… если долго смотреть на небо, то видно, как небо
отгрызает лестницу в перья его
(так жалко)…
я смотрю на это
и толкаю, словно тележку, глаза свои –
к этим перьям,
уши свои – к скрежету алых дёсен,
на которых гнездо свивает больное солнце…
и мне чудится:
солнцекожий детёныш-мамонт
возле блюдечка
сладкой насыщенной алым пенки,
языком сметающий воздух в укусах пыли
и свистящий кожей слишком прозрачный джаз.
это джаз – перетекающих с тонких пальцев
земляной коры на запястия чада неба
времён летнего сна и прохладного хрипа горла
золотистых плит, на которых алые черепахи
у слона ловят блох на пропитанных счастьем бивнях…
это джаз – сумасшедших каторжных сот бурьяна,
это стон солёных трав в муравьиных каплях,
это рана птиц, засыпанных южным небом,
на которой бинт песка шебуршит теченьем
тени воздуха…
мир выдыхает мне тихо в ухо:
я – река, что сочится против и снова против
своего течения, руша чужие лодки,
размывая ночи липкий пахучий бархат,
выдирая пену ветра из проводов оковных…
я – лишь сон свой –
с ароматом разбитой скрипки,
с потом ночи, не рождающей звёзд и ветра,
с ухом мира, о которое бьётся джазом
шебуршное шелестящее пеплом небо
если долго смотреть на небо, толкая, словно
инвалид – коляску, глаза свои, боль и уши,
померещится, что из гущи перьин небесных
выпадают лестницы, камни и башни, и даже боги.
и тогда застываешь болванчиком из китая –
без дракона, в лопатках уснувшего, как котёнок,
без реки, что янцзычит глазами, желтее бури
под пустыней, без мышки подмышкой – комочка страха, –
только небо и джаз монеткой в ладошах мокнут,
только плиты земли щекочут трущобы пяток,
только кит кусает с изнанки солёный тельник,
и вулкан на кончике голоса спит (боится
шевельнуться, если чувствует: кто-то смотрит) –
замирает, сцепив землю, натужно терпит,
а потом прорывает летним закатом горьким…
…если долго смотреть на небо, прижав свой голос,
словно хвост, к бокам, прищурившись, язвы солнца
пе-ре-счи-ты-вая, как ребёнок – травинки в книге,
этот голос однажды звякнет надбитым блюдцем
из сервиза китайского, с запахом летних ритмов
и рисунком заката, но кто же его услышит,
кроме неба, вулкана и чёртовых черепах?
Я жизнь люблю и умереть боюсь.
Взглянули бы, как я под током бьюсь
И гнусь, как язь в руках у рыболова,
Когда я перевоплощаюсь в слово.
Но я не рыба и не рыболов.
И я из обитателей углов,
Похожий на Раскольникова с виду.
Как скрипку, я держу свою обиду.
Терзай меня - не изменюсь в лице.
Жизнь хороша, особенно в конце,
Хоть под дождем и без гроша в кармане,
Хоть в Судный день - с иголкою в гортани.
А! Этот сон! Малютка-жизнь, дыши,
Возьми мои последние гроши,
Не отпускай меня вниз головою
В пространство мировое, шаровое!
1958
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
