Волна говорит, что смертность не аксиома,
мол верь мне, любимая, не открывай глаза,
держи меня за руку....сделаем шаг назад
и ты будешь дома.
И ты будешь каяться,
видя горящий дом.
Но толку стоять столбом,
если твои мужчины не возвращаются.
5.
И своими ладонями он мог накрыть тебя целиком,
и дурацкими сказками он мог пичкать тебя всю ночь.
То ли в горле ком, то ли все тело ком,
который катится в вечное «все равно
о ком».
И ты не то чтобы плакала, просто не понимала,
почему эти руки больше тебя не прячут
от невзгод и почему не смеется мама.
Пятилетние девочки в принципе редко плачут,
мало.
И единственное, что осталось, как тонкий след,
как височная боль, пара негромких нот:
великанские руки, несколько синих лент,
твои волосы, тонкие словно высокий слог...
Он пытался сплести их вместе.
И не смог.
32.
Вот. Сейчас. Он откроет дверь и заполнит собой весь дом.
Потому что давно пора. Потому что ребенок вырос.
Потому что все берега ты обшарила от и до
и уже начала просить не о празднике, а о том,
чтоб бушующий океан его тело на сушу вынес.
Вот. Сейчас. Ты забудешь все, что тебе пережить пришлось,
и тогда он вбежит к тебе, в грязной робе, большой и сильный.
Потому что в тот первый год в тебе что-то оборвалось.
Потому что сейчас вот-вот искривится земная ось...
ничегошеньки не сбылось из того, о чем ты просила.
Вот. Сейчас. Ты накинешь плащ и опустишь кольцо в карман.
Потому что вино пьянит. Потому что уже не страшно.
Потому что вода шумит...потому что зовет туман...
но...рука на твоем плече...сонный голос бормочет: «Мам...»
небо, звезды и океан говорят тебе: «Они наши»...
59.
Я ведь тебе говорил, что мой дед рыбачил?
Наверное, это он разозлил богов...
Потому что никак иначе
мы не стали бы теми, кем стали:
коллекцией дураков,
кормежкой для дикой стаи
морского Дьявола.
Мать никогда не плавала.
Она говорила, что страшно, когда нет опоры,
когда под ногами бездна так громко воет,
а запах воды и ветра лишает воли.
Я ведь тебе говорил, что мне снится мама...
в забрызганном фартуке, с белыми волосами,
в слезах, потому что я завалил экзамен.
Мне мокрые камни оттягивают карманы,
носком ковыряю пол и смотрю в окно
в пустые глаза холодного океана,
которому все равно.
Я ведь тебе говорил, что она на нервах,
на белых таблетках, на вызубренных молитвах.
Она так хотела, чтоб я оказался первым,
кого не прижмут ко дну гробовые плиты.
Ничего, говорит, прорвемся...еще не поздно...
и вообще ты не вышел ростом
и дорогу искать по звездам
не умеешь.
Мне так хочется быть смелее
ради нее. Киваю и ухожу.
Я ведь тебе говорил, что я ей пишу,
только письма уносят волны.
и хотелось бы знать: я такой же на вкус соленый,
как они?
Как никак восемь лет на дне.
Мама, извини,
никого из твоих не видел и даже не
искал.
А в висках —
один единственный вопрос:
Я такой же на вкус соленый?
...я такой же на вкус соленый...
Время за полночь медленным камнем,
За холодным стеклом ни шиша.
Только мы до утра тараканим,
Насекомую службу верша.
В эту пору супружеской пашней
Рассыпают свои семена
Обитатели жизни всегдашней,
Не любившие нас дотемна.
Разве дома тебя не ругали
За привычку в такие часы
Разминаться по стенке кругами,
Вдохновенно топорща усы?
В эту пору внутри организма
Незакатное пламя бело,
Но, как яркий пример атавизма,
Нелетавшее дремлет крыло.
Не кори, что в ближайшую среду
Тихомолкой в кухонном тряпье
Я с родительской площади съеду,
Изменив тараканьей тропе.
Но, зайдя к тебе прежде за плинтус,
Керосину хлебнуть задарма,
Я от слез неожиданных слипнусь,
И проститься не хватит ума.
Для того ли мы дни раздарили,
Как реликтовый бор под пилу,
Чтобы нас, наконец, раздавили
На чужом пенсильванском полу?
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
