... и драм нема. Мартышка и авось.
Очки - на печень, розовую, будто
сосок рассвета. Мне легко жилось
в окраины куриной слабой грудке -
потрёпанной барсетке, у стены -
распластанной подстилочкой-аптечкой, -
и чёрный-чёрный юмор из слюны
катал смурных и чёрных человечков
(на подбородке, словно борода,
застывшие - не выжечь пергидролем...)
Я никому не делала вреда,
ни у кого не тырила пароли,
не жгла, соприкоснувшись с рукавом
печали - неугаданной ресницей,
клопов, не била в зеркале кривом
перчаткой злооскаленные лица.
Окружена не хайлящей толпой,
но хающей, - церквей не оскверняла
присутствием, спасительный запой
на плечи не бросала покрывалом, -
мартышка, что ж тут...
Юбочка, платок,
желтинка пудры, сдохшей меж простынок,
не слитый голос - алый кипяток -
за пять минут расстрела холостыми...
За пять минут любви к тому, что не
срослось любви с решётчатым диваном,
мартышка мухой на веретене
застынет - на ничьём меридиане
отсчётом в "ма-моч-ка, роди назад -
кому нужны не-рыбо-мясо-перья?"
... но драм нема.
Есть только тухлый взгляд.
Сосок рассвета.
Вышитые звери -
крестом - на настоящих.
Тёплый скат
подошвы.
И зарубленное "верю",
по озеру погибших лебедят
плывущее диковинной макрелью.
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
