… а бывает ещё приход –
не лжеправедных, не иглы, –
а когда морозилка снов
закружившейся круглой ду
(дура дурой) раскроет рот,
рассечённый о холод-клык –
и увидим, как белых сов
треплют белые какаду,
как течёт заварной крем,
как горит на плечах снег,
белой пеной с небесным дном
расставаясь на полчаса…
атмосфера кипит – гарем!
на губах замирает смех,
горький-горький…
щёлк-щёлк – клыком
трётся холод о колеса
золотистой земли ось…
…зверобоит прохожно ночь.
разбежаться – и через стол –
и на пол – как своя – как тень…
подбородок возьми – брось!
обездвижь меня!
о-бес-точь…
рваной плотью в бокал из смол
зашвырни. и окно одень
в сто ресниц, что мокрее мо…
кофемолка небес жужжит.
беломорный канал ветров
подзапутался в проводах.
между пропастью и тюрьмой
междустения вне души
остаётся наш снег, как кровь
белых демонов «тик» и «так»…
***
… а бывает ещё тоска,
словно наледь – на белом кра-,
словно белое между рифм,
словно зимние купола,
опрокинутые под но-
белым демонам мулен руж,
перекрасившим в серебро
шёлк шатров (гравий-камень-ки…),
на которых мы кувырка-,
без которых мы кувырка-,
а потом зависаем, как
полснежинки – за вздох земли…
****
/ …а бывает ещё невесомость или невЕсомость,
когда на землю сыплются ногтики полумесяца,
когда невинные тушки от неба бесятся,
а пальцы твои прозрачные маячки-
слезинки с шубки неежно так – в ад ли, в сылочку?..
и в воздухе – что ни атомчик – просто зирочка,
и дырочка тьмы декабрьски вмёрзла в-три-ручья
снегов и таращится чувственно сквозь очки:/
…и таращишься сквозь очки
фонарей на собак, что,
как снежинки, лежат на
голубого крыла жар-птиц
заасфальтившемся пере.
разрисованные ветвей
полувздохами города
в тёплой сахарнице горят,
как сокровища – в полу-ночь…
и бывает, что видишь всё
это будто бы в пелене,
но отчётливо – на родной
сладкой коже, меж тёплых скла…
и боишься разбить стекло,
и боишься тихонько гла-,
и почти растаёшься на
пару таленьких сантиме… –
чтобы позже калейдоскоп
вечных зим раскрутить в глазах
и, зажмурившись, зимы сжечь,
и, прижавшись щекой к щеке,
слушать, как выпадает снег,
засыпая период зим,
усыпляя период зим,
воскрешая период зим,
и по кругу…
Говори. Что ты хочешь сказать? Не о том ли, как шла
Городскою рекою баржа по закатному следу,
Как две трети июня, до двадцать второго числа,
Встав на цыпочки, лето старательно тянется к свету,
Как дыхание липы сквозит в духоте площадей,
Как со всех четырех сторон света гремело в июле?
А что речи нужна позарез подоплека идей
И нешуточный повод - так это тебя обманули.
II
Слышишь: гнилью арбузной пахнул овощной магазин,
За углом в подворотне грохочет порожняя тара,
Ветерок из предместий донес перекличку дрезин,
И архивной листвою покрылся асфальт тротуара.
Урони кубик Рубика наземь, не стоит труда,
Все расчеты насмарку, поешь на дожде винограда,
Сидя в тихом дворе, и воочью увидишь тогда,
Что приходит на память в горах и расщелинах ада.
III
И иди, куда шел. Но, как в бытность твою по ночам,
И особенно в дождь, будет голою веткой упрямо,
Осязая оконные стекла, программный анчар
Трогать раму, что мыла в согласии с азбукой мама.
И хоть уровень школьных познаний моих невысок,
Вижу как наяву: сверху вниз сквозь отверстие в колбе
С приснопамятным шелестом сыпался мелкий песок.
Немудрящий прибор, но какое раздолье для скорби!
IV
Об пол злостью, как тростью, ударь, шельмовства не тая,
Испитой шарлатан с неизменною шаткой треногой,
Чтоб прозрачная призрачная распустилась струя
И озоном запахло под жэковской кровлей убогой.
Локтевым электричеством мебель ужалит - и вновь
Говори, как под пыткой, вне школы и без манифеста,
Раз тебе, недобитку, внушают такую любовь
Это гиблое время и Богом забытое место.
V
В это время вдовец Айзенштадт, сорока семи лет,
Колобродит по кухне и негде достать пипольфена.
Есть ли смысл веселиться, приятель, я думаю, нет,
Даже если он в траурных черных трусах до колена.
В этом месте, веселье которого есть питие,
За порожнею тарой видавшие виды ребята
За Серегу Есенина или Андрюху Шенье
По традиции пропили очередную зарплату.
VI
После смерти я выйду за город, который люблю,
И, подняв к небу морду, рога запрокинув на плечи,
Одержимый печалью, в осенний простор протрублю
То, на что не хватило мне слов человеческой речи.
Как баржа уплывала за поздним закатным лучом,
Как скворчало железное время на левом запястье,
Как заветную дверь отпирали английским ключом...
Говори. Ничего не поделаешь с этой напастью.
1987
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
