Вот так берёшь висящее бельё, не понимая: холодно ли, сыро…
А небо кривит губы, облака плюются солнцем, как ворона – сыром,
высотки одинокую бутыль ощупывает девка, как старуха,
и дохлую ворону ребятня обходит исключительно по кругу.
Зевает, как собака, чёрный ход, использованный неким Икс, как выход
в финал недоебавшей Окружной из лузеорской тайной низшей лиги…
То был ебут-«дебют», но что за труд – считать «бисы», продлёнки и пенальти,
и вычитать в уме себя и то, что раной зажимается с асфальтом,
носить в авоське боль, желать забыть в трамвае эту вечную авоську,
рычать овчаркой, а потом лизать ботинки моськой без зубов и мозга,
и становится на пути машин – у челюстей бездушных поливалок,
и клеить к морде наглости бугры и мощности ревущих самосвалов, -
напрасный труд!
Поэтому сними бельё с лучом намыленной верёвки,
и не смотри, что солнечный балкон – как склеп, как сцена, как витрина, гроб как,
как смотровая…
Приложи к щеке, проверь, что с ним: не высохло? остыло?
Подстилка для души? Или душа, решившая, что суть её – подстилка?
