Мужчина — тайна для женщины, а женщина — для мужчины. Если бы этого не было, то это значило бы, что природа напрасно затратила силы, отделив их друг от друга
Чайный гриб вне лукошка, дожди, мухоморовый зонт.
Звонко мочатся ангелы в души, бассейны, лоханки.
Маша нежно целует в затылок колючий вазон
и Исусова кровь маскирует помадные ранки
на губах.
Эти губы кассандровски слепы к войне,
к жеребцам деревянным, подброшенным в сны и стрип-бары.
Где-то скачет беда на больной колченогой свинье,
где-то жмётся коса к террористке в земных кулуарах –
филиалах нечищеных туч…
Но пока что дождит,
плодоносит алоэ озоном, хоть нет повитухи.
В переходе метелит суннита безумный шиит.
Перешеек цыганских шатров замыкается кругом
арекламных трамваев.
Колонной ползут муравьи.
В беззащитный проспект повлипали сонеты и танки…
Спас глодает картошку, рожденную в блеклой крови,
и целуют лампадкой вокзал молодые испанки.
Чайный дождь – Маша, чайник горячий! Горячий! Не трожь!
… телевизор сбивается с шоу на новое шоу…
Это счастье – не видеть, как пятится раково брошь
на груди у ведущей, не мямлить попсою дешёвой
полуврифму, а только читать голубиный базар,
перемалывать только в себе гранулёнков «disaster»,
и, прижавшись к стеклу, ощущать, как боится гроза
разродиться каким-то внеплановым мёртвым несчастьем…
А друзья-журналисты ей тычут очки, микроскоп,
телескоп, плоскостопы-поэты смеются: слепая!
А ей проще – закрыться, не видя, как дрыгает скорбь
загорелыми ножками, как содрогается рай, и
небоскрёбы с уставших холодных архангелов стоп
мухоморы квазаров, подобно рабам, соскребают…