Античность умерла

Античность умерла

Разрушаешь узор, образ, сама, уничтожаешь иллюзию, не хочешь, чтобы всё держалось ни на чём, хочешь, чтобы всё держалось по определению, по неопровержимому определению любви и жизни, не хочешь рисоваться, хочешь вырисовывать, да, тщательно, кропотливо, но естественно, само собой, не специально, почти сердцем, нервными окончаниями души, не чисто внешне, а глубинно, голубино, так любят голуби, что возвращаются, а мы извращенцы используем их для голубиной почты, да глубоко, глубоко вверх, в небесные впадины, что не увидишь, не разглядишь, не отыщешь.
Я заскучаю по тебе, едва закроется дверь за тобой, по закону жанра. Ты - ботхисатва. Сколько рук у тебя, чтобы обнять меня, сколько рук, чтобы оттолкнуть, сколько рук, чтобы обнять, сколько рук, чтобы обмануть.
Молчать не за неумением, а за невозможностью выразить происходящее, за невозможностью запечатлеть непостижимость момента столь острого переживания, столь странного, столь непонятного окружающему миру, когда бы плакал человек со словами "античность умерла" и по этой причине. Так смеяться до одури будет убогий мир над моими слезами от боли после твоих слов, что всё предрешено и кончено, что нет возврата в мир культа мысли и знания, словно не встретишь больше брата по разуму, и смотришь на книжный шкаф, стеклянный стеллаж, с пола до потолка уставленный книгами, и именно в этом фокусе взгяд глазницы взрывает горьким, непостижимым недоумением: уходит эпоха, до которой больше не дотянуться, не дотронуться, которой коснуться можно лишь воспоминанием, этим, и как будто оно последнее.
Запутались в облаке, тёмно-сером, кудрявом, нырнули, справа в иллюминаторе высветилось радужное кольцо, а на нём силуэт самолёта, его маленькая тень, появилась и исчезла, снова нырнули, и вдруг внизу неожиданно открылся конструктор лего, маленькие аккуратненькие домишки, и много их, и образуют они отдельные посёлочки, и лес зелёным и тёмно-сиреневым облаком внизу, и поля с полосками дорог.

Торчу во Внуково, лечу домой,
Восемьсот километров в час за спиной.
Ищу места для курения для транзитных пассажиров,
А их нет.
Перманентно хожу на выход в город,
Напрягаю таможню.
У меня четыре кольца с камнями,
В каждом камне - бомба
И часы с часовым механизмом,
Таможня ещё умеет смеяться.
Небо, с грифеля простого карандаша сточено, размазано.
Поверить в "Чёрную Амбру",
Неузнаваемо знакомый запах держится на запястье
Уже полчаса.
А тут не будеть абзаца. Проблемы фейсбука – мои проблемы. Как сказала первый мой психолог в межвузовской поликинике: «Сядь на жопу», и была права. Я же ей заявила: «Сегодня я в Вашем кабинете, но возможно, завтра Вы будете стучать в мой кабинет». Кабинет по-прежнему не заимела, так же курю по ночам в совмещённом санузле, кофе стоит на стиральной машинке, на крышке унитаза – зелёные листья и белые бутоны кувшинки, ничего не мешает. Сижу, пишу «Желтого карлика» - роман Александра Абдулова из какого-то фильма, роман жизни, который он написал в клозете, и который сделал его знаменитым. Тема та же: она курит и пишет. «Тема должна быть исчерпана». Хорошо. Поссорилась с клиентом, сначала полюбезничала с ним по телефону, а потом услышала его мысленные откровения: «Я.ать» её хочу. Перед этим я тоже хороша, мысленно ему заявила, что я четырежды замужем, пять раз жената, пятеро детей, шестнадцать внуков, кожа чёрная. «Умеешь ты, мать, заинтересовать читателя». Мать – не мат, а от слова матушка. Спасибо тебе, никогда ты так меня не называл. Поссорилась с клиентом. Прежняя ситуация была ещё сложнее, это сейчас я сама себе начальник, а тогда я поссорилась со своим директором из-за клиента, мы его не поделили, он был золотой-серебряный, мой любимый клиент. Клиент – дурацкое слово, не знаю, как назвать человека, делу которого ты служишь, работой которого восхищаешься. Рабочий кабинет у меня всё же был – просторный и светлый, один на двоих с директриссой, её стол у окна, мой - в глубине помещения. Стол настоящий, из натурального дерева, ваза из прозрачного стекла, имитирующая бокал, с лепестками засохших роз. Ничего меня не остановило, я навсегда закрыла за собой дверь. Алла Николаевна запретила мне брать интервью, не так чтобы замечательно я писала статьи, просто она явно их не «догоняла», я уже смирилась, только беседовала с серьёзными людьми о серьёзных вещах, договаривалась о платных материалах. Но здесь мне действительно необходим был долгий разговор, почему в очередной раз на корню правительство гробило русскую науку, мне самой нужно было об этом написать.
И было в этом несостоявшемся интервью что-то важное, что-то чрезвычайно важное, как недопитый глоток застряла в горле тоска и болит, и ноет – вдруг, вдруг всё вернётся, вдруг всё встанет на свои места, и студенты первого курса МГУ постыдятся писать «врочи» и «нез наю», и я прочитаю Кафку на немецком, и Лукреций не будет старомоден и тяжёл, и наступит эра разума, а не рассудочности и практичности, и «бизнес и ничего личного» канут в лету. Но будет всё тупо и бессмысленно, я же пишу матом, об этом же все знают, сейчас читают и понимают только то, что написано матом. Поэтому поздравляю всех с эпохой Лукреция, ибо теперь, чтобы быть просвещённым надо знать, что написал Лукреций и прочитать Кафку в подлиннике.
Сон, сон, полусон, три тона, полутон. Такая гамма. Натуральный мажор. А полчаса назад я умирала серьёзно и навсегда. Сейчас эйфория прошла, но шок был необычайный. Ты подарил мне конструктор лего. Чем бы дитя не тешилось. Щёлкаю по кнопкам, радуюсь. Сейчас, сейчас это новое ощущение бытия пройдёт. Наступит завтрашний день. А я всё не сплю опять и думаю о горизонталях и вертикалях социальной жизни, о душевном покое, о метафизической безопасности. Отсидела ногу, да так, что пятнадцать минут её не чувствовала, чёткое ощущение потерянной ноги, щупала её, массажировала, но долгое время был лишь болючий фантом.
Из цикла «Провокации»
«Сапожник без сапог»
Пусть сапожник стачает себе сапоги,
Одним босым меньше,
Это безногий не может придумать себе ноги,
Ищет для нее клещи,
Чтоб меньше болело,
И не понимает,
Что любая другая холера
опасней намного,
Пусть строгает себе новую ногу, хромает,
Зайдет к сапожнику,
Хотя тот очень занят,
Тачает себе сапоги.
Дальше у нас одни цитаты. «И мне не хватило дня, чтоб понять эту жизнь». Владимир Болотин. Помер. Так и не увиделись лично. Очень любил Мао Дзедуна. Инет трактует фамилию иначе. Вы ещё верите Википедии? Впрочем, уже поздно. Она правит нюанс. Глисты успевают в глистовое место. А у нас культурная революция или по-прежнему Лао? Нет, у нас борьба с неграмотностью и реформа орфографии. Где только достать парашют, когда все будут катапультироваться?
Ну, что сказать о реформе РАН. Небезызвестная госпожа Огородникова, доктор наук, стала заместителем министра образования, того самого минобрнауки, которое якобы является инициатором реформы РАН. Мои аплодисменты. Такие дела. Курт Воннегут.
Представляете, Боря Мальцепевич у нас поэт. Бродит с Бабичевой по городу ночному и поёт мою с Ивановым песню: "Поздравляю, мы с тобой чета, Но семейной жизни ни черта не понимаем, Только, как бродить парой, Время проводить даром". Втирает Бабичевой, что сам написал. Бабичева верит, они очень счастливые. А в Союзе писателей опять кавардак, спорят, кто написал действительно за Мальцепевича книгу (членский билет ему всё же вручили) и кому заплатить бабки. В нашем городе десять лет выходит журнал «Бред Бабичевой», и ходит поговорка «Бабиче – Бабичево».
Дальше перепечатываю свой черновик десятилетней давности:
«Антиабсурд. Абсурд – нечто, на определённой стадии неподдающееся объяснению. Абсурд – нечто, приближающееся к ничто. Антиабсурд – трезвый смысл, преодолевший абсурд, сохранивший себя или собравши себя заново.
Не читала романы, не умела. Поэтому какие могут быть обобщения. Но вначале эта книга захватила. Только название ей нужно было дать не «Психиатр», а «Про извращенцев», так что дочитать не смогла и никому бы не посоветовала. Суть не в этом. Читала; герои; события; сюжет, и только где-то к середине - некоторые рассуждения автора, попытки взгляда на жизнь изнутри, а не с внешней стороны событий. То есть прочитала страниц 100 почти полной лабуды, чтобы две-три строчки тебя зацепили. Поэтому, чтобы не заблуждать читателя, не отнимать у него время, хотела высказать все свои соображения вначале. Такой, так сказать, оригинальный ход повествования хотела предпринять: иногда тянет прочитать «о», а потом само произведение. Если, конечно, предисловие глубоко, а не полно предвзятости. Но прочитав изыскания вначале, не пропустит ли читатель их мимо ушей, не проскользнёт ли глазами мимо, оценит ли? А когда он, читатель, проходит путь за героями, узнает их, погружается в их проблемы и перипетии сюжета, переживает, вернее, сопереживает, не здесь ли он, почти становится при-частным сам, делает свои открытия. («Мысль входит вратами чувств». Гельвеций). Во всяком случае теперь мысль может пронзить читателя, стать откровением. Или, наоборот, вызвать резкое отрицание, или же собственное умозаключение. Или не пронзить и ничего не вызвать, насколько ярко будет повествование и сильно погружение.
Абсурд – беспорядок, доведённый до наивысшей точки, где бытиё достигая полной бессмысленности приближается к небытию. Абсурд – смерть, смерть всех смыслов».
Ты научил меня читать. Пребывая в твоём облаке, будучи окутанной им, я начала понимать прочитанное. Осилила «Бесов» и «Братьев Карамазовых» Достоевского. «Войну и мир» прочла сама, ещё до встречи с тобой, это учительница по литературе виновата, внушила, говорила, вот мальчики всё прочли о войне, девочки о любви, но будет Вам по тридцать лет, и Вы прочтёте этот роман полностью, и будете мне благодарны за предсказание.
Алла Николаевна Бабичева слыла в городе человеком интеллигентным и умницей, театралкой, изысканной женщиной, ходила под депутатиками, но ходила смело и гордо, любя их ещё с горкомовских времён. Была у «депутатиков» мозговым центром, хотя в своё время её исключили из системы, но она всё равно присасывалась к ним своим шлангом, читала «депутатикам» на ночь «Государя» Макиавелли.
Три рассказика в немецком журнале. Фрау, фрау, я уже фрау. Расту, чёрт, подери. Античность там на высоте, высокий штиль. Я тоже не падаю. Рассказы выдержанные, классисистические, как в архитектуре, хотя скорее модерн, нет, опять постмодерн, но читать приятно. Плач по «Серапионовым братьям». Реформа РАН, опять настигает меня эта тема, теперь что ни учёный, то - рана, то обида. Что надумали, бойкотировать, саботировать, им план публикаций на три года спустили, а они сразу план-отчёт пишут, кошка-гусь. «Серапионовы братья».
«Угрюм-река» В.Я.Шишкова. Угрюмая река – жизнь. Даже железный могучий характер Прохора Громова ломает она. Оттого так тяжел, труден в прочтении второй том. В первом томе много еще молодости, надежд, неудержимой любви – отчаянной и нежной, сплетающейся в повествовании с самой сибирской природой. Любовь в своём эротизме из краёв выходит, кровь будит, сердце болит. И тем мрачнее потом судьба Прохора – покорителя пространств, просторов сибирских. Бьётся его душа, его разум в неразрешимых вопросах, и рассыпаются они в прах, душа и разум.
Мария Степнова "Женщины Лазаря". Давно не читала современной прозы,человечной современной прозы. Но какая грусть и боль настигла в конце. Так захотелось счастья героине, как будто от этого зависит и моё счастье. Это проза трепетная, сердце и душу захватывающая в ловушку сострадания. Надо ли это, когда от тебя остались одни глаза, и болеть-то уже нечему. Не знаю. Вероятно надо, мы черствеем, но иногда плачем, когда нам так выцарапывают кишки. Спасибо автору.
Реквием по башмачкам. В этих чёрных туфельках с пряжками дочка пошла в первый класс, болотники детские с камуфляжем дед подарил, эти светлокоричневые сапожки надела пару раз – быстро выросла нога…Убиваю в себе Плюшкина. Вынесла к контейнеру старую детскую и свою обувь, что-то моль поела, что-то очень приличное и кожаное. Теперь дрожу за каждый башмачок, сердце кровью обливается. Слушаю реквием Вагнера. Реквием по башмачкам.
Читательская конференция прошла в достаточно агрессивной манере: «Я не читал, но я скажу». В чём меня только не обвиняли, даже назвали мои произведения «адским чтивом», это на тему, что я часто ссылаюсь на классиков и пишу свои впечатления о прочитанном. Потом я всё время о себе, а великие люди нашего города у меня на задворках. Да, писать о современниках надо очень осторожно, чтобы, не дай Бог, кто-то узнал себя, свою мерзкую натуру. Употреблять плохие слова нельзя, ни, ни, это вульгарно. Один дядечка даже осмелел и поставил мне медицинский диагноз. Между автором и мной, как личностью должен быть зазор, то есть забор, то есть автор не я, а какое-то придуманное, абстрактное фуфло, у которого всё по полочкам, живые эмоции в тексте, это ни, ни, это категорически нельзя. Теперь я ничего не понимаю в литературе. В общем, я в восторге, такой бодрости неадекватная критика мне никогда не давала. Но книга состоялась и живёт своей жизнью, не просто как бумажная фактура, а как фантом, очень лиричный, очень болючий, но очень живой.
Но что же делать? Действительно, должен быть зазор, между мной и автором, я же понимаю, я же умнее автора. Действительно, нельзя называть фамилии, меня же зарежут без ножа, я же не глупая. Теперь фамилия одной из героинь – Бабичева, как в романе «Зависть» у Олеши, ну нет, нет у меня фантазии.
«Умный автор», «глупый автор», автор в прошлом, автор в настоящем, автор на грани потери сознания от катастрофы, происходящей с миром, автор на грани потери собственного пульса. Моя личность, которая всё время вмешивается со своими обидками, причиняя людям боль, реальным людям, которые сделали мне немало добра, рушит реальные судьбы. «Моя личность» - это новый автор. «Адово чтение». В процессе я цинично забыла, как я цинично рушу чужие судьбы. Только Вы сегодня тоже забыли, как ханжески смахнули меня со стола, как пылинку, как ничто, растоптав меня небрежно, даже лениво. Моё почтение. Античность умерла. На Ваших похоронах я не буду плакать.

•

II

Великолепный роман «Зависть» Юрия Олеши. Прежде всего поражает язык: живой, образный, язык, в котором присутствует свет и тень. Реальность представлена выпукло, оголено, пронзительно. Характеры героев сложностью не блещут, они по-советски хороший, плохой, но настолько яркие, неподражаемые, выписанные до последней чёрточки. Потом я не права, Кавалеров не прост, чего в нём больше, надежды, отваги, честности или обидчивости, мелочности. Мечты не сбываются, финал трагичен до неприличия, казалось бы, смерть была краше такого унижения. Странно, что тема униженности интеллигенции была поднята так давно, ещё когда та гордо держалась в нашей стране. Время этому роману – сегодняшнее, когда номенклатура, чиновничество - самый благополучный, стойкий класс, а высоких, чувствующих, глубоко понимающих жизнь людей «опускают» до зависти к ничтожеству.
Замминистра образования и науки, доктор наук, госпожа Огородникова задумалась над приоритетными задачами академической науки России. Госпожа Огородникова, я повторяю, слабых направлений и неприоритетных задач в академической науке нет. Хорошо подумайте над Вашим завтрашним заявлением. А, вообще, Вы большая молодчина, какая карьера! Так приятно издеваться теперь над бывшими коллегами, укладывая неслабую зарплатку в карман. Только Вы – не учёный, и близко им никогда не были, если сознательно (не под наркозом же, не под пытками) пошли на эту сделку с совестью. Я Вас поздравляю! Образования и науки в нашей стране больше нет, осталась одна Ваша зарплата. Завидую искренне.
Плачу по ночам о русской науке, искренне, как на поминках, иногда вою до истерики, иногда впадаю в транс от абсурда постановлений минобрнауки. Всё близко к сердцу, как будто это меня лично ограбили, потом поставили на колени, потом почти раком. Тут зашла на сайт к учёным, учёные в часы досуга, поразило как они отнеслись ко мне, человеку, который их корпорацию боготворит, как остров культуры, последний её осколок. Дальше цитата из пародии на моё стихотворение «Унять нервишки, учить норвежский» : «всё сделай чтобы
никто не знал
как этой ночью
ты ссал со скал». Потрясающе. Я еще пыталась острить. Дальше стало ещё веселее, когда «эти люди» стали обсуждать меня в третьем лице при мне, я считаю это высший вид оскорбления: «Нечевская — новый вид тролля — псевдолитературный. Такая взъерошенная баба с недопитой бутылкой "Фетяски" и кучей бычков на столе, думающая, куда бы еще запилить свои мысли бесполезного существования» и т.д., и т.п. И далее, орфография сохранена: «Это Ольга Георгиевна Нечевская — поэт–прозаик бальзаковского возраста, многочисленный автор своих произведений, запиленных на все возможные ресурсы, связанные с изливанием накопившегося из себя. Боготворит Гришковца, временами подписывает самиздат. Считает, что если за день написать 200 постов на всех возможных подсайтах, то получит общественное признание и, возможно, Букера. Как всяческая творческая натура — крайне обидчева на любую критику в свой адрес. Как всякая творческая натура — быстро отходит после глотка портвейна». Я ни магу – моя орфография. Несчастная я, отвлекла утчёных от умных мыслей, а точнее получается, отвлекла хамов от мата. Какая досада. Ещё досаднее, когда интеллигентный человек под маской «ника» теряет лицо. Подала в суд на администрацию сайта. Пусть отвечают за своих утчёных.

.

Опубликовано:	04.12.2013 15:29
Просмотров:	2984
Рейтинг:	0
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

Античность умерла

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться