В тоскуке страдиваню всуесловно
злобидный и холодинокий. Параною.
Душиб отчайник похотенью казановой
лечую и суицидальше блицемерю стронценою.
Шекспирта чистого глотнув, запивши гумилевинчишком,
заев бэконом в качестве гюгорькой бальзакуски,
недоальфонсдоделанный, решил отбрехтовать, не слишком
жюльверный, ахматоварно-мандельштампный русский.
Ремболью и сартритом побомаршевав по беранжиру,
сенеказистый, вовенаргонавтик эдгарпошлый,
я понял, что своим проспером меримерить лиру
конфуцно, лаоцзыбко, биэфрейдно, вобщем, тошно.
Дюмалишенный нежилец, табунин андрежидкий,
моравианалетчик–мопассанитар отчизны
поэтической, я понял, лучше жить не прытко,
занявшись лонгфелляцией иль, скажем, хренанизмом.
Плутархиважно, достоевски, толстойграфски
чтоб, поэтической судьбы не перепелевинить,
расцветки жанмаренго шизадорно в баттискафке,
марчеллобитную замастрояннить и бодлермонтоовидеть.
