Зима рождалась в августе, нам всем хотелось праздновать,
Хотелось причащения, объятий, пирогов.
Мы вышли к солнцу парами и юные и старые,
И крикнули в открытую все хором : здравствуй Бог!
(Эх, шились платья алые, костюмы небывалые,
Учились тексты длинные, на старте, как один.)
Мы выстроились в очередь: провайдеры и зодчие,
Нарядные и с гимнами: эй, Боже, выходи.
А Богу фиолетово во что теперь одеты мы,
Какое имя в паспорте и с кем ложимся спать.
Он смотрит вдаль доверчиво и каждой встречной женщине
Кивает очень ласково и дарит пропуск в spa.
А богу шито-крытово : с проклятьями ль, с молитвами
Массовка – в поднебесную с протянутой рукой.
Он смотрит в нас задумчиво и в каждом встречном юноше
Один вопрос: воскресну ли, (останусь ли живой.)
И все мы, все мы искренне под музыку и выстрелы,
Под флейты с барабанами, подальше из орбит
Кричим себе, не чешемся, что конные, что пешие,
Здоровые и пьяные фанаты ар – эн – би.
Бесплатный сыр и коржики раздаст нам светлый боженька,
И всем разделит поровну и блага и долги.
Съедим и не поморщимся, с надеждою на большее,
И снова грянем хором мы: спаси, да помоги.
Летят над нами нолики, поют над нами кролики,
Растут на поле крестики, мы все в своём уме.
Зима рождалась заново с потерями и планами,
И сыпался полмесяца с небес бумажных мел
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
