О, жизнь моя! Не надо суеты,
Не надо жалоб, — это все пустое.
Покой нисходит в мир, — ищи и ты покоя.
Г. Адамович
Как молоко, бегущее с плиты,
ловить непросто жалобы о жизни…
Зажмурив уши (по глаза – сыты!),
не думай о медведе-жалобисте!
О белом мишке думать – ни-ни-ни!..
( И тут – стадами снежными – они…)
Как жалобно, скотина, нам скулят
в ведре сует утопшие котята! –
те, белые, как десять негритят,
застывших под мизинчиком Агаты,
как мошки,
и те чёрные – что нас,
как сорок тысяч братьев, обнимали
когтём за душу, слыша окрик: «Фас!»
«гаишников», на полосе центральной
отлавливавших «Вылечу», «Люблю»,
«Седьмое Небо» и «Покой» на жопе
игрушечных машинок, по рублю
за штуку-руль (а руль – сердечный шёпот,
округлый пластик, под перчаткой скук
не движущийся, но кругоболящий…)
Как жалобен «пилец», пилящий сук!
Как жалобен скелетик-звероящер
в шкафу, средь масок, праздничных и не-…
Как жалобен киднэппер, проваливший
задание похитить детский нерв
из в лыжах заблудившихся лодыжек
на перекрёстке ветреных сует,
сующих в ноги выбор, пошло-полый…
Как жалобен директор-пистолет,
в отлучников стреляющий за школой –
безкровно,
мимо,
двойками,
чайком,
ведёрно-сладким, и с отрыжкой крысьей…
Как жалобен подкошенный роддом,
с предчувствием ухода по карнизу!..
Пустое! –
Батарейки пустота,
когда не можешь мужу – в миг оргазма…
И тень покоя, как маньяк, в кустах
распяторуко пялится-гримасит…
Искать не нужно!
Вот он! –
Под окном!
У длинной дыни озера, с начёсом
небесной ряби…
Тянет шашлыком.
На вертеле вращают мякоть: осень
была жирна. На попе и вообще.
И так приятен этот жир, по пальцам
стекающий в бессмертие – в мишень
любого жалкожилого скитальца
по миру…
И – покой…
Смотри! –
Покой! –
Как фавн в ладошки ищущей пустыне…
А завтра будет боль уже другой.
И завтра губы отморозит иней,
целующий в ведре твоих котят.
И ляжет снег на дыню.
И под носом
увидишь мир, спокойный, как наряд
небритых туч, крадущих абрикосы
зелёных солнц,
не зреющих с весны…
