Нет такой глупости, которой бы не рукоплескали, и такого глупца, что не прослыл бы великим человеком, или великого человека, которого не обзывали бы кретином
... глаза закрывает, как самоубийца слепой,
зародыш любви и таращится слепо на голос,
распластанный шкурой медвежьей у ног голубой
мечты, переполненной нежностью, будто бы поезд -
людьми переполнен, -
мечты о "казаться вдвоем -
четверкою глаз, запряженных в слепуцюю тыкву"...
Вот голос становится выпуклым - сливовый гром...
Вот голос становится липким - как сок облепихи...
Вот голос обтянут, как талия - платьем...
Вот - наг...
Вот голос - сиренно-сиренев и пахнет медузой...
Вот голос - шар света, в котором, как раненый мак,
лежит балерина на ворохе стоптанных музык...
На цыпочках,
петлю на шее, как крест, теребя,
глаза закрывая все шире, и шире, и шире,
идет в невесомость зародыш бомжа и раба,
уходит в безумие цвета дождя и инжира -
нежнейшего, розово-спелого, с синей губой,
душевного цвета безумие - высшего сана!
... но лекарь небесный смирительный плат голубой
к лицу дурака прижимает - другими глазами! -
раскрытыми, словно бутоны всезнаек-ветров...
И - проще дышать...
И - виднее, что нежность - небрита...
И тащат в мешочке волшебные псы докторов
в сохранности голову всадника-с-кухни-майн-рида...
И - вянет зародыш...
И голос, как лошадь, - в аид...
И зря протекает инжир, словно девка, на пальцы...
И зло-прокаженно на свадьбе собачьей звенит
закрытая нежность в стеклянном зрачочке шампанском...
