Наверно

Наверно, где-то в очень далекой галактике, есть страшная черная планета. Туда, со злостью отрываясь от земли, улетают наши несчастья, боль, страх, рухнувшие мечты и потерянные надежды.
На этой планете вечный сумрак, из земли, покрытой незаживающими сердечными ранами, поднимаются зловонные испарения чудовищных обид и предательств. По угрюмому серому небу, чумными язвами страданий разбросаны рваные облака разлук. Боль стелется туманом тоски по берегам кровавой реки разочарований. Ветер, с порывами расставаний мечется под холодным дождем человеческих слез, в сомнительной надежде на свободу, но выхода нет. Это очень жестокая планета.

Наверно, где-то за самым дальним океаном, есть необыкновенный фруктовый остров. Там, где краски осени купаются в ароматах юной весны, под теплым тропическим солнцем, одетое в полупрозрачную ситцевую тунику, гуляет наше будущее счастье. В чистом лазурном небе радости, летают ангелы надежд. В бурных реках безумной любви, стоят гордые корабли страстных желаний с полными трюмами сладких стонов. На восторженно-зеленых травах нежности, лежит убаюканная лаской доброта в обнимку с прекрасным покоем. В серебряных садах фантазий, раскидистыми гроздями грез нежатся наши надежды. Над островом всегда стоит сверкающая радуга мечтаний и на ней, обязательно кто-то танцует. Это очень красивый остров.

Наверно? Нет, я точно знаю город, улицу, дом, подъезд, этаж и номер квартиры той, которую все еще люблю, но которая уже не ищет встречи со мной.
Однажды, я выпью виски, надену любимое черное пальто, приду к её подъезду и, засунув руки в карманы, прочитаю стихотворение, пожалуй, самое красивое на свете. Я всегда читаю его самому себе. Мне просто больше никому его прочитать. Я обвенчан с одиночеством.

Помраченье июльских бульваров, когда, точно деньги во сне,
пропадают из глаз, возмущенно шурша, миллиарды,
и, как сдача, звезда дребезжит, серебрясь в желтизне
не от мира сего замусоленной ласточкой карты.

Вечер липнет к лопаткам, грызя на ходу козинак,
сокращает красавиц до профилей в ихних камеях;
от великой любви остается лишь равенства знак
костенеть в перекладинах голых садовый скамеек.

И ночной аквилон, рыхлой мышце ищи волокно,
как возможную жизнь, теребит взбаламученный гарус,
разодрав каковой, от земли отплывает фоно
в самодельную бурю, подняв полированный парус.

Города знают правду о памяти, об огромности лестниц в так наз.
разоренном гнезде, о победах прямой над отрезком.
Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас,
воскресавших со скоростью, набранной к ночи курьерским.

И всегда за спиной, как отбросив костяшки, рука
то ли машет вослед, в направленьи растраченных денег,
то ли вслух громоздит зашвырнувшую вас в облака
из-под пальцев аккордом бренчащую сумму ступенек.

Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил; у квартир –
вид неправильных туч, зараженных квадратностью, тюлем,
и версте, чью спираль граммофон до конца раскрутил,
лучше броситься под ноги взапуски замершим стульям.

Разрастаясь как мысль облаков о себе в синеве,
время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,
обращается к звуку, к его серебру в соловье,
центробежной иглой разгоняя масштаб круговерти.

Так творятся миры, ибо радиус, подвиги чьи
в захолустных садах созерцаемы выцветшей осью,
руку бросившим пальцем на слух подбирает ключи
к бытию вне себя, в просторечьи – к его безголосью.

Так лучи подбирают пространство; так пальцы слепца
неспособны отдернуть себя, слыша крик «Осторожней!»
Освещенная вещь обрастает чертами лица.
Чем пластинка черней, тем её доиграть невозможней.

Я очень хочу быть счастливым и остаться самим собой. Наверно…..

Postscriptum:

Стихотворение И. Бродского "Bagatelle"

Опубликовано:	15.07.2008 13:45
Просмотров:	3919
Рейтинг..:	60 Посмотреть
Комментариев:	0
Добавили в Избранное:	0

Наверно

Ваши комментарии

Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться