Последний поэт эпохи Ренессанса

…Смотри, они возвращаются, один за другим…
Снег будто замешкается,
Забормочет на ветру
И полуобернется назад;
…То были «Окрыленные Священным Ужасом»,
Неприкосновенные.
Боги крылатых сандалий!
И с ними – серебряные гончие
Вдыхают воздушный след!

Ату! Ату!
Они были горазды терзать,
Они славились тонким нюхом,
Они были душами крови.

Медленны идущие на сворах,
Бледны держащие своры!
( Эзра Паунд. Возвращение )

Сын академика-историка из Ленинграда, Андрей Радонежский уехал в Сибирь, чтобы учиться в Академгородке. Средой его общения стали жившие в двухэтажных коттеджах среди сосен академические дети, в воспитание которых входили - Клуб фехтования «Виктория» и изучение французского языка.
В Андрее была странность – его облик словно не соответствовал его личности. Нельзя было основы физиогномики применить к его характеру, черты его лица были непроницаемы, словно характер им был создан самостоятельно.
Его эстетические воззрения на мир были оригинальны, отличались той правдой, что заставляла вздрагивать от восхищения собеседников. Это побуждало к творчеству, делало идеальное тождественным мирозданию, будило желание познать связь между красотой и истиной. В Андрее жил выпестованный стиль эстета, проявляясь во всем, что его окружало: в том, как он пил чай, угощая гостя моченой брусникой, собранной своими руками; как он курил, задумчиво молчал, провожая взглядом кольца табачного дыма, аккуратно стряхивал сизый пепел, а, докурив сигарету, небрежно выбрасывал ее в сторону камина; как он брал в руки старинные книги из библиотек приятелей, рассматривая выходные данные, словно принюхиваясь к истории издания.
Природа в его словах обладала одухотворенностью и способностью к катарсису, носила характер исключительно эстетический. Любое чувство он стремился облечь в форму искусства, говорил, что - не выполнить и не найти идеальную суть, - значит обречь себя на ограничение и несовершенство.

В Андрее не было осторожности приземленного человека, с его прагматичными порывами души, требующей для всего причины и результата усилий. Эстетический взгляд его на мир, порой скептический и парадоксальный, был естественным свойством его этики. Ему не надо было лицемерить и обсуждать, чтобы показать свое мнение, он по рождению был аристократом, не заботящимся о бренности и тщете усилий в этой юдоли печали. В общении с друзьями не было морального долженствования.
В его мировоззрении тогда не было нигилизма и отрицания, в споры он не вступал – не было смысла в фехтовании словами. Точное определение сути вещей заставляло собеседников внимательно относиться к своим собственным воззрениям. Он говорил: «Живем не так, как этого требует разум, а так, как живут другие. А когда попадают они во всеобщую давку, то гибнут все вместе, становясь жертвами чужих примеров! Истина не может принадлежать большинству». Иногда его заносило в разговоре с незнакомцами, тогда позднее он сокрушался: «Когда я вспоминаю все свои прошедшие речи, я завидую немым. Прилагая усилия выделиться или прославиться талантом перед ничтожествами, чувствуешь себя опустошенным, выставляешь себя под удары невежества, зависти и предательства».

Андрею было тесно в провинциальном Новосибирске, в Ленинград на Таврическую его тянуло только детство, для него это был умирающий город, только Москва могла удовлетворить его амбиции.
В Москве он влюбился в дочь киноактрисы, безумно ее ревновал к артистической среде, писал ей потрясающие стихи, называл – своей Музой. Он провожал ее домой улицей Чехова, мимо театра, по ночной заснеженной Москве, беззаботно балагуря, весело вспоминая проведенный в Доме Актера вечер с ее поклонниками. При этом, он судорожно сжимал руки за спиной, водопад каштановых волос возлюбленной, спадающий до пояса, запах тонкий вина и духов приводил его в дрожь. Она разворачивалась у дверей своей квартиры на широкой лестничной клетке, в расстегнутом пальто тонкий стан, глаза мерцали темнотой, казалось, влекли и звали к невыносимым наслаждениям, а обнаженные уста словно шептали – я люблю. Андрей переживал заново очередное свидание, до утра расхаживая по своей маленькой комнатке аспиранта МГУ и сквозь стиснутые зубы шепча нарождающиеся стихи. Вскоре Муза стала изредка появляться в общежитии, и они отдавалась бурной страсти, волной затопляющей кровь. Когда она уходила, Андрей словно терял свое тело, помнил лишь лебединый изгиб ее белых коленей и разметавшиеся роскошные волосы, Муза поглощала его целиком. Он лежал на постели, опустошенный и потрясенный, а за окном московские синицы порхали вокруг вывешенной на мороз авоськи с продуктами.

Летние отпуска Андрей проводил в поиске по вымирающим глухим сибирским деревням старинных киржацких книг. Проводя много времени в библиотеках ГПНТБ всех крупных городов страны, куда его забрасывала судьба, он иногда воровал книги из фондов, не востребованные читателями десятилетиями, но которые ценились его средой, выносил их под рубахой, заткнув за ремень. Не доверяя книгам, изданным в советский период, - и не зря, - он самостоятельно изучил немецкий, чтобы читать Ф. Ницше в подлинниках, староитальянский – чтобы читать Данте и Вергилия.

Стремясь остаться после аспирантуры в МГУ, он рассорился со своими сибирскими руководителями. Но в Москву его не отпустили. С кафедры «философии» ему пришлось перейти на «научный коммунизм», да еще и отслужить в войсках ВВ, при замполите «зоны», - «там подлецы сторожили подлецов». А потом долго бродил по стране.
Вернувшись из странствий, - депрессия давала знать, - он женился на рыжей, конопатой дочери работяги, отца его друга по Университету. Получили они отдельную квартиру в панельной многоэтажке, на каких-то глинистых оврагах окраины Новосибирска. Андрея приняли вновь на родную кафедру, разрешив преподавать «научный коммунизм» на курсе повышения квалификации для учителей, партийных и руководящих работников области, он выглядел ужасно, но все также подтянуто и недоступно. Раньше он «умел пользоваться дарами судьбы, не делаясь их рабами».
Его работа по философии «Возрождения» лежала дома в аккуратненькой папочке на аккуратной полочке югославской «стенки» до поры до времени. А сам Андрей в пустынном дворе, где ветер гонял рыжую пыль среди безликих корпусов многоэтажек, выгуливал на железных качелях маленькую и колченогую, молчаливую рыжую конопатую дочь.

После буржуазного переворота, Андрей, оставив жену и кафедру «научного коммунизма», вернулся в родной город, где стал консультантом при губернаторе, считая себя призванным по рождению и по воспитанию. Андрей не собирался соревноваться в перетягивании каната со старой номенклатурой и курении фимиама «коллективному бессознательному», но его все чаще влекло стремление управлять умами. Жить предпочитал не в родовом гнезде, а снимал квартирку на Выборгской стороне. Он давал жесткие советы, разделявшие рвавшуюся к власти публику на «управляющих» и «быдло».

При новом президенте Андрей стал невостребованным, вернувшись на Таврическую, он занялся переводами стихов Эзры Паунда. А также развил заказанную ему политическими кукловодами теорию «гиперфашизма». Россия всегда была беременна фашизмом. Несколько небольших статеек, вывешенных Андреем в И-нете, обошлись заказчикам по десять тысяч долляров - каждая. Фашистские тенденции в этосе элиты страны всегда были сильны, особенно в среде прокуратуры и МВД. И это неспроста. Когда СССР победил «Третий Рейх», вместе с трофейными заводами и ценностями были вывезены и архивы погибшего фашистского государства, методики, разработанные специалистами по праву и пропаганде, удивительно жизнеспособные и тщательно продуманные, - не зря «рейх» дал такой пример сплоченности государства и нации. В СССР военные применили в построении армии современного типа уставы вермахта, а юристы страны победившего «социализма» - правовые основы фашистского государства. Элита прокуратуры и преподаватели системы МВД негласно строили обучение и ротацию на основе права «бывшего противника». Фашизм присутствовал в среде элиты, вспомним хотя бы вылазки фашиствующей «золотой молодежи» на Пушкинской площади в Брежневские времена!
Прецедентное юридическое право англосаксов противоположно превентивному праву Германии, которое в России всегда копировали, как наиболее способствующее стабильности полицейско-бюрократического государства, и власти его случайной элиты. Американцы активно использовали неработающую правовую систему страны, навязывая свои «передовые политтехнологии», и, в условиях паралича правовой структуры, активно выкачивали из России сырьевые ресурсы и золотовалютные запасы, да еще с такой наглостью, что, если бы они проворачивали такие делишки у себя в «либерти», не пришлось бы еще лет на двадцать закрывать «Алькотрас».

Андрей редко выходил из кабинета отца, казавшегося маленьким из-за темных книжных шкапов, до потолка закрывавших стены. У просторного окна стояла его конторка для работы над бумагами и книгами с лампой на гибком стержне, как в библиотеках. И это вовсе не из-за того, что улицы города были скудно освещены, а из подъездов вываливались юные наркоманы и проститутки, плотоядно облизывая губы, смотря на вас тухлыми глазами, а окна первых этажей и лестничные клетки отгорожены решетками и железными сейфовыми дверями. Там ночная сырость и мерзость запустения серых коробок кварталов чередуется с освещенными фасадами казино и ресторанов, свежевыкрашенными и гламурными. Окраины, кипящие дневной жизнью среди пустырей и высоток микрорайонов, с их бандитами и пришлыми, живущими своей пришлой жизнью, не имеющей ничего общего с историей города на Неве, его тоже мало интересовали. Андрей выходил из дома изредка, и пройдя несколько кварталов, проводил ночь у рулетки, где знакомый ему крупье холодно и надменно здоровался с ним. Андрей много проигрывал, но и срывал временами куш, заставляющий нервничать хозяев казино «Атланта-клуб». Особенно молодого круглолицего с пухленькими губами управляющего, всегда появлявшегося в зале с деланно-безразличным видом, когда постоянный посетитель в глухо застегнутом английском сюртуке раскладывал за отдельным столом сигареты, зажигалку и портмоне, а стюард приносил «капучинно», и молча ставил передним ним.

Оказавшись вне рамок привычной оппозиции привычному мировоззрению, в условиях «буржуазной вседозволенности», толпа кричит о попрании «свободы», которую система любовно пестовала для внутреннего потребления и опоры! КГБ обязана своим всевластием и внушает страх – исключительно своим правом на провокаторство, создававшее фантомную «оппозиционность» режиму. КПСС была сильна, пока оставалась полутайной организацией «меченосцев», когда пряталась за фасадом государства, а, выйдя на свет, была придушена народившейся генерацией «политологов», выражающих волю комформистской публикой. Совковая интеллигенция жила, как раки в Москве-реке, пятилась вроде задом, а находила уютные норки под корягами. Далеко же забросило их это желание «уютности»! Если бы они не варились в «русской традиции», которая долгое время была «коммунистической», не возник бы образ «исключительности» русского «пути».
Субкультуре «гиперфашизма» присуща «положительная» пассионарность, в силу того, что она - действие в реальном мире. Или вы считаете, что мысли о добром, о вечном, о лучезарном - изменяют мир, или являются элементом этого мира?
А желание оторваться от реальности, стать сыном «света» или, ... воплощением «тьмы», но… тоже – «абсолютной», принимать за истину вербализованный мир – будет востребовано реальным миром? Но мир не имеет отношения к «добру и злу», и наказывает за отказ от реальности и «тех и других» - не дает им свершиться в будущем. Подменяя борьбу - вымышленным миром, пусть даже противостоящим социуму, погрязшему в скверне жизни, - «играющие» в «другую» жизнь отказываются от реализации своего будущего.

Андрею нравилось оптимистическое мировоззрение Ницше, уничтожающее противоречие между двумя вечными векторами человека: Быть Мостом к Сверхчеловеку, т.е. стремиться к личному Становлению Бытия, и Вечному Возвращению к Проклятию Бытия - Року. Когда несовместимые векторы личности приходят через страх НЕсознания к синтезу удовлеТворения, личность становится Творцом.
«…Я и сценарист, выдумавший пьесу, и режиссер, поставивший ее, и актер на сцене, поставленной режиссером, написанной сценаристом…и зритель». Не вижу противоречия между чувством и разумом. Ведь, сказал же Бог, создавая мир, давая-Уду-волю – «Хорошо!», – застегивая ширинку. Андрей говорил: «А вот идеоЛогия, якобы преобразующая мир, унифицирующая мир, задающая изВне цель, - меня, любимого, по настоящему страшит. ИдеоЛогия - опора, могучие плечи... недосягаемых мудрецов на высоких шестках, - но это неЯ. В религии страшит – одиночество среди рабов Божьих. Страшит Единобожие Слова над этикой личности. Экспансия Социума в мире требует большего обмена между вне-и-внутри, больше информации, а значит большей власти над окружающим. Информация унифицирует знания индивидуума, низводит личность до НИчто. А поэтому, личность, со своей правдой вне-Социума, не признает окружающих равными его соЗнания. «Когда человек приходит к ОдинОтчеству сознательно - ему не нужна идеоЛогия». «Социум – сборище НИЧТОжеств, и если их Бог – коллективное бессознательное, – то Он воняет скотным двором».

Всемирная история духа - это онтогенез «коллективного бессознательного».
Бессознательное прорывается в вербальное восприятие мира в виде мифа, и приводит к сакрализации «коллективного бессознательного», как табу на ее критику и всяческие сомнения. Высшее проявление сакрализации - это идолы и иконы. Поклоняться сакральному - это приблизиться к нему, понять его - значит духовно очиститься. Высшее очищение есть Смерть. Тогда жизнь превращается в поход очистительный к Смерти, двери к сакральному. Если человек не найдет ответа на свою Любовь в мире, - а ее там нет, - ему останется только потусторонняя вера в любовь Бога, фанатическая и слепая! А ответ на эту любовь - уже не имеет значения.
Человек готов бороться со Злом без помощи Любви, Милосердия и Справедливости, раз их нет в мире людей – одной только негативной силой неприятия его.
Это от безмерной гордыни Уходящего Ренессансного Человека, считающего себя центром Вселенной. Он вступает в мир «делать добро», жаждет единения с другими людьми, а приходит к своей несостоятельности и духовной пустоте. Он шел изменить «несправедливый» мир, но получилось – наказать мир.
Все религии построены на страхе человека перед смертью, все в принципе трансцендентны, и связаны с тем, что человек со своей верой – только заноза в заднице ... . Любая новая религия начинается с принесение себя в жертву новому «богу», этому «коллективному бессознательному», а государство – с принесения в жертву «другого». Старые вожди имели родовую власть, а через «помазанье на царство» приобретали сакральную власть. Демократические выборы, голосование и избрание – старый языческий обряд приобщения к сакральности власти.

Противостоять этой власти, значит дозировать свое участие в буржуазной системе. Если хочешь истины, надо отвергать компромиссы, но тогда останешься со своей правдой один. Мы живем в мире лживой идеологии. Буржуазия, владеющая средствами коммуникации, использует информацию в своих целях. Не надо себя обманывать, что она действует в интересах единения людей, она действует в своих шкурных интересах. Все, что исходит от нее – это ложь, на этой лжи держится власть буржуазии, которая поддерживает уровень лжи в разобщенном обществе для извлечения прибыли с человеческой корысти и пороков.
Власть есть последнее удовольствие, это удовольствие насилия толпы. И зло безнаказанно, и желание власти становится центром, а он, вызывающий страх, подавляющий волю, ненавидимый и обожаемый, идущий в своих желаниях дальше других, будет вызывать благоговейный трепет и преданность. Но только в рамках их круга и морали! Общества «охотников за головами».
Если «флюгер» Жирик с экранов вещует, что ему не интересен Чехов, и «все эти Ионычи и Дяди Вани», с гордостью показывая свою библиотеку с порнографией, что можно ожидать от простого «лоха»? И в чем можно винить «нечистоплотных» издателей и «востребованных» писателей? Как тут не вспомнить «старину» Фридриха Ницше, что говорил: «Когда идешь к…возьми с собой плетку!».
Пока старое не умрет, новое не поднимется, надо пересмотреть «свою» традицию, переоценить ее заново, или разрушить полностью, как несостоявшуюся.
Современный революционер мчится прочь от «гуманистических» ценностей Социума к некой Революции Духа, но… ему нечего защищать в ней, пока нет в ней – «сакрального». Истинно-народного. Попутчики по обочинам не вызывают в нем сочувствия, потому что они – «проезжие». Революционеру важнее его творческие Акты высвобождения Самости – своего «сакрального».

Меняется государственная идеология, и к ней подтягиваются «новые революционеры». Захватившие власть и собственность в стране нуждаются в «трубадурах», поющих об исключительности своего Духа над моралью «быдла», приоритетом своей Воли над традиционной структурой власти, - коррумпированной и компрадорской по своей сути. По большому счету «новые русские» - это «кордебалет» у своих глобальных хозяев. Их Экстрим-Революция так же далека от живых людей, как и их постмодернистская культура далека от Реальности, и держится на иррациональности и инстинктах Зверя, не способная изменить Зло.
«Политика новой эпохи ведется демократической публикой, не учитывающей духовную работу личности, и носит характер подковерной борьбы за технологии маст-медиа, воспроизводящие чистую имманентность повседневности, не имеющей с реальностью ничего общего. Производство симулякров, заменителей отсутствующей реальности, - вот цель политики и технологий маст-медиа, - «метафизическая объективность» мира, а не - этическая. Уже никакие потрясения общества: репрессии или аполитичность, насилие и терроризм, зовущий к «абсолютному ужасу», страдания и смерть детей, не могут поколебать демократизированного до абсурда социума, опирающегося на техногенный упорядоченный мир капитализма. Параллельность существования человеческого духа и материального мира не пересекается в синтезе проекта Человека, как единственной реальной ценности, способствующей разумному действию в мире, основанному на интуиции и этике. Мироздание уже не чтят, как тайну, перед ним не испытывают ужаса. Именно в этом смысле оно перестал быть сакральным. Онтология культуры Ренессанса - сон, по поводу которого мы рефлектируем, гуманитарная составляющая которого равна нулю, этот сон действенного разума ни на что теперь повлиять не может.

Политика демократии, как ремесло возможного, всегда будет оставлять людей недовольными, и это недовольство будет возрастать, не оставляя шансов на ненасильственную процедуру смены властных элит, придавая их власти характер случайности. Поэтому современная политика все больше превращается в неизбежный абсурд. Отсюда, не оставляющее русского человека чувство покинутости, бесправия и униженности, и его неискоренимое недоверие к власти. Отсутствие у власти «правды», тщета мечты на личное счастье всегда питала русскую тоску и «нигилизм».
Но всегда помните - русский нигилизм не есть пофигизм.
Россия пребывает во внутреннем разладе, выразившемся в противостоянии и непрекращающейся гражданской войне между правительством и народом. Русские - нация, наиболее склонная к междоусобицам, потому и подвержена всяческим экспериментам.
Идет очередной этап «антитеррористической операции». Все эти годы, что прошли с 1993 года. Всякое вооруженное сопротивление власти невозможно, - нет такой партии. За эти годы появились свеженарытые могилы на всех разросшихся кладбищах страны, по всем весям и долам, - и лежат в траншеях 40-летние мужики, словно погибли на фронте… А ведь это поколение начинало «революцию» для Е.Б.Н.-а! Одних убили бандитские разборки, других - нищета, третьи – сами ушли от жизни. А сколько пропавших без вести? Наверное, если поднять милицейские сводки по неопознанным трупам и сопоставить их с числом пропавших без вести, - выйдет интересная корреляция…
Еще со сталинских времен власть не хочет признать безвести пропавших и братские могилы НКВД тождественными. «Нет человека – нет проблемы», - говаривал «Рябой».
У нас в стране боятся не закона, а лихих людей. Пострадать от закона – значит пострадать за «правду». Когда есть государство, права не нужны, достаточно иметь отлаженную бюрократическую структуру, живущую по закону самодостаточности, имеющему охранительную функцию.

Идеал русского человека воплощен в традиции Православия, мистическом слиянии с Божественным Логосом, синтезе земного и горнего, который требовал от русского человека жертвенности и очищения страданием, и был подменен еще в Петровские времена идеоЛогическим мировоззрением западного типа. И всегда это параллельное существование было источником противостояния светского и духовного в жизни народа. Внутренний опыт духовного подвига, «русской правды», воплощенный в архетип «Царствия Божьего на земле», оставался Истиной, Роком Божественного, родовым для Православной Руси, делал русского человека свободным через искупление и освобождение, его - вечного раба приблудных господ!
Но человека свободным делает не миф, созданный традиционной культурой, а только его волевое решение!

Фашизм, возникший из романтизма времен «бури и натиска», действия, направленного на изменение существующего мировоззрения, и эклектики мистических и оккультных течений «земли и крови» некоего «гиперборейского человека», нашел благодатную почву в России. Долго «комуняки» нам «впаивали в мозги» свои «гуманитарные» идеи - по сути оказавшиеся только борьбой за власть и собственность! Как говаривал «Лукич» – в стране последняя стадия империализма, загнивающая. Точнее, отмирающая, - от империи кусками отваливаются большие национальные территории, и главное - человеки. И высветилась вся подлая структура коммунистического вождизма тех, кто завладел чужой собственностью еще в семнадцатом году, нелегетимность их власти. Их интересы, наконец-то выпятились, показывая бесконечное презрение к своему народу.

Андрей нес теперь это в души. Но это - уже политика, и она требует своей идеоЛогии «коллективного бессознательного».

Автор не собирается навязывать читателю мнение о правильности выбранного героем пути. Тем более, кто знает - твореца пути? Но помните, - после кровавой охоты, длившейся казалось вечность - всегда, когда вас обнимает костлявая старушка-мать со слезами счастья в выцветших глазах, обрадовавшись вашему возвращению домой, - что в мире есть Любовь, а не только Смерть.

Опубликовано:	30.01.2013 10:01
Просмотров:	3108
Рейтинг..:	45 Посмотреть
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

Последний поэт эпохи Ренессанса

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться