Брат мой убил лисенка; лисенок весел.
Всех веселее мертвые - уж тебе-то
Это известно...
Ольга Родионова
Я разучилась играть в Тантала, и эти муки - всего лишь плесень.
Последний листик лежит в канаве: он, словно мертвый щеночек, - весел,
всех веселее... Уж я-то знаю. Бьется в два черепа безголовый
шут в зазеркалье. И тихо шепчет: "Жаждешь, Гертруда? Не пей ни слова! -
Что тебе - к памяти - липким скотчем - все эти "люли"-халва-подачки?
В этой Глевахе от ложной соли, как от чумы, передохли прачки -
некому вымыть патентным средством родинки, ямочки и зарубки...
Осень, как в "страшном кино", полночи режет глазницы о хрящик рюмки.
Ходят, как панки, войска предатов (преданных) - что огурцы в закваске
свеженькой. Тощий карниз сутулый мутному взгляду гримасит глазки.
С кожи смывая налет иллюзий - мягко-махровых, прибитых рельсой,
я пожелаю тебе здоровья, ночи спокойной - на много действий,
греческих фавнов и местных гурий, и чтоб ресница - всегда на нужной...
Клоуны-письма по-венски бально гладят щеночка в прокисшей луже.
Вытекло время.
Промокла жажда.
Всех веселее - ошметки скотча.
Дождик гербарный блуждает марно в лже-лабиринте от щечки к щечке.
Спинками - словно старуха - с морем - недоприжаться к скелетам прошлым...
... только не дай ей взлететь в осенний Тартар.
Не дай ей, боже.
