим, я успела, до заката еще полчаса…
Пентиана забралась на парапет, обняла колени, положила на них голову и смотрела как закат теряет силу. Надежда заставляла её молодое сердечко продолжать биться. Надежда на то, что Серафим просто не стал рисковать, помня её предупреждение, ведь она сама виновата – обещала вернуться скоро, а пришла за полчаса до заката…. И Серафим, наверняка понял, что что-то пошло не так, но все образуется и он вернется утром. И все мечты сбудутся…
Звезды рассыпались по небу серебряным песком. Но созвездия казались скорее непонятными, чем загадочными.
Церковь. Последняя ночь.
Серафим возник прямо у алтаря. В соборе было пусто и оглушительно тихо. Звенящее беззвучие нарушал лишь шелест туники и оперения крыльев ангела.
Посланник негромко позвал Пентиану – ответом было безмолвие. Ангел позвал громче – ничего.
Серафим огляделся в поисках дверей внутренних помещений в надежде на то, что девушка действительно где-то прячется.
Заметив в полумраке вход в служебное помещение, Серафим поспешил к нему. Осторожно взялся за медную ручку, потянул. Дверь легко подалась и растворилась с легким скрипом. Серафим шагнул внутрь и снова позвал. И на этот раз ответ был:
- Узнаю себя в молодости, ха-ха-ха, - Люцифер восседал в резном кресле изготовленном, пожалуй, в тот же период что и сам собор, - Такой же настырный! Может ко мне? А я тебя не обижу, да-а-а-а.
Серафим застыл, не завершив шаг.
- Что ты сделал с Пентианой?! Антихрист!
- Ну, ну, ну, не дергайся, а то так и до инфаркта недалеко, тут, кстати сказать, один намедни допрыгался, да и-и… что называется в рассвете сил, ну ты понимаешь. Но ему-то повезло, можно сказать, а ты дело другое. Так что рассла-а-абься, присядь, поговорим, что-нибудь придумаем.
- Где Пентиана?! – в глазах Серафима появился блеск гнева.
- В надежном месте, цела и невредима, - Люцифер удивленно улыбнулся, поняв, что на этот раз даже не пришлось лгать.
Люцифер нарочно заманил ангела в помещение без окон, и теперь банально тянул время. Каких-то пять минут и в его руках окажется самое совершенное и сокрушительное орудие зла всех времен.
И его намерение сбылось – за бессмысленными препирательствами и взаимными обвинениями время летело быстро. Солнце за стенами храма скрылось за горизонтом не оставив даже тусклого лучика. Всего один шаг отделял Люцифера от искомого результата, и он сделал этот шаг:
- Ладно. Я скажу, где скрывается эта предательница.
- Существо, отринувшее зло – не предатель! Пентиана – светлее светлого, - Серафим потупил взгляд, - Светлее меня… Где она?! Ты не мог забрать её в ад, она обрела сердце и впустила в него Отца, ты не властен над её душой.
- Да, над её душей я больше не властен, но ты напрасно забываешь о теле, - многозначительно подытожил Люцифер, - Она на крыше ждет тебя не дождется. Ты еще успеешь её застать, если поторопишься, конечно.
Серафим, не искушенный в интригах, проглотил наживку, даже не успев этого осознать. Резкий взмах крыльев мгновенно перенес его на крышу многоэтажки. Люцифер не обманул его – Пентиана действительно ждала.
Однако на этот раз встреча не могла стать благостной. Едва очутившись рядом с Пентианой, Серафим понял, что стал жертвой заговора вселенских масштабов – его окружала тьма!
Пентиана кричала, буквально срывая горло. Люцифер задыхался безудержным хохотом. Но Серафим не слышал ни одного, ни второго. Их фигуры расплывались в его глазах в размытые силуэты, лишь отдаленно напоминающие тела людей.
Тяжесть, о которой Серафим даже не мог помыслить, обрушилась на плечи, точнее немного ниже плеч, в том месте, где были крылья. Ангел невольно согнулся. Невыносимое жжение в глазах, и нестерпимый жар за плечами доставляли невыносимые страдания. Судорога, стремящаяся переломить позвоночник, сковала тело. Серафим попытался поднять голову – жар опалил затылок, Серафим упал на колени. Пытаясь рассмотреть хоть что-то, ангел часто моргал и тёр глаза ладонью, пелена не исчезала надолго, лишь на секунду, позволяя увидеть кричащую Пентиану освещенную всполохами, пламени, источника которого Серафим не мог видеть.
Вслед за жжением возникла нестерпимая боль в груди, да, именно боль, теперь Серафим знал это ощущение и без труда подыскал ему имя.
Слух возвращался, принеся в мозг оглушительный грохот небесного грома. А вместе с ним, не менее оглушительные смех и плачь.
В очередной раз, попытавшись смахнуть с глаз пелену, Серафим ощутил на ладони влагу. Жжение прекратилось, но смотреть было все также сложно.
Серафим попытался позвать Пентиану, но из груди вырвался звук, больше походящий на вой умирающего зверя. Жар за плечами становился все сильнее и сильнее, ангел не мог стоять даже на коленях, упал на локти, прижав лоб к прохладному покрытию, и выл, умоляя господа прекратить страдания как можно быстрее. Теперь он не пытался что-то разглядеть – боль заполнила все жизненное пространство, главенствуя надо всем: над чувствами, над телом, над памятью.
Пентиана бросилась на Люцифера, не обращая внимания на свою новую ипостась. Забыв о том, что стальные когти никогда больше не увенчают её изящных пальчиков, девушка рвала изысканный костюм Люцифера, ломая ярко выкрашенные ноготки, захлебываясь слезами, веселя злодея, хохочущего все неистовее.
Приступ неконтролируемого гнева испарился так же мгновенно, как и возник. Теперь разумом Пентианы командовал панический ужас, время от времени уступая права совести, обиде и состраданию.
Пентиана подбежала к пылающему Серафиму, корчившемуся в адских муках, пламя горящих крыльев охватило его практически полностью, пожирая некогда белоснежную тунику. Пентиана буквально обезумела от созерцания плодов своего замысла. Проклиная себя и тот день, когда она впервые заметила лицо возлюбленного, девушка села на колени рядом с горящим ангелом, и долгое время, молча, смотрела в глубину пламени, пустым как сама преисподняя взглядом.
- Нет…, - тихий шепот утонул в треске пламени и злом смехе антихриста.
Пентиана встала на ноги. Бардовое бархатное платье больше не выглядело безупречным, а влажные черно-каштановые волосы ниспадали на плечи сбившимися плетьми. Пентиана медленно подошла к кирпичной надстройке, подняла осколок кирпича и бросила его в маленькое застекленное окошко. Стекло разбилось, высыпавшись из рамы под ноги, обезумевшей от горя Пентианы. Девушка наклонилась еще раз, подняв длинный осколок стекла, сжимая его в руке как кинжал. По стеклу заструился алый ручеёк. Кровь капала под ноги девушки на битумное покрытие крыши.
Пентиана подошла к Люциферу заглянула в его черные глаза и прошипела:
- Прекрати это… сделай со мной все что хочешь, но прекрати его муки!
- Ты что, родная?! Только посмотри как это весело! Не хочешь – не смотри, а я полюбуюсь. Не каждый день ангелы-посланники становятся слугами дьявола, причем по собственному желанию.
После этих слов Пентиана совсем потеряла способность мыслить. Приступ животной ярости изуродовал её прекрасное лицо, с диким криком девушка сделала короткий выпад, вонзив свое оружие в грудь Люцифера.
Император преисподней качнулся, отступив на шаг назад, расставил руки, будто пытаясь удержать равновесие, и закатил глаза.
Пентиана оторопела. Осмысленность вернулась в её взгляд.
Люцифер покачнулся еще раз и… как ни в чем небывало выпрямил спину и расправил плечи. Злорадная ухмылка растеклась по тонким губам, глаза сверкнули.
- Вот что делает с людьми любовь, - усмехнулся он, - Сводит с ума! Неужели ты, в самом деле, надеялась поразить меня этим?
Люцифер небрежно указал на торчащий из груди осколок оконного стекла.
- Ты наверно забыла кто из нас полноценное человеческое существо?! Могу напомнить, если ты не против…
Люцифер подошел к Пентиане прогулочным шагом, вплотную, так что осколок слегка коснулся правой груди девушки, обнял тяжело дышащую Пентиану левой рукой, склонил голову, прикоснувшись высоким лбом к её влажной челке.
- Ты…
Люцифер прижал девушку к себе. Осколок стекла с неприятным хрустом вошел в грудь Пентианы. Её глаза резко расширились, в их глубине на мгновение отразилась боль. Пентиана сделала последний выдох, и её тело обмякло в руках хозяина тьмы.
- Прости, дорогая, с тобой мы поговорим позже, - Люцифер ослабил объятие и Пентиана упала под его ноги, - Сейчас мне есть чем заняться.
Люцифер перешагнул через бездыханное тело, сделал несколько шагов к пылающей фигуре Серафима, но словно вспомнив что-то важное, обернулся к усопшей:
- Да, совсем забыл, спасибо, ты справилась…
Крылья Серафима практически догорели, туника превратилась в кучку пепла. Люцифер подошел к обнаженному серафиму, схватил его за поседевшую прядь волос и поволок к парапету.
Серафим, все еще не в силах понять что происходит, агонично пытался ухватиться за что-то невидимое, царапая битум слабыми ногтями.
Люцифер, не обращая на это внимания, поднял серафима за волосы над парапетом. Серафим застонал, безрезультатно пытаясь освободиться. Его глаза были широко открыты, но зрение и разум были затуманены болью.
Невзирая на это Люцифер развернул Серафима лицом к ночному городу.
- Смотри! Смотри! Хотел видеть мир ночью?! Вот он! Радуйся, что же ты?!
Люцифер резко развернул искаженное болью лицо бывшего ангела к своему и жарко выдыхая, закричал, брызжа слюной, - Ты принесешь его мне!
Вдруг, рядом с Люцифером появился старший демон.
- Хозяин! Вы не поверите! – хриплым голосом, задыхаясь, пробасил он, - Пекло трещит по швам! Мы думали, что справимся без вас, но…
- А-а-а-а, черт! Что еще, там случилось?!
- Не знаю, хозяин, все рассыпается, мы ничего не можем сделать, - демон виновато пожал плечами.
Люцифер рыкнул и приготовился щелкнуть пальцами, но демон прервал его, с опаской спросив:
- А с этим человеком, что делать?
- Он еще не человек, пусть догорает, теперь он от нас никуда не денется
Люцифер издал звонкий щелчок и исчез. Демон непонимающе пожал плечами, посмотрел на бездыханную Пентиану:
- Красивая была, да-а-а-а…, - выдохнул он с грустью, повторил жест хозяина и тоже испарился.
Место встречи. Последние часы до рассвета.
Тьма все еще скрывала лужицу крови, и мертвое тело молодой девушки, в памяти которой некогда оставались картины сотворения мира.
Около Пентианы возникли двое проводников в белых туниках. Один из них обошел девушку, изредка косо поглядывая на тяжело дышащего обнаженного Серафима, лежавшего на обожженной спине, в куче черного пепла возле высокого парапета.
Проводник склонился над Пентианой и погладил её остывшую щеку.
- Куда небеса катятся? – раздосадовано спросил он ни к кому конкретно не обращаясь, - За теми кого должен вести посланник, присылают проводников, какая несправедливость.
- Думай что говоришь! Слушать нужно было внимательно! Все бы тебе по рассуждать. Ангелы ведут дух, а её велено забрать в теле, понял?!
Первый проводник удивленно скривил губы:
- Да-а, ты-ы, что-о?! Так её что, будут трансформировать?! Эт-т, чем же она так отличилась?!
- Она была искусителем, и обратилась к Отцу – самопожертвование…! Вот как, брат, вот как…
- А с этим что? – первый проводник указал на Серафима.
- За этим придут другие…
- Что, в ад?!
- Да, - с состраданием ответил второй.
- Сразу? – не унимался первый.
- Нет, после смерти.
- Может ему хоть срам прикрыть?
- А что, можно, - второй сделал движение рукой, и на обнаженном теле Серафима оказалась нехитрая одежда: брюки и черный плащ.
Как только проводники унесли тело Пентианы в небеса, начался дождь.
Холодные струи омывали лицо Серафима, приводя его в чувства. Падший ангел открыл глаза. Большие капли упали в них заставив перевернуться на бок, боль все еще не давала возможности двигаться хоть сколько-нибудь проворно.
Серафим сел. Глова закружилась так, что теперь уже, человек, невольно оперся обожженной спиной о парапет, застонав от боли.
Зрение вернулось, но ночь была непроглядной и, оно долго не помогало сориентироваться.
Серафим позвал Пентиану. Ответом был шум дождя и завывание ветра.
Человек с трудом поднялся на ноги и вгляделся вдаль – город тянулся почти до самого горизонта, ярко мерцая мириадами разноцветных огней.
Поиски Пентианы на крыше были безрезультатны.
Серафим не в силах поверить в реальность происходящего ходил по крыше, раскачиваясь из стороны в сторону как безумный, тихо подвывая ветру в приступе боли и страха.
Незаметно для себя едва передвигая ноги, он спустился по лестнице и вышел из здания на шумную улицу. Он звал Пентиану, невзирая на осторожные, опасливые взгляды редких прохожих прячущих взгляды под широкими зонтами. Многое человеческое еще было чуждо для бывшего ангела.
Куда бы не смотрел Серафим, всюду его взгляд упирался в частокол зданий, человек чувствовал, что оказался в западне. Страх сковывал сознание, боль одолевала, доводя до безумия, от которого спасала лишь мысль о Пентиане, но и эта мысль спасала недолго, ведь оглядываясь на чуждый мир, который лишь с высоты небес казался невраждебным и неопасным, Серафим понимал, что Пентиане возможно еще страшней чем ему, а он все никак не мог её отыскать.
В очередной раз, оглядевшись по сторонам, Серафим заметил просвет в череде зданий. Длинная широкая полоса устремлялась в необозримую даль.
Серафим инстинктивно свернул в её направлении. Мысль о неограниченном просторе слегка успокаивала. Серафим даже не задумывался над тем, стоит ли искать возлюбленную там, куда он идет. Он не мог думать об этом, он неумел.
Выйдя на шоссе, он побрел вдоль разделительной полосы. Он шел и шел, он звал Пентиану скорее потому, что должен был звать, найти.
Непривыкшие к ходьбе человеческие ноги ранились о мелкие камни, Серафим шагнул на разделительную полосу, которая была чище проезжей части, и продолжал идти, не останавливаясь, не прекращая звать, оглядываясь по сторонам, отворачиваясь от ослепительно ярких фар, прикрываясь вымокшим рукавом от грязных брызг.
Даже привыкшему к страданиям человеку было бы трудно сказать, сколько времени прошло с тех пор когда нога ступила на холодную черную автостраду. Для Серафима же прошла целая вечность. Рассудок начал покидать изможденного, измученного человека, помнившего простор небес так отчетливо, что в какие-то моменты Серафим забывал об оковах силы тяготения и пытался взлететь. Но лишь больно ударялся босыми ступнями о грязный асфальт, оставляя на мокром покрытии невидные глазу разводы крови.
Падая на колени, от пронизывающей тело и разум, боли, бывший ангел поднимался на ноги и делал шаг. Теперь уже совсем не понимая куда и зачем идет. Затем вспоминал, снова звал Пентиану, снова «взлетал» и снова падал…
Рассвет уже набирал силу. Серафим видел край солнца. Где-то в закромах памяти возникло воспоминание о первой встрече. Серафим закричал, не отдавая себе отчет, кричал неистово, звал Пентиану, будто рассвет мог принести её. Будто бы все было как раньше, будто они снова ангелы и лишь рассвет способен соединить их.
Небо стало серым. Серафим остановился и поднял взгляд в небеса. Огромные капли смывали с его лица слезы, сбивая пепельные волосы с выпачканного сажей лба, втертой в кожу так глубоко, что каплям было не под силу её смыть.
Серафим закрыл лицо руками и тихо плакал, пока боль и обида не переполнила душу и не выплеснулась неудержимым порывом. Человек в промокшем черном плаще резко отнял руки от лица, раскинул их в сторону и закричал, обвиняя и небеса, и преисподнюю за непостижимые игры ставкой в которых являются души существ подвластных необъяснимому чувству заставляющему тянуться друг к другу, не смотря ни на что.
Пронизывающий холод заставлял тело трястись как в лихорадке. Серафим поднимал ворот насквозь вымокшего плаща.
До боли знакомый голос заставил Серафима застыть на месте, окаменеть.
- Нагулялся?
Серафим смахнул со лба воду, склонил голову, чтобы дождь не падал в глаза. Из-за фонарного столба театрально выпорхнул Люцифер.
- Все, голубок, пора домой. У нас много дел.
- Где Пентиана? – у Серафима не осталось сил на злобу.
- Одевается в твое платье, - Люцифер выдержал паузу, чтобы до усталого мозга Серафима дошла хоть малая часть услышанного, и пояснил, не дожидаясь вопроса, - Случай беспрецедентный – ангел преисподней совершил акт самопожертвования во имя любви, бла, бла, бла, и все такое... дошло?
Серафим застыл. А люцифер продолжал наслаждаться:
- Теперь она станет ангелом с белыми крылышками, а ты двинешь со мной. Да не переживай ты так, скоро вы увидитесь. Причем, скорее всего на вашей любимой жердочке. Что-то подсказывает мне, что она часто будет ностальгировать, глядя на закат и видя в нем твое лицо, до тех пор, пока ты не притащишь её заблудшую душеньку в мой карман…
Серафим вздрогнул, но не от холода. В его, мгновенно прояснившемся, разуме зазвучал голос Пентианы: «…но если бы Люцифер забрал тебя в ад в теле, а не после физической смерти в миру...».
- Ну, что, пошли, голубок, - Люцифер уже праздновал победу.
- Как скажешь, хозяин… - прохрипел Серафим, оглянувшись по сторонам.
Люцифер расплылся в улыбке, все-таки он был больше человеком, чем высшей силой – предвосхищать события – удел человеческий.
Серафим посмотрел в небеса…
- Хватит сантиментов, в аду не так плохо, как тебе кажется, все пошли, - нетерпеливо выговорил Люцифер.
- Пошли… - тихо прошептал Серафим, и, задержавшись на секунду у края разделительной полосы, в последний раз взглянув в небо, сделал широкий шаг в сторону.
Автомобиль, несущийся на огромной скорости, не успел затормозить перед внезапно возникшим препятствием, и последним, что услышал Серафим в новой жизни, был, вполне человеческий вопль Люцифера. Человеческий вопль разочарования, удивления и обиды, совсем нечеловеческой мощи.
Серафим улыбнулся, и тьма поглотила его, искалеченную страданием душу…
Муниципальная Психиатрическая Лечебница. Отделение принудительной терапии.
Коридор был пуст и стерилен. Группа студентов, пока еще лишь открывающих перед собой безграничные просторы душевных расстройств, во главе с заведующим отделением, исполняющим роль гида, размеренно брела, периодически останавливаясь перед прозрачными дверьми из бронированного стеклопластика, за которыми кричали, ругались, шипели, смеялись либо…
Поравнявшись с очередной дверью, пожилой доктор сделал остальным знак остановиться:
- Кстати, в завершение недавнего разговора о том, что в нашей работе мелочей не бывает, это касается вас, молодой человек, - доктор повернулся к пареньку виновато поджавшему губы, - Хочу показать вам случай, весьма красноречиво, демонстрирующий последствия, казалось бы, рядового, можно даже сказать, бытового стресса. Причем, прошу вас обратить особое внимание на то, что пациент, разумеется до того как оказался здесь, был в большей степени атеистом. А это, в свою очередь говорит о том, что проявления психических расстройств не всегда имеют ассоциативную подоплеку. И, как правило, именно скрытые антагонизмы памяти и являются фундаментом паралогической теофобии.
Доктор отступил назад, освобождая пространство перед дверью, чтобы все интересующиеся могли свободно наблюдать описываемый случай.
- Проснувшись ни чем не приметным утром, данный господин обнаружил, что является получателем неожиданного наследства…
- Разве от этого сходят с ума? – задал вопрос все тот же светловолосый паренек, которого минуту назад наставник обвинил в легкомыслии.
- Опасаюсь, что вы вновь не дождались сути, Пьер. Проблематичность его положения заключалась в том, что он получил в наследство абсолютно все, что принадлежало его боссу, с которым, стоит заметить, наш пациент не состоял даже в приятельских отношениях, не говоря уже о родстве.
- Видимо босс был сказочно богат? – вступил в дискуссию товарищ Пьера, Антуан.
- Ну, не все так просто, господа, - пожилой врач, поджал губы, потирая гладко выбритый подбородок, задумчиво, будто примерял шкуру пациента на свои плечи. - Говоря обо всем, я имел в виду ВСЕ. У погибшего при невыясненных обстоятельствах, господина Ля Гранжа было два дома, и неплохой бизнес, но помимо, он имел частный кредит у одного, не будем называть имен, весьма влиятельного господина в несколько раз превышающий сумму состояния и имущества движимого и недвижимого вместе взятых. А так как в завещании была всего одна строка, а именно: «Завещаю господину Луи Лизье, уроженцу местечка Па Де Коле, 1957 года рождения, все, что когда бы то ни было, было моим по праву и без».
Разумеется, господина Лизье, так сказать, навестили. Позднее его вдобавок, обвинили в соучастии в ограблении инкассаторского грузовика – в его руках обнаружили один из похищенных мешков с печатью, набитый новенькими купюрами.
- А если мешок просто подкинули?
- Возможно, но так как месье Лизье впился зубами в руку комиссара попытавшегося отнять деньги, у полиции не осталось сомнений в причастности нашего пациента к обсуждаемому происшествию.
Доктор замолчал, прошел к прозрачной двери, заведя руки за спину. И долго смотрел на толстячка сидящего за стеклом на мягкой койке, обложившегося богословной литературой со всех сторон. Одну библию он сжимал пальцами, одну подмышкой, третью прижимал к груди предплечьем той же руки.
Человек неистово крестился. Негромко нашептывал молитву, время от времени подглядывая в раскрытый молитвенник, лежащий на коленях, когда забывал слова…»
Последние строки рукописи, Сергей дочитал при свете торшера. Со второго этажа, из комнаты Светланы доносились негромкие звуки современной музыки.
Копин встал с кресла, потер уставшие глаза, подошел к столу и положил рукопись на край лакированной столешницы.
Возвращаться домой было уже слишком поздно. Сергей прошел через гостиную, поднялся на второй этаж, прокрался мимо двери в комнату девочки и, уже было открыл дверь в спальню Ефима, как вдруг… Сергей вздрогнул от неожиданного прикосновения. Он обернулся, за спиной стояла Светлана и укоризненно покачивала головой из стороны в сторону.
- Вы ошиблись дверью. Ваша комната направо.
- Интересно каких пор, гостевая стала моей собственной?
- С тех пор, когда ваша пижама, сменный костюм и рубашки прописались в ней, - улыбнулась девочка, - Дядя Сережа, папа так редко засыпает вовремя, может не надо его будить, а? Утром все обсудите. Не смертельно.
- Детка, завтра мой вопрос ничего не будет стоить, понимаешь? Завтра я не смогу даже слов нужных найти.
- О, о-о! У вас глаза, почти как у папы. Да, что такое там написано?!
- А, ты прочти.
- Мне всего пятнадцать. Нет уж, не хочу тронуться рассудком в рассвете лет. Ладно, идите, а то придется вас обоих спасать, еще чего доброго впадете в депрессию. Только не засиживайтесь, вам, кстати, завтра тоже в полседьмого вставать, - сказала Светлана, возвращаясь в свою комнату.
- А, ты, откуда знаешь? – удивился Копин.
- Ну, вы как дети, - всплеснула руками девочка, - Завтра пятница. По пятницам у вас лекции с утра. Ладно, я спать…
- Спокойной ночи, Светуль, спасибо.
- За что?
- Подрастешь – поймешь.
- Ох, уж мне эти ваши загадки.., - вздохнула Светлана и закрыла за собой дверь.
Только Сергей коснулся ручки двери в комнату Ефима, как дверь за его спиной снова открылась. Сергей обернулся. Светлана стояла, прижавшись щекой к ребру двери:
- Пожалуйста…, дядя Сережа. Приятных снов.
Дверь закрылась. Узкая желтоватая полоска света вырывающегося из-за неплотно прикрытой двери, очертила диагональ на двери в спальню Ефима.
Сергей смотрел на яркую линию, как будто в её правильности были зашифрованы ответы на терзающие его вопросы.
Поразмыслив еще немного, Сергей вошел. Бирюзовый ночник слабо освещал спальную.
Ефим мирно посапывал, раскинувшись поверх плющевого покрывала. Правая штанина спортивного костюма, который Ефим носил только дома, задралась до колена, пола сорочки торчала из-под куртки, придавая писателю непривычно неряшливый вид.
Сергей присел на край кровати спиной к Ефиму и заговорил тихо, будто сам с собой:
- Чего-то там не хватает…
- В каком месте? – голос Ефима тоже был тихим, но свежим, словно говоривший проснулся не несколько секунд, а не меньше часа тому назад.
- Не знаю. Просто, такое чувство, будто чего-то не хватает, чего-то важного. Будто история не закончилась. Не знаю даже как правильнее сказать, представь что перед носом висит шнурок, ты его видишь, протягиваешь к нему руку, хвать… а в ладони пусто! Хвать, и снова не поймал… Сильно хочется знать, что стало с твоим Серафимом, понимаешь?
- Его спасли…
- В смысле?
- В прямом – приехала скорая, подняли, погрузили и откачали. Операционная, реанимация и так далее.
- И сколько он еще прожил?
- Очень долго…
- А с Пентианой он еще виделся?
- Пентиана допустила еще одну ошибку, так, что встретиться с ней ему так и не удалось.
- Какую ошибку?
- Помнишь, когда Люцифер начал читать заклинание, наделившее Пентиану его силой и властью, она незаметно выкрала перо Серафима?
- Да, помню, и что?
- А то, что перо ангела дарует смертному вечную жизнь в миру. Серафим надеялся, что когда-нибудь он встретит её на прежнем месте, но он забыл, что к грешникам ангелы не приходят. Он приходил на крышу сперва каждый день, потом через день, потом раз в неделю. Изучил все, что там было до мельчайших подробностей, и в один прекрасный момент, за кирпичом в стенной кладке технической надстройки, нашел свое же перо завернутое в платок Пентианы. Он берег это перо, в надежде на то, что хоть через сто лет сможет увидеть её. Однако сто лет прошли, а она так и не появилась. Серафим долго скитался по свету, пока совсем не очеловечился и не оседл в тихом городке, не зная что единственная возможность увидеть Пентиану пусть даже лишь на мгновение – умереть.
- И он умер?
- Нет.
- Почему?
- Возможно, у него появилось то, ради чего он захотел жить…
- А почему ты не написал об этом?
- А кому это интересно? Мне дочь кормить нужно, эту повесть я не мог, не могу сказать почему, но… одним словом, должен был написать, но так как я в какой-то мере скован рамками популизма, решил закончить на том, что будет привлекать внимание. Это, возможно слабость, но я думаю, ты меня поймешь.
- Что уж тут непонятного – редактор всегда прав, сам грешен, не одну рукопись зарубил в свое время.
- Вот, вот.
- Ну, тогда все ясно. Ладно, пойду спать. Уеду рано, так что не увидимся.
Сергей открыл дверь, но остановился на пороге, обернулся:
- А, с концовкой все-таки подумай.
- Пусть редактор думает, скажет дописать – допишу. Спокойной ночи.
- И тебе… Увидимся.
Утро было сырым и холодным. Сергей брел, по почерневшему от влаги асфальту тротуара и наблюдал как носки ботинок поочередно шлепают по тонкому слою мутной воды, а золотая осень неотвратимо превращается в бледный желто-коричневый, сырой, пропитанный простудой промежуточный сезон года.
Тонкое, «бестелесное» беспокойство назойливо покусывало сердце.
Здание института, сурово нависало над необычно маленькими на его фоне студентами, снующими по широким ступеням в обоих направлениях. Сергей остановился перед стеклянной дверью, будто собирался шагнуть в тесную шахту, а не в широкий вестибюль, смерил взглядом фасад от порога до кровли и направился в аудиторию.
Все в это утро было необычно. Копин не просто не отключил телефон перед лекцией, но и не оставил его в кармане плаща, будто опасался пропустить что-то важное.
Читал сбивчиво, напряженно. Студентам то и дело приходилось корректировать вектор мысли профессора, окропляя его лицо беспокойными взглядами.
Телефон в кармане пиджака вздрогнул. Копин застыл. Вязкая тишина на несколько секунд спеленала и растворилась в режущем слух писклявом рингтоне «древнего» мобильника.
Сергей виновато кивнул, но опустил ладонь в карман пиджака. Почему-то на этот звонок он не мог не ответить. Профессор нажал зеленую кнопку, поднес телефон к уху, повернулся плечом к удивленным студентам и:
- Ало.
- …
- Это не возможно. Она не пользуется наземным транспортом. Я надеюсь, вы еще не успели обзвонить всю её записную книжку…
Копин побледнел. Последняя фраза выжгла надежду на ошибку. Конечно, откуда бы незнакомый звонивший еще мог взять номер телефона Сергея как не из записной книжки телефона Светланы.
Копин забыл о плаще и портфеле, и выбежал из аудитории, не задумываясь о насморке и неоконченной лекции.
Бежать, прижимая телефон к уху было труднее, чем Сергей мог себе представить. Физическая форма огрузневшего в интеллектуальном труде профессора филологии, явно оставляла желать лучшего, но ни отдышка, ни боль в затекших мышцах руки не смогли сломить человека, Копин задыхался но бежал.
Серые здания проползали мимо слишком медленно, Сергей поднажал, как мог. Прохожих на тротуаре было немного, но в эти минуты редкие пешеходы казались толпой, пробиться через которую, не зацепив никого плечом было невозможно, две автобусных остановки остались позади, Копин не мог позволить себе стоять в ожидании транспорта и вспомнил о существовании такси лишь когда окончательно выбился из сил и вынужден был перейти на шаг.
И даже когда запыхавшийся и обессиленный он сел в ярко-желтый автомобиль с шашками на борту и попросил водителя нестись по улицам как можно скорее, хмурый город будто держал машину за задний бампер, плывя за тонированным стеклом как в замедленной киносъемке.
А когда автомобиль остановился возле небольшой группы людей скучившихся вокруг блестящей иномарки с разбитым лобовым стеклом перепачканным чем-то красным, время и вовсе замерло.
Сергей отталкивался от асфальта что было сил, но ботинки словно магнитились к смрадно пахнущему покрытию. Копин пробивался сквозь толпу как сквозь стену из вулканического стекла.
Люди буквально разлетались как осколки черного монолита. Сергей оказался в центре столпотворения. Он боялся опустить взгляд, а вдруг то, что говорили по телефону не злая шутка…
Сергей медленно опустился на колени рядом со знакомой сумочкой. Недалеко на асфальте лежал смятый до боли знакомый красный беретик, в шаге от которого стояла совсем незнакомая женщина. Она прижимала к груди совсем незнакомого Сергею мальчика в выпачканной дорожной грязью желтой курточке, плакала едва удерживаясь от истерики и протягивала Копину настолько знакомый сотовый телефон, что у профессора затряслись руки.
Сергей взял телефон, сжал его в ладони так, что пластик едва не хрустнул, напряг скулы так, что эмаль зубов едва выдержала нагрузку и дважды стукнул себя кулаком в лоб – девочке лежавшей перед ним в луже крови, меньше всего сейчас были нужны его слезы.
- Скорую давно вызвали? - Копин старался говорить спокойно, ровно.
- Да. Минут десять, не меньше, - женщина с ребенком с трудом выдавила несколько слов сквозь глубокие всхлипы.
- Хорошо.
Светлана не слышала короткого диалога. Она часто, отрывисто дышала. Её глаза были открыты, но они видели только небо, серое, затянутое болью от горизонта до горизонта.
Копин понимал, что ничем не может помочь ей, он готов был выть от бессилия, он сидел перед ней на коленях, сжимая хрупкую ладонь, и шептал и молил небеса о чуде.
Спустя несколько минут из-за ближайших домов донесся вой сирены автомобиля скорой помощи. Звук стремительно усиливался. Сергей оживился.
- Сейчас, милая. Они уже близко, держись, терпи, малышка.
Это было практически невозможно, но Светлана как будто услышала Сергея. Её губы дрогнули и дважды безмолвно разомкнулись.
Копину не нужно было слышать голос девочки, чтобы понять смысл слов, точнее одного слова.
- Да, Светёнок, папа уже летит.
Медики выпорхнули из машины, растолкали зевак, но не торопились уложить девочку на носилки. Врач тщательно осматривал пациентку, чтобы поднимая, не навредить еще больше, и пока был занят этим, обратился к Сергею:
- Как это произошло?
Копин не успел ответить, за него это сделала женщина, что прижимала мальчика в желтой курточке:
- Она спасла моего сына, - женщина все еще всхлипывала, стоило ей лишь на мгновение взглянуть на перепачканное кровью лицо девочки.
Врач осмотрелся в поисках водителя иномарки и снова заговорил с Копиным:
- Вы родственник?
- Да… нет, ну в смысле не официально…
- Понятно.., - протянул доктор, - А где водитель?
Сергей поднялся на ноги, осмотрелся.
За плотным кольцом людей, на тротуаре, возвышавшемся над дорожным покрытием сидел молодой человек в «косухе» из грубой кожи темно-коричневого цвета. Его локти упирались в колени, ладони лежали на затылке, а глаза искали во взгляде Сергея прощения или хотя бы снисхождения.
Сергей вспыхнул животной яростью. Губы молодого человека вытянулись в белесую полоску. Копин сделал шаг в его сторону, но вынужден был остановиться – девушка, звонившая ему, удержала Сергея за рукав пиджака:
- Он не виноват.., - девушка снова заплакала, - Это я… я виновата. Ради бога, простите, я всего на секунду отвернулась. Пожалуйста…
Девушка опустила мальчика на асфальт, присела, прижала лицо к его перепачканной курточке и слышно её было до тех пор, пока инспектор ГИБДД не увел её для опроса.
Сергей не выпускал из рук ладонь девочки весь путь до больницы. И даже после того, как Свету увезли в операционную, остался ждать Ефима и новостей.
Ефим влетел в отделение. Полы плаща развивались за его спиной как крылья. Ефим бежал по коридору, казалось, что на его лице отпечатались все существующие эмоции.
- Где?
- В операционном.
- Сильно? – голос Ефима дрожал, было видно и слышно как он боится услышать то, что и без ответа Сергея чувствовал необъяснимым образом.
- Выкарабкается, она же твоя дочь, - Сергей попытался подбодрить друга, но вышло неважно.
Операция закончилась глубоко за полночь. Ефим, все время просидел на кушетке около двери в операционный бокс. Как только дверь распахнулась, Ефим бросился к каталке.
Медсестра преградила ему путь. Ефим воспротивился, но в сцену вмешался хирург руководивший операцией:
- Крепитесь. Надежды очень мало, но если вы будете вмешиваться, её будет еще меньше. Простите. Сделали все, что смогли. Мне очень жаль.
Даже не смотря на то, что в сказанном присутствовало слово «надежда», последнее «Мне очень жаль» прозвучало как приговор.
Ефим понял все без лишних слов.
Однажды, в его прошлом уже случилась потеря, которая едва не лишила его жизни, но Ефим смог устоять, однако на этот раз абсолютная пустота стала единственной перспективой.
Иногда обычная межкомнатная дверь становится рубежом, границей, острой как бритва гранью.
Ефим переступил порог палаты. Он уже знал, что будет делать, он знал, что никогда не сможет преодолеть рубеж, за которым вновь останется один.
Он знал, что за границей его мира, маленького и хрупкого и, в тоже время необъятного и сильного настолько, чтобы уместить в себе чью-то жизнь и удержать её, маленького космоса с человеческим именем Светлана, не будет ничего. За этой границей этого мира его ждет лишь пустота. Мрак. Вакуум.
Ефим смотрел на белоснежную простынь укрывшую девочку и знал, что уже должен быть в другом месте, но что-то удерживало его, он ждал слова.
Одного короткого слова, которое по всем законам не могло прозвучать сейчас, которое по всем законам не могло прозвучать больше никогда. Но Ефим ждал. Он подошел к постели, придвинул стул, сел спиной к окну, за которым жадная осень уже прятала от людей солнце увлекая его за ломанную линию горизонта, осторожно взял ладонь дочери, прижал её тонкие пальчики к губам и ждал момента, которого не должно было быть.
- Папа…
Ефим услышал даже не шепот – это был выдох, шелест осенней листвы, уже не живой, но такой яркой, какой она не была при жизни.
- Ну, что, проснулась? – Ефим говорил так, будто это был не вечер наполненный болью, а обычное утро. Будто через несколько минут она встанет и как обычно застрянет в ванной минут на сорок, а за тем: завтрак, поиски тетради, которая вот только что была на виду, а в самый неподходящий момент взяла и куда-то подевалась. И уже на пороге она обернется, застынет на несколько секунд с приподнятыми руками, зная, что папа не отпустит её, не обняв на дорожку, и дверь за её спиной закроется, ненадолго… в худшем случае до вечера.
Вечер. Ефим словно проснулся от мысли о вечере. Оглянулся. Жадная осень уже спрятала солнце. Тусклый свет бра, висящего в дальнем углу, осторожно крался через просторное помещение палаты, словно кошка нерешительно наступал мягкими лапками на белоснежную постель, стараясь не споткнуться о многочисленные трубки капельниц и проводки датчиков. Не оглядываясь пробирался мимо застывшего в ожидании Ефима прямо к черному зеркалу оконного стекла и отражался в нем желтым бликом.
Света открыла глаза. Её взгляд был чистым, прозрачным.
- Ты меня любишь?
Ефим едва не рассыпался на миллион осколков. Много счастливых лет он ждал этого вопроса. Девочка никогда не спрашивала об этом потому, что в этом не было необходимости, она не задавалась этим вопросом потому, что ответ на него был очевиден:
- Безумно!
Но в этот вечер, она хотела спросить. И возможно потому, что знала, как сильно Ефим хотел на него ответить.
- Я тоже тебя люблю, папулечка. Сильно, сильно, - девочка улыбнулась так, словно уже наступило то самое утро, - Так страшно было умирать…
Света удивленно поджала губы.
- …а, теперь нет.
- Там хорошо, доченька, я знаю. В раю малина сладкая. Пожуешь, пока меня будешь дожидаться. А, я скоро. Даже соскучиться не успеешь, я всегда буду рядом.
- Обещаешь?
Ефим научился лгать довольно давно. В первый раз конечно было трудно, если не сказать больше, но в этот момент лгать было еще тяжелее, однако что еще он мог ответить?
- Обещаю, родная, конечно обещаю.
Девочка улыбнулась, сжала губки бантиком, Ефим склонился над ней и поцеловал так, будто ей снова было пять лет, но в этот поцелуй она была еще роднее.
Ефим чувствовал своими губами как её губы напряглись в улыбке и расслабились, так же как в его ладони расслабились её тонкие пальчики. А, еще он почувствовал как его слезы скатились по её щеке будто они катились по его собственной коже, но она уже не могла этого чувствовать.
Ефим прижался небритой щекой к её щеке, поцеловал так, как делал это каждое утро. Он уже знал, что будет делать. Он уже должен был быть там, где должен был быть, но она должна была узнать то, что узнала несколько секунд назад, должна была пережить это и он, видимо, тоже…
Ефим встал со стула, его скулы напряглись, будто он готовился перекусить стальную проволоку, ладони сжались.
На пороге Ефим в последний раз обернулся, долго смотрел в её спокойное лицо. Да, видимо он тоже, для чего-то должен был пережить это.
Ефим отвернулся и шагнул в полумрак больничного коридора. И еще какое-то время свет, словно кошка навострив ушки слушал удаляющиеся шаги человека, второй раз в своей долгой-долгой жизни принявшего решение способное перевернуть мир с ног наголову, пусть даже лишь его собственный мир…
Ефим шел туда, где была граница ночи и дня. Туда, где он должен был найти ЭТО, обязан. И он искал, не зная сможет ли отыскать…
Жадная осень. Ах, как же она скупа на ласковое тепло, как скупа она на радость встреч и как же она щедра на ледяные капли и воспоминания от которых кончики пальцев становятся холодными как крупные мутные капли слез неба.
Траурная процессия несла хрупкое существо, не утратившее нежности даже утратив жизнь, в холодную постель, под одеяло желтых осенних листьев.
Сергей не старался казаться сильным. После нескольких дней проведенных в самых горьких приготовлениях, какие только можно представить, он не стыдясь оплакивал двух, дорогих сердцу людей, людей, которыми восхищался, людей, которых любил за то, что они любили друг друга, за то, как они это делали.
Сергей не осуждал Ефима. Не осуждал ни за то, что тот исчез, будто растаял в воздухе без следа, ни за то, что Сергею так и не удалось его отыскать, ни за то, что Сергею пришлось нести всю тяжесть горя и тщетность поисков.
Копин, где-то в глубине души надеялся на чудо, ведь о смерти Ефима ничего не было известно, он просто исчез.
Горе утраты и чувство вины прижимало Сергея к земле не хуже гранита.
Какой же ты друг, если оставил без ежеминутной поддержки своего друга, когда его чадо отсчитывает свои последние часы, а может быть и минуты?
Сергей терзал себя этим вопросом с того момента когда врач позвонил ему потому, что не смог дозвониться Ефиму.
Копин знал Ефима как облупленного, знал, что Фима не способен совершить такую страшную глупость, о которой даже не охота упоминать, но черт побери! Кто может знать, на что способен человек, если ему доведется пережить такое?!
Света на сто процентов оправдывала свое имя, во всяком случае для одного человека - для Ефима она была светом! Кто знает, что он мог разглядеть во тьме, оставшись без своего света. Чей голос слышал он в этой тьме? Куда шел?
Крупные капли барабанили по тугому куполу зонта и лакированной крыше катафалка.
Дождь лил уже четвертые сутки. Над могилой растянули высокий тент, вместивший под своей защитой не меньше сотни людей.
Катафалк заехал под навес. Служащие ритуального агентства откинули стенки кузова катафалка, приподняли крышу и открыли полированный саркофаг.
Люди по очереди подходили к усопшей и говорили с ней, успокаивали, прощались.
Сергей стоял в стороне и не стеснялся утирать щеки рукавом своего плаща.
К гробу он подошел последним для того, чтобы никто не слышал, как он умаляет простить ему то, что Ефим остался один на один со своим горем, то, что Ефима нет сейчас рядом.
Сергей в последний раз взглянул в лицо девочки и отступил позволив людям в черных костюмах запечатать крышку. Но они, по какой-то причине не стали этого делать.
Сергей смотрел на них, но еще долго не мог догадаться посмотреть в направлении их удивленных взглядов. И лишь спустя несколько тягучих как смола мгновений, Сергей обернулся.
Еще через несколько секунд, не меньше сотни встревоженных взглядов устремились туда, где, не выбирая пути, прямо по холодным лужам брел человек в черном промокшем плаще.
Холод пробирался под его кожу. Человек смотрел в серое небо, дрожал всем телом. Поднимал ворот, прижимая лацканы к груди, будто от этого будет теплее.
Крупные капли падали на его лицо. Сбивали со лба пепельные волосы, смывали со щек слезы. Человек кричал, но его голос растворялся в шуме дождя.
Копин окаменел глядя на то, как обессиленный человек едва переставляя ноги, падал в рыжую грязь, но путаясь в полах плаща, снова поднимался и делал шаг.
Наконец, человек остановился, опустил руки, замолчал. Вода стекала с кончиков его пальцев тонкими струйками, серые бездонные глаза были пусты как само небо. Человек стоял, опустив плечи, до тех пор, пока из-под высокого навеса, на встречу ему, не вынырнула грузная фигура.
Человек поднял голову, вглядываясь в облака, что-то прошептал, закрыл лицо руками и тихо плакал.
Пронизывающий холод заставлял его тело содрогаться как в лихорадке.
Сергей бежал так как мог. Он хотел кричать, но губы тряслись и он едва мог выжимать из своей груди прерывистые слова:
- Фима… Фима… Где же… ты был… Ну, ни чего… мой хороший… ты успел.
- Успел, - прошептал Ефим.
Вслед за Копиным из-под навеса выбежали еще двое. Оказавшись возле Ефима, они подхватили его под руки и помогли подойти к гробу.
Люди расступались не пряча разноречивых взглядов.
Ефим подошел к телу дочери, опустился на колени и долго-долго говорил с ней. Затем он коснулся рукой её лица, и тихо запел, так тихо, что даже стоящие рядом не смогли понять, что дивная песня звучала на языке не принадлежащем ни к одному из известных на земле диалектов.
А когда завораживающие звуки смолкли, Ефим запустил руку за пазуху и достал маленький сверток.
Бережно уложив его на грудь девочки, Ефим развернул тончайший платок и свет белоснежного пера Серафима, неистово яркий, но не обжигающий глаз, вырвался из векового плена. Проник в лишенное жизни тело, наполняя его жизнью.
Бледные щеки налились румянцем,
Кто-то из присутствующих замер открыв рот, кто-то вспомнил «Отче наш, еже иси на небиси…», кто-то закричал в ужасе, но Ефим не слышал их, не видел их лиц.
Он встал, склонился над девочкой, взял её на руки, отошел в сторонку, сел на сырую землю, бережно усадил Светлану на колени, прижал её теплую щеку к шее и ждал.
Мерно раскачиваясь, шепча нежности какие только знал, он время от времени отстранял её личико и смотрел не открыла ли она глаз.
А когда девочка наконец посмотрела на него, он поцеловал её и спросил:
- Ну, что, проснулась?
Спросил так, будто это был не наполненный болью, холодом, чудом и счастьем полдень, а обычное утро. Будто через несколько минут она встанет и как обычно застрянет в ванной минут на сорок, а за тем: завтрак, поиски тетради, которая вот только что была на виду, а в самый неподходящий момент взяла и куда-то подевалась. И уже на пороге она обернется, застынет на несколько секунд с приподнятыми руками зная, что папа не отпустит её не обняв на дорожку, и дверь за её спиной закроется, ненадолго… в худшем случае до вечера.
Сергей стоял за спиной Ефима и только он знал, на что ангелы меняют бессмертие.
Ефим не хотел вставать, не хотел прерывать этот долгий как сама вечность миг. Холодный осенний ветер пронизывал промокший плащ. Ефим поднимал ворот, поправлял лацканы, будто от этого будет теплее.
Сергей снял свой не успевший вымокнуть , накинул его на плечи Ефима, укутав его и девочку, и негромко позвал:
- Серафим…
Ефим медленно повернул голову, лукаво взглянул в глаза Копина.
- … что, дружище, в небесах было теплее?
- Да, уж, - Ефим широко улыбнулся и крепче прижал к груди девочку, - Но там не было её, - и немного помолчав, добавил, - И там не было солнца.
- Ну, сюда.., - Копин окинул взглядом серый небосвод, - Положим, оно тоже не каждый день заглядывает.
- Но, ведь бывает…
- Да, уж, случается.., - согласился Сергей.
Копин скинул с плеча Ефима свой плащ, теплее укутал девочку, бесцеремонно отнял ребенка у Ефима подхватил как пушинку и направился к машине.
- Поехали ка домой, Светёнок, приготовишь дяде чаю.
- Па-аа-па, - поддельно захныкала девочка.
- Отстань от ребенка, эксплуататор! – Ефим шутливо стукнул громилу по плечу.
- Эт, ты, что ли, уже папку надрессировала? Ла-а-дно, подкатишь…
- Сахару сколько?
- Как обычно…
Добрый, веселый смех… | |
| Опубликовано: | 04.05.2009 12:52 | | Создано: | 16.04.2009 | | Просмотров: | 3512 | | Рейтинг..: | 10 Посмотреть | | Комментариев: | 0 | | Добавили в Избранное: | 0 |
Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
|
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса  Авторизация
|
|
