курсы давайвинга и трикотажные страсти.
повод, оставивший в темени нервное жало.
…я, может быть, научусь говорить тебе: «здравствуй»
и ледовитое море в халат одичалый
больше не впихивать…
так переходят индейцы
тропку под шапкой-неви – и роднятся тотемом,
так ластоногие бестии донных венеций
плачут по небу, как некий написанный демон,
так переносят сигналы пунктирным широтам
рыбы огромные, так рвутся молнии юбки
неба, так вулканически тянутся шорты
и застывает мелодия в родинко-рубке.
так зачервевший орешек влезает в скорлупку.
так белый кролик уходит в цилиндр, словно в ссылку
«вместо_удава».
ладошка скользит, будто шлюпка,
под темноты заажуренную косынку.
курсы давайвинга.
смугло-ореховый ливень
тёплых мулаток-венер – вместо звёзд банальных.
мы – два орешка-гвоздя в пирожке.
две сливки
в мятных глазницах пальмы…
***
слушай, купи мне денег и помяни –
яблочный-яблочный кит – и жилет не спас…
нас арестуют вместе с толпой шпаны
и отожмут, как камни, в кровавый таз –
вместо заката.
нас раскурочат и
вязочку срезанных душ оторвут с щеки.
будем огрызками божеской нищеты,
гладить дождинки, как тёплые кошельки,
будем кататься на трупах надежд на «я»,
будем учиться пуговицы срывать…
в гравий втекает битая колея.
бред накаляется лампочкой в триста ватт.
в пальцах катается ловкость – в прекрасный срез.
ноги – медузы, правда.
загар – помол…
слушай, купи мне «я научилась без
слишком законного шороха пол на пол…» –
ради науки.
ради «теперь боюсь».
ради захода в вечность на глубину –
милый, стяни мне тонкий китовый ус,
нежно целующий в щёчку саму луну…
***
… это – простуда карманников и морщинок –
тех, не разглаженных жвачкою губ и пульса.
наше «не-вместе» – извечный контакт пушинок,
наше «ничто» – это крезовство без капусты,
наше безумие – с бантиком-ранцем киллер,
наши метанья – консервное танго кильки…
мы хоронили в затылке свои могилы,
хавали солнце слепой растворённой вилкой.
мы выходили на ветер, как волны – к порту,
мы распускались, как черви – прохладой шёлка…
… взвесить в ладони затёкшие капли пота.
пяткой москита-дюймовочку по лбу щёлкнуть.
часик попятить – и раскатать, как тесто.
тронуть живот. попросить, чтоб тянуло – реже…
юбка пытается скрыть потайной оркестрик.
ноет такси, как застрявший в зубах орешек.
***
арахис. грецкий. крошки кедра. соль
похожа на телесную. кусаю
стаканчик с затонувшей стрекозой
с рисунком на спине «морская зая».
пока все там на камушки – стопой,
давай – гребком – по суше… ты – научишь?
прилив – в луной иссушенный запой,
отлив – в кита, что каплями озвучен,
что молится – за нас и против нас,
что коридорен для плывущих мимо
воды…
мы проберёмся, как спецназ
ракушек – тихо – в нефтяные зимы,
где белого – ни-ни.
где только синь
нежнейшей гальки – и сквозь эти поры
мы упадём в безмирие, где сын.
и звёзды.
и ореховое море.
Зверинец коммунальный вымер.
Но в семь утра на кухню в бигуди
Выходит тетя Женя и Владимир
Иванович с русалкой на груди.
Почесывая рыжие подмышки,
Вития замороченной жене
Отцеживает свысока излишки
Премудрости газетной. В стороне
Спросонья чистит мелкую картошку
Океанолог Эрик Ажажа -
Он только из Борнео.
Понемножку
Многоголосый гомон этажа
Восходит к поднебесью, чтобы через
Лет двадцать разродиться наконец,
Заполонить мне музыкою череп
И сердце озадачить.
Мой отец,
Железом завалив полкоридора,
Мне чинит двухколесный в том углу,
Где тримушки рассеянного Тёра
Шуршали всю ангину. На полу -
Ключи, колеса, гайки. Это было,
Поэтому мне мило даже мыло
С налипшим волосом...
У нас всего
В избытке: фальши, сплетен, древесины,
Разлуки, канцтоваров. Много хуже
Со счастьем, вроде проще апельсина,
Ан нет его. Есть мненье, что его
Нет вообще, ах, вот оно в чем дело.
Давай живи, смотри не умирай.
Распахнут настежь том прекрасной прозы,
Вовеки не написанной тобой.
Толпою придорожные березы
Бегут и опрокинутой толпой
Стремглав уходят в зеркало вагона.
С утра в ушах стоит галдеж ворон.
С локомотивом мокрая ворона
Тягается, и головной вагон
Теряется в неведомых пределах.
Дожить до оглавления, до белых
Мух осени. В начале букваря
Отец бежит вдоль изгороди сада
Вслед за велосипедом, чтобы чадо
Не сверзилось на гравий пустыря.
Сдается мне, я старюсь. Попугаев
И без меня хватает. Стыдно мне
Мусолить малолетство, пусть Катаев,
Засахаренный в старческой слюне,
Сюсюкает. Дались мне эти черти
С ободранных обоев или слизни
На дачном частоколе, но гудит
Там, за спиной, такая пропасть смерти,
Которая посередине жизни
Уже в глаза внимательно глядит.
1981
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
