Нет такой глупости, которой бы не рукоплескали, и такого глупца, что не прослыл бы великим человеком, или великого человека, которого не обзывали бы кретином
(Гюстав Флобер)
Мейнстрим
30.05.2011
Случай Достоевского
Телевидение диктует свои правила — и главное его правило состоит в том, что зритель — дебил («Новые Известия» 30.05.2011 г.)...
(Цитируется по тексту статьи Ксении Лариной «Дар небесный. На российском канале состоялась премьера телесериала о жизни Достоевского», опубликованной на сайте «Новые Известия» 30.05.2011 г.)
От фильма «Достоевский» ждали многого: режиссер Владимир Хотиненко, сценарист Эдуард Володарский и актер Евгений Миронов — это те имена, ради которых стоит потратить свободный вечер. Жизнь Достоевского сама по себе настолько кинематографична и наполнена нешуточными страстями, что давно просилась на экран.
Конечно, этот фильм вытянул актер. Самоотверженная работа Евгения Миронова не может не вызывать уважения и восхищения. Походка, жестикуляция, мимика и даже голос настолько далеки от привычного мироновского арсенала, что временами возникало ощущение, что это совершенно другой, не знакомый нам человек. Солженицынские интонации, явно читаемые в речевой манере экранного Достоевского, — тоже вполне уместны. В этом есть даже какой-то метафорический ход — голос одного великого писателя подарить голосу другого великого писателя. Все семь серий Миронов существует в состоянии пограничном, не пределе человеческих эмоций, и в какой-то момент даже показалось, что он устает, не выдерживает заданного темпа (телесериал, конечно, не спектакль, но ощущение сиюминутности все-таки не покидало). Но Миронов вытянул эту роль — вытянул за счет своей дотошности, ответственности, фанатичной работоспособности и профессионального азарта. Это был вызов — и актер мужественно его принял. Все остальное, к сожалению, было не в его власти. И тут-то и начинаются проблемы.
Володарский явно писал мелодраму о Достоевском и его женщинах, в которой он, как человек литературно одаренный, не мог не коснуться ахматовской темы «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Хотиненко снимал байопик — увлекательное жизнеописание с идеологическими аллюзиями, где частная жизнь переплетается с профессиональной и общественной деятельностью персонажа, представляя нам его во всем своем объеме. Ни того, ни другого не получилось — невнятная непроговоренная концепция даже при наличии замечательных артистов тут же дала сбои. Сложнейшую историю взаимоотношений с Марией Дмитриевной, первой женой писателя (Чулпан Хаматова), с Апполинарией Сусловой (Ольга Смирнова) и с Анной Сниткиной (Алла Юганова) авторы дали нам в поверхностном почти, школьном изложении — минуя психологические нюансы, минуя человеческие характеристики, оставляя для каждой героини по одной краске: одна чахоточная, вторая роковая, третья жертвенная. Понять, за что эти женщины были удостоены внимания великого писателя совершенно невозможно. Как невозможно понять и то, по каким причинам эти женщины так пронзили всю его жизнь, что стали плодиться и размножаться в его романах.
Вообще, тема неразрывности жизни и творчества невероятно притягательна для подобных жизнеописаний. Сюжеты и идеи, рожденные в голове у великого писателя, находятся под его ногами. Он их проживает, проигрывает сначала в жизни. И рулетка, и женщины, и предательство, и раздражение, бешенство, и каторга, и ревность, болезнь, и унижение, и нищета — все, что составляет частную жизнь Достоевского, является основой, питательной средой для творчества. Но для того чтобы эта питательная среда пульсировала и лопалась, переплавляясь в литературную стихию, она должна быть максимально, до краев наполнена головокружительными событиями, мощными страстями и глубочайшими переживаниями. Случай Достоевского — тот самый. И Евгений Миронов играет именно Достоевского, который «мал и мерзок, но не так, как вы — иначе!».
Но телевидение диктует свои правила — и главное его правило состоит в том, что зритель — дебил. Поэтому в фильм вставляют плохо разыгранные эпизоды из романов «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Игрок», «Идиот», дабы показать современным идиотам, что писатель ловит свои сюжеты как мух — главное вовремя открыть рот или подставить ухо.
Сценарий и режиссура словно вынуждали актеров существовать по образу и подобию обывателя, впихивать героев в примитивную схему телевизионной поденщины, телевизионного мыла. А мыло патриотически-историческое тоже имеет свои законы: заманив зрителя постельными приключениями классика, не забудь вдуть ему в уши какую-нибудь идеологическую дрянь. Например, напомни ненавязчиво, что Достоевский терпеть не мог либералов и считал их разрушителями России. Для отправления своих политических убеждений экранному Достоевскому приходится иногда вырываться из жарких объятий и бежать то в трактир, то в гостиницу, где он успевает торопливо поговорить с кем-нибудь о лицемерном патриотизме «умника» Герцена, который «отсиживается в Лондоне», и о презренных поляках. Так, пару раз на бегу он пересекается с гламурным Тургеневым (Владимир Симонов) — воплощением ненавистного ему либерализма — и даже хватает его за грудки. А гнусный Тургенев со слегка сдвинутым набок париком намекнет ему в ответ что-то мерзостно-педофилическое.
Подобной чушью увлекались и авторы сериала «Есенин», где экранный поэт развязным голосом Сергея Безрукова хвастался, как врезал «Пастернаку по яйцам». Действительно, «широк русский человек», а уж русский режиссер — особенно. Так и мотает его в кинобиографиях от обожествления и стерильности до хамского панибратства и пошлости. Но кто посмеет упрекнуть его в отсутствии патриотизма?
К этим идеологическим приседаниям, заискивающим реверансам актеры никакого отношения не имеют — их, как во все века, используют втемную.
Это неловкая попытка усидеть на двух, а то и на трех-четырех стульях — потрафить обывателю, развращенному примитивизмом и пошлостью, не выпадать из исторического контекста, бросить свои пару полешков в идеологическую топку, и кроме того, не сильно раздражать интеллектуалов — привела к результату обидному. И даже преступному по отношению к самоотверженному артисту. Словно он в лапы жуликов попал.
А ведь мог бы быть фильм о том, что просто так ничего не дается. Дар божий, дар небесный требует платы. И Федор Достоевский, каким его играет Евгений Миронов, платит за свой дар каждый день, каждую секунду. Мучая себя, мучая близких, оставляя вокруг себя выжженную степь, пустыню из погубленных им человеческих судеб и душ. Мог бы быть фильм о выборе, об убежденности, о праве на заблуждение. О том, что страсть и болезнь почти не различимы, и о том, как они пожирают простого смертного и возвеличивают гения. Об относительности добродетели и порока. Впрочем, это всего лишь телевидение.
Светало поздно. Одеяло
Сползало на пол. Сизый свет
Сквозь жалюзи мало-помалу
Скользил с предмета на предмет.
По мере шаткого скольженья,
Раздваивая светотень,
Луч бил наискосок в "Оленью
Охоту". Трепетный олень
Летел стремглав. Охотник пылкий
Облокотился на приклад.
Свет трогал тусклые бутылки
И лиловатый виноград
Вчерашней трапезы, колоду
Игральных карт и кожуру
Граната, в зеркале комода
Чертил зигзаги. По двору
Плыл пьяный запах - гнали чачу.
Индюк барахтался в пыли.
Пошли слоняться наудачу,
Куда глаза глядят пошли.
Вскарабкайся на холм соседний,
Увидишь с этой высоты,
Что ночью первый снег осенний
Одел далекие хребты.
На пасмурном булыжном пляже
Откроешь пачку сигарет.
Есть в этом мусорном пейзаже
Какой-то тягостный секрет.
Газета, сломанные грабли,
Заржавленные якоря.
Позеленели и озябли
Косые волны октября.
Наверняка по краю шири
Вдоль горизонта серых вод
Пройдет без четверти четыре
Экскурсионный теплоход
"Сухум-Батум" с заходом в Поти.
Он служит много лет подряд,
И чайки в бреющем полете
Над ним горланят и парят.
Я плавал этим теплоходом.
Он переполнен, даже трюм
Битком набит курортным сбродом -
Попойка, сутолока, шум.
Там нарасхват плохое пиво,
Диск "Бони М", духи "Кармен".
На верхней палубе лениво
Господствует нацмен-бармен.
Он "чита-брита" напевает,
Глаза блудливые косит,
Он наливает, как играет,
Над головой его висит
Генералиссимус, а рядом
В овальной рамке из фольги,
Синея вышколенным взглядом,
С немецкой розовой ноги
Красавица капрон спускает.
Поют и пьют на все лады,
А за винтом, шипя, сверкает
Живая изморозь воды.
Сойди с двенадцати ступенек
За багажом в похмельный трюм.
Печали много, мало денег -
В иллюминаторе Батум.
На пристани, дыша сивухой,
Поможет в поисках жилья
Железнозубая старуха -
Такою будет смерть моя...
Давай вставай, пошли без цели
Сквозь ежевику пустыря.
Озябли и позеленели
Косые волны октября.
Включали свет, темнело рано.
Мой незадачливый стрелок
Дремал над спинкою дивана,
Олень летел, не чуя ног.
Вот так и жить. Тянуть боржоми.
Махнуть рукой на календарь.
Все в участи приемлю, кроме...
Но это, как писали встарь,
Предмет особого рассказа,
Мне снится тихое село
Неподалеку от Кавказа.
Доселе в памяти светло.
1980
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.